Педагогическая деятельность Лихудов сыграла заметную роль в истории отечественного просвещения. Она положила начало становлению в России новейшей (западной) системы высшего образования в той форме, как ее воспринимала греческая православная традиция. По качеству обучения и преподавания Славяно-греко-латинская академия превосходила все существовавшие тогда русские школы. Ее образовательный процесс включал несколько уровней: от низшего, подготовительного славянского отделения до высшего, дававшего знания в объеме университетской программы высших школ Европы. В академии было введено трехъязычное обучение и так называемый тривиум и квадривиум, которые назывались «семь свободных искусств» и «семь родов умственных занятий» («septem artes liberales»). Система обучения опиралась на общие для европейской культуры тексты, а также современные учебники. Часть из них была написана (на греческом, латинском и русском языках) самими братьями Лихудами: «Логика», «Риторика», «Грамматика и поэтика», которые в настоящее время хранятся во многих книжных собраниях России и мира. Московские власти высоко оценили труд братьев Лихудов и с сентября 1686 года стали платить каждому по сто рублей – большие деньги для того времени[141].

Памятник просветителям Иоанникию и Софронию Лихудам; художник В. Клыкова, архитектор В. Пасенко. 2007 г., Москва, Россия.

Однако не всем на Руси синтез византийско-греческой и западно-латинской учебных традиций пришелся по нраву. В 1694 году Лихуды были отстранены от преподавания и попали в опалу. Не нравилась многим и активная богословско-полемическая деятельность Лихудов, которая нашла отражение в их сочинениях: «Акос, или Врачевание от угрызений змиевых», «Диалоги грека учителя к некоему Иисуиту», «Мечец Духовный» и других. Лишь триста лет спустя, в 2007 году перед храмом бывшего Богоявленского монастыря Китай-города Москвы, у места, где началось формирование Славяно-греко-латинской академии, знаменитым «греческим просветителям братьям Иоанникию и Софронию Лихудам» был установлен бронзовый памятник, но не благодарными россиянами, а как «дар правительства Греции городу Москве»!

Славяно-греко-латинская академия стала первой высшей школой в России. Она подготовила когорту новых людей для новой эпохи. А ее предвестниками были такие яркие личности как боярин В. В. Голицын – приверженец широкого просвещения, покровитель братьев Лихудов, сторонник веротерпимости, поборник вечного мира и дружбы с Западом; глава Посольского приказа А. Л. Ордин-Нащокин, придерживавшийся «правила, что “доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов”» и регулярно доставлявший царю Алексею Михайловичу вести из Европы[142]; стольник П. И. Потёмкин, объездивший почти всю Европу и имевший беседы с Людовиком XIV и художником Д. Веласкесом и некоторые другие. Для них европеизация означала широту кругозора, знакомство с миром разных вещей и понятий, эрудицию, – словом, все то, что давалось активной познавательной деятельностью, выходившей за рамки архаичного бытия. И хотя до сих пор существует стойкое мнение, что весь строй московской жизни «не допускал живого, непосредственного общения подданных с иностранцами», которое «навлекало на русских серьезные подозрения не только в измене русской вере и обычаям, но и политической», что население Московии было «совершенно равнодушно к искусству и знанию европейцев»[143], наличие многочисленных фактов и артефактов опровергает данное убеждение и уж никак не относится к экономически активным и просвещенным слоям Московского государства.

Во многих письменных памятниках светского характера «нет ни враждебности, ни религиозной или национальной нетерпимости в отношении западного мира. Чувствуется лишь пытливость авторов и стремление запечатлеть и донести до читателя сведения о Западе, с которым Россию все больше связывали проблемы международной жизни и развивающиеся культурные контакты»[144]. А также повседневный «жизненный мир», о чем еще в XIX столетии писал историк Д. В. Цветаев, разбиравший дела об изъятии русской прислуги у иностранцев и в работе «Памятники к истории протестантства в России» отмечавший, что неоднократное издание в течение всего XVII века указа, запрещавшего иностранцам держать русскую прислугу, говорило о постоянном его нарушении и о том, «что в действительности разобщенность между русскими и иноземцами не была настолько велика, как обыкновенно теперь представляют ее»[145].

Завершить разговор о Московской Руси можно словами философа Г. П. Фёдотова, который сто лет назад писал: «Конечно, рисовать два столетия Москвы, как сплошной упадок, несправедливо. Нельзя закрывать глаза на подвиг создания великой державы, нельзя не видеть и огромных сил народных… Москва полнокровна, кряжиста, если говорить об ее этнических силах. Но уже развивается старческий склероз в ее социальном теле. Такая юная годами, она видимо дряхлеет в XVII в., и дряхлость ее сказывается во все растущем общественном недомогании, в потребности общих перемен и вместе с тем неспособности органически осуществить их. Государственное бытие становится невозможным в примитивно варварских формах, но силы инерции огромны, быт свят, предание и православие одно. Со времени Грозного оборона государства во все растущей мере зависит от иностранцев. Немецкая слобода, выросшая в Москве, стоит перед ней живым соблазном. Как разрешить эту повелительно поставленную судьбой задачу: усвоить немецкие хитрости, художества, науку, не отрекаясь от своих святынь? Возможна ли простая прививка немецкой техники к православному быту? Есть люди, которые еще в наши дни отвечают на этот вопрос утвердительно. Но техника не падает с неба. Она вырастает, как побочный плод, на древе разума: а разум не может не быть связан с Логосом. Пустое место, зиявшее в русской душе именно здесь, в “словесной”, разумной ее части, должно быть заполнено чем-то. В десятилетие и даже в столетие не выращивается национальный разум. Значит, разум тоже будет импортироваться вместе с немецкими пушками и глобусами. Иначе быть не может. Но это страшно. Это означает глубокую деформацию народной души, вроде пересадки чужого мозга, если бы эта операция была возможна. Жестоко пробуждение от векового сна. Тяжела расплата – люди нашего поколения ощущают это, как никогда. Но другого пути нет. Кто не понимает этого, тот ничего не понимает в истории России…»[146]. Этим путем была модернизация, глубокое реформирование страны по самому передовому на тот момент западному образцу. Без построения нового мощного государства, промышленной цивилизации и светской культуры, вписанной в европейский контекст, Московское царство ждал регресс, и оно на столетия могло остаться малоразвитой страной и легкой добычей для более сильных соседей.

Импульс, заданный великой княгиней Софьей Палеолог по включению Московской Руси в европейское цивилизационное пространство, обернулся миссией превращения Москвы в Третий Рим, которая стала определять развитие России на все последующие века.