Гарри вдруг просто загорается. Словно рождественская ёлка. Он улыбается. Вокруг него поют невидимые птицы, а солнце сияет сильнее обычного.

Луи завороженно смотрит на него и видит на лице то, что он никогда до этого не видел. Это настолько поражает его, что некоторое время он стоит с открытым ртом, а потом тянется рукой к щеке Гарри. Он тыкает в предмет его восторга. В очаровательную ямочку, появившуюся на лице Гарри подобно росе ранним утром. Так же неуловимо и удивительно.

— У тебя есть ямочки… — констатирует Луи и наконец-то убирает палец от несчастной щеки.

Из копны волос снова появляется девочка. Она изучает шатена глазами, наклоняя голову вбок. На её щеках и носу есть небольшие красные точки, но они не похожи на аллергию или прыщи.

— Кто это, пап? Мой новый врач?

— Нет, детка, он будет учить тебя, как в школе.

— Правда? — девочка радостно улыбается и целует Гарри в щёку.

— Луи, это Оливия. Лив, это Луи.

Шатен протягивает руку девочке, на что она смущается и прижимается ближе к Гарри.

— Может быть, покажешь нам, что ты сделала сегодня, пока меня не было?

Оливия кивает и слазит с рук на пол. Она хватает ладони Луи и Гарри и тащит их за собой через арки. Как шатен и думал, в конце располагается небольшой проём, соединяющий две комнаты. Это большая детская. С кроватью, игрушками, столиками, досками, книгами и компьютером. Девочка сажает Луи и Гарри в самом углу, где расположен макет дома с фигурками. Она принимается рассказывать обо всём, что придумала для них. Историю каждого маленького человечка. В её мире ездят верхом и на драконах, и на мётлах, и на летающих машинах.

— Ты снова пересматривала Гарри Поттера? — спрашивает Гарри с хитрой улыбкой, когда рассказ заканчивается.

— Мне было скучно. Когда ты купишь мне волшебную палочку?

— Я ещё не свыкся с тем, как ты залезла в унитаз и пыталась смыть себя.

Луи подавляет громкий смешок. Оливия жалобно смотрит на Гарри, надувая губки.

— Хорошо, я подумаю над этим, Лив, а теперь мне пора. Хочешь, я испеку тебе кексы сейчас?

— Да. А ты вернёшься на ночь?

— Конечно.

Они ещё раз обнимаются, а затем Оливия снова рассматривает Луи, будто размышляет над чем-то. Это немного неловко, поэтому шатен пытается что-то с этим сделать и не менее неловко улыбается. Тогда девочка наконец-то расслабляется и обнимает Луи за ноги, потому что только до них и дотягивается.

После этого Гарри и Луи выходят из комнаты, и коридор кажется слишком тёмным, а жизнь — обычной. И даже не совсем понятно почему. Из-за плохого освещения или из-за того, что улыбка Стайлса пропала. Между его бровями снова появляется морщина.

— Она больна, — говорит он, пока они спускаются по лестнице.

— Это…это лечится?

Стайлс мотает головой, собирая волосы обратно в пучок. Он идёт на кухню, чтобы приготовить обещанные кексы.

— Ей недавно исполнилось семь. Если не повезёт, она умрёт до восемнадцати, а может и до десяти. Вообще, при нынешней медицине и самых оптимистичных прогнозах у неё есть в запасе максимум лет тридцать. Я надеюсь, что за это время найдётся лечение, и всегда готов потратить все свои деньги на него.

— Что с ней?

— Системная красная волчанка, — говорит он, но натыкается на непонимающий взгляд Луи. — Короче, её тело само себя убивает. Предугадать течение болезни очень сложно. В тот день, когда я сидел в обнимку с виски, Оливии стало хуже. Всё её тело постоянно болит, но тогда было в десятки раз хуже. Это она попросила Хэппи Мил.

— Она — твоя дочь? — Луи передаёт муку и яйца, а затем достаёт сахар.

— По документам — да, а по факту — нет. Я её дядя, и она прекрасно об этом знает. Но ей легче, когда она называет меня папой, — Гарри смешивает ингредиенты в миске и широко улыбается впервые за пределами детской комнаты. Его ямочки снова появляются, и Луи просто не может поверить, как они могли так долго прятаться от него. Однако вскоре улыбка сменяется хмурым взглядом.

