Эти слова ученого в то время, однако, остались без внимания. Лишь полвека спустя к материалам Мейерберга возник научный интерес и они были изданы: в «Чтениях» Императорского Общества Истории и Древностей Российских за 1873 и 1882 годы[115]; отдельной книгой 1874 года «Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга, члена императорского придворного совета и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена правительственного совета Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу, в 1661 году, описанное самим бароном Мейербергом»[116]; в 1903 году как «Альбом Мейерберга. Виды и бытовые картины России XVII века», который содержал «карту пути цесарского посольства 1661–1662 годов» и фотографии со всех 250 подлинных рисунков собрания Мейерберга, хранившегося в Дрезденской Королевской библиотеке, что позволило в полной мере оценить их уникальность[117]. Как отмечал, например, К. Бестужев-Рюмин, «драгоценное собрание это – одно из лучших пособий для изучения русских древностей»[118].
Часы на Спасской башне Московского Кремля. Рисунок из альбома Мейерберга, который писал: «Таковы главные часы, к востоку, на Фроловской башне, над Спасскими воротами, близ большой торговой площади или рынка, возле дворцового моста. Они показывают часы дня от восхождения до заката солнечного. В летний солнцеворот, когда бывают самые долгие дни, часы эти показывают и бьют до 17, и тогда ночь продолжается 7 часов. Прикрепленное сверху на стене неподвижное изображение солнца образует стрелку, показывающую часы, означенные на оборачивающемся часовом кругу. Это самые большие часы в Москве. Кроме них имеются еще одни громко бьющие часы, в замке Кремлевском, по другую сторону, на Москве-реке; других же мелких нет. Русские разделяют сутки вообще на 24 часа и считают часы по присутствию или отсутствию солнца, так что при восходе солнца часы бьют 1, через час 2 и так далее до самого заката. Равным образом начинают счет с первого ночного часа и продолжают до наступления дня»[119].
Важным дополнением зарубежных свидетельств о Московии являются материалы русских дипломатический миссий и посольств, направлявшихся московскими правителями в другие страны[120]. «Посольские дела» представляли собой либо самостоятельные документы и сочинения типа «статейных списков» (отчетов), либо источники, инкорпорированные в иностранные произведения на русскую тему, как, например, упоминавшийся уже трактат австрийца Иоганна Фабри «Религия московитов», или «Книга о посольстве Василия Великого, Государя Московского к папе Клименту VII, в которой с особой достоверностью описано положение страны, неизвестное древним, религия и обычаи народа и причины посольства», изданная в 1525 году итальянцем Паоло Иовием или Джовио (Paolo Giovio) по материалам его бесед с русским «послом Деметрием Эразмием» – Дмитрием Даниловичем Герасимовым.
Ценнейшим артефактом этой книги был чертеж Московии 1525 года, который имел своим прототипом древнейший русский государственный чертеж Московии 1497 года, известный по изданию Энтони Дженкинсона (Anthony Jenkinson) 1562 года, а также чертеж объеденных вокруг Москвы княжеств 1523 года, легший в основу опубликованной в 1613 году Гесселем Герритсом (Hessel Gerritsz) «Карты Русии»[121]. Как из всего этого видно, интерес к молодому Московскому государству со стороны зарубежных стран был очень велик, поэтому приведенная Иовием в своей книге 1525 года «Карта Московии, составленная по рассказу посла Димитрия и многим добавлениям» была одновременно издана венецианским картографом Баттиста Аньезе (Battista Agnese), который позже включил ее в свой рукописный атлас, а в 1526 году ее использовал Сигизмунд фон Герберштейн, наконец, четверть века спустя известный картограф Джакомо Гастальди (Giacomo Gastaldi) на ее основе создал «Новую карту Московии», опубликованную в 1548 и в 1561 годы[122].
Среди отдельных оригинальных работ московских дипломатов большой интерес представляют донесения русского посла Леонтия Шевригина (по прозванию Исто́ма), который с двумя переводчиками в сентябре 1580 года был направлен Иваном Грозным к императору Рудольфу II и папе римскому Григорию XIII. Понтифик после встречи с Шевригиным в качестве ответного шага решил отправить в Москву своего легата, иезуита Антонио Поссевина, который вместе с русским послом в конце марта 1581 года выехал из Рима и 17 июля прибыл в Москву. Поссевин отправился на Русь с трактатом Фабри «Религия московитов», а Шевригин – со статейным списком и «Росписью дороге», иначе говоря, путевым дневником, содержавшим описание европейских стран и городов: Рима с его храмами и монастырями, Венеции, жители которой «сами себе властвуют», Франции, охваченной религиозной войной, и так далее[123].
Ценным памятником отечественной культуры стали «Записки русских посланников Петра Потёмкина и Семена Румянцова, веденные ими в 1667 и 1668 годах в Испании и во Франции», которые были опубликованы в 1851 году журналом «Сын отечества»[124]. Они включали как служебные донесения, касавшиеся тайных наказов и международной политики, так и разделы, говорившие о повседневной жизни, например, «О Дружбе Ишпанского короля», «О чинах великородных людей Ишпанского государства», «О вере Ишпанского государства» и другие. И хотя время поездки московских посланников было тяжелым периодом в истории Испании, которая при короле Карле II находилась в деструктивном состоянии экономического кризиса, политической борьбы и территориальных потерь, прошлые мощь и богатство испанской империи еще сохраняли свое величие. На заметку бралось все яркое и необычное, в первую очередь, цветущий королевский двор Испании, а также изобилие ее земли, полной разных плодовых деревьев с «винными ягодами, миндальными ядрами, гранатами, яблоками, грушами, лимонами, оранцами, оливками, цитронами, орехами грецкими, вишнями» и финиками; при этом, к удивлению россиян, испанцы «едят по малуж» и «хмельного питья пьют мало», так что московские посланники «в шесть месяцев не видали пьяных людей, чтоб по улицам валялись, или идучи по улицам, напився пьяны, кричали»[125].
Ярким артефактом этого русского посольства в Испанию стал натурный живописный портрет его главы, окольничего и думного дьяка Петра Ивановича Потёмкина. Картина была написана видным представителем мадридской школы, придворным художником испанского короля Карла II Хуаном Карреньо де Миранда (Juan Carreño de Miranda) и в настоящее время экспонируется в Национальном музее Испании Прадо – одном из крупнейших музеев изобразительного искусства мира.
Важным следствием развивавшихся связей Московского государства с зарубежными странами и роста непосредственных контактов русских людей с иноземцами как у себя на родине, так и во время заграничных поездок стало появление различных словарей, лексиконов и разговорников с иноязычной и русской частью[126]. Они «свидетельствовали о развитии равноправных, доброжелательных и часто дружеских взаимоотношений, о широких и глубоких контактах между иноземцами и русскими, в результате которых происходило взаимовлияние и обогащение как русской, так и иноземной культуры»[127]. Например, академик И. Х. Гамель, работая в середине XIX века в музеях и библиотеках Оксфорда, обнаружил там русские рукописные книги, привезенные в Англию в XVI–XVII века, в том числе пять тетрадей пастора Ричарда Джемса, входившего в свиту английского посланника Дадли Диггса, который посетил Русь в 1618 году. Рукописи Р. Джемса включали русско-английский словарь-дневник с записями о Московии, ее нравах, обычаях, устном народном творчестве, профессиональной речи рыбаков, местной лексике поморов и северорусских диалектных особенностях[128]. До сих пор «Словарь-дневник» пастора Ричарда Джемса считается первым в мировой истории русско-английским разговорником и ценнейшим памятником англо-русских отношений[129].