— Пять лет назад я не смог поехать с семьёй в горы. Когда машину нашли, живой была только Оливия. Моя сестра попыталась защитить её курткой, прижав к себе. Все деньги семьи достались мне, но только есть ли в этом смысл? Через три года Лив поставили диагноз.

Стайлс молча достаёт формочки и, добавив ещё орехи и корицу, выливает в них содержимое миски. Он выставляет температуру и время на духовке, а затем выпрямляется.

На мгновение Луи кажется, что Стайлс хочет ещё что-то сказать, но этого не происходит.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает шатен, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Ты свободен на сегодня. С кексами я сам управлюсь.

Луи кивает и даже не думает сказать что-то в качестве протеста. На него свалилось достаточно много информации. По привычке ему хочется изложить её на бумаге.

***

Луи садится за материал, но он не получается. Он перечитывает всё, что написал до этого, пару минут таращится в экран ноутбука на мигающий курсор и не может в это поверить. Обычно предложения рождаются сами собой, без усилий. А сейчас он даже не может придумать самое начало. Поставить хоть пару слов. Только пустота.

Ему нечего сказать о Гарри Стайлсе после этого дня. Всё слишком резко и сильно поменялось. Настолько, что он вообще не способен выразить мысли словами. Он включает запись на диктофоне в надежде, что это поможет ему.

« — Папа!

— У тебя есть ямочки…»

Он перематывает немного вперёд, чтобы перейти к сути, а не к восторгу по ямочкам.

« — Мне было скучно. Когда ты купишь мне волшебную палочку?

— Я ещё не свыкся с тем, как ты залезла в унитаз и пыталась смыть себя.»

Луи буквально слышит улыбку в голосе Гарри и сам непроизвольно улыбается. Он удаляет всё, что написал до этого о равнодушии, и мотает запись ещё дальше.

« — Ты вернёшься на ночь?

— Конечно.»

Шатен смотрит на строчки о нелепых тапочках. Они вдруг кажутся ему совершенно необдуманными и глупыми, словно и не он их писал. Поэтому он удаляет их также безжалостно, как и предыдущие.

« — Что с ней?

— Системная красная волчанка.»

Луи перечитывает про алкоголизм. Как всё надумано и высосано из пальца. Совершенно кошмарный текст. Шатен стирает его полностью.

« — Ты свободен на сегодня. С кексами я сам управлюсь.»

Запись заканчивается. Шатен осознаёт, что всё, что осталось от его трудов — пустой лист на экране. Он как будто вернулся в самое начало, когда Стайлс был ему ещё совершенно не знаком.

А знает ли он его на самом деле?

Одна только мысль ударяет шатена прямо по самолюбию. Стайлс здесь главный и сам решает, позволить ли человеку узнать его. Он даёт некие пропуска в свою жизнь. Луи же этот пропуск никто не дал.

— Нахрен всё! — он захлопывает ноутбук и ложится спать.

Он напишет что-нибудь завтра. Ему просто нужен ещё один день для наблюдений и для того, чтобы переварить всё и растрясти Стайлса. Такое случается. В конце концов, в этом нет ничего страшного. В запасе ещё целый месяц.

And once in a while you might see me smile and laugh (ha, ha, ha)

И в кои-то веки ты увидишь, как я улыбаюсь и смеюсь (ха-ха-ха)

========== 4. ==========

In my left hand there is the familiar, in my right hand there’s the great unknown,

I can see the madly different gross there.

В левой руке у меня то, что мне знакомо, в правой — великое неизведанное.

Я вижу две чудовищно разных материи.

Уже неделю Луи просыпается с абсолютным незнанием, что делать дальше. Документ на ноутбуке всё ещё пустует, а блокнот исчёркан сотни раз. Он ещё никогда не чувствовал такого творческого тупика, а ведь осталось работать меньше месяца. Единственное, что более менее ясно в этой куче безумия, это то, что Стайлса нужно расшевелить. Грубо говоря, начать влазить к нему в душу, но незаметно. Так, чтобы он сам стал приоткрывать её. Чтобы он позволил войти.

А что если ему неприятно это, и он таким образом защищает свою дочь от журналистов?