Парсуна Ивана Грозного. Национальный музей Дании. Копенгаген.
Именно в это время в Московской Руси зародилось такое понятие как «невозвращенец», что было связано с развитием практики отправки русских людей в другие страны на учебу или работу, после чего многие из них обратно на родину не возвращались, например, сын главы Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина. Однако еще за сто лет до этого Иван Грозный направил нескольких московских людей на учебу в Европу, затем Борис Годунов «послал 18 молодых Боярских людей в Лондон, в Любек и во Францию учиться языкам иностранным», из которых ни один не вернулся домой[105]. И причина этого, скорее всего, заключалась не в прельщении западным образом жизни, а в страхе перед невежественными кругами правящего слоя Московии, считавшими, что «кто по-латыни учился, тот с правого пути совратился», подлежит суду, а затем и суровому наказанию[106].
Потерпев неудачу с отправкой русских людей на учебу за границу, Борис Годунов решил в Московии «завести школы и даже университеты, чтобы учить молодых россиян языкам европейским и наукам; в 1600 году он посылал в Германию немца Иоанна Крамера, уполномочив его искать там и привезти в Москву профессоров и докторов», которые, обрадовавшись этой вести, писали ему в 1601 году: «Ваше Царское Величество хотите быть истинным отцом отечества и заслужить всемирную бессмертную славу. Вы избраны небом совершить дело великое, новое для России: просветить ум Вашего народа несметного и тем возвысить его душу вместе с государственным могуществом, следуя примеру Египта, Греции, Рима и знаменитых держав европейских, цветущих искусствами и науками благородными», однако, по утверждениям Карамзина, данное важное намерение не исполнилось «от сильных возражений духовенства, которое представило царю, что Россия благоденствует в мире единством Закона и языка, что разность языков может произвести и разность в мыслях, опасную для церкви; что, во всяком случае, неблагоразумно вверить учение юношества католикам и лютеранам»; тогда, «оставив мысль заводить университеты в России, царь… звал к себе из Англии, Голландии, Германии не только лекарей, художников, ремесленников, но и людей чиновных в службу», а в 1601 году «с отменным благоволением принял в Москве 35 ливонских дворян и граждан»[107]. Однако в отношении своих подданных Борис Годунов ввел правовой запрет на «уход в иные земли», зафиксированный в новой форме присяги (клятвы) на верность, которая требовала «не изменять царю ни словом, ни делом, не помышлять на его жизнь и здоровье… и не уходить в иные земли». Но «не уходить» уже не получалось, особенно в начавшуюся на исходе его правления Смуту, которая предваряла Новое время, заставлявшее Русь отказываться от замкнутости и обособленности в пользу интеграции и открытости внешнему миру.
Смута начала XVII века стала рубежной вехой в русской истории. Впервые со времен Киевской Руси ее участники поставили вопрос о политических правах народа и его отдельных сословий (кроме холопов), а также правах, ограждающих личную свободу подданного от произвола власти, гарантированных и охраняемых законом, в том числе праве свободного передвижения, что было отражено в договоре 4 февраля 1610 года о признании московским царем королевича Владислава IV: «каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские, и государь имущества за то отнимать не будет»[108]. И хотя потом, 17 августа 1610 года, в договоре о присяге на верность Владиславу эта статья была вычеркнута как опасная для устоев отечества, она уже прочно вошла в сознание активной части населения, для которой свобода выезда и въезда играла важную роль в международной политической, торговой, образовательной и культурной деятельности.
Так, в 1609 году студентом Кембриджа стал уехавший из Московии на учебу в Англию Никифор Алферович Григорьев, который спустя три года получил степень бакалавра, а в 1615 году и магистра. Желая как можно быстрее ассимилироваться в Европе, он изменил свое имя на Никифер Алфери (Alphery) и «прожил в Англии всю жизнь, пока не умер в 1668 году»[109]. В Кембридже с 1617 года учился и «другой русский – Иван Иванович Алмазенов, сын переводчика из Иностранного приказа», который «также сменил имя, превратившись в Джона Элмсона» и после Англии «продолжил изучать медицину во Франции и Италии в 1629 году»[110], став к этому времени уже полноправным европейцем.
В XVII веке курс на изоляцию Московской Руси все явственнее вступал в противоречие с интересами развития страны и народа, неудивительно поэтому, что 19 февраля 1629 года новгородский воевода Д. М. Пожарский получил предписание не чинить приезжавшим на Русь иностранцам каких-либо препятствий, велеть «их учить русской грамоте на посаде церковным дьячкам» и отпускать домой без предварительного запроса и разрешения на то правительства, как было раньше[111]. Так в 1659–1666 годы на царской службе в Московии находился доктор медицины Самюэль Коллинс (Collins Samuel), затем отстранившийся от дел и через год с похвальным аттестатом и подарками уехавший к себе в Лондон. Там после смерти Коллинса в 1671 году была издана его книга в форме «письма к другу» о русской жизни при царе Алексее Михайловиче, которая потом неоднократно переиздавалась в Европе, но в России была переведена на русский язык и опубликована лишь в середине XIX века под названием «Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Сочинение Самуэля Коллинса, который девять лет провел при дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича»[112].
В 1661 году Московскую Русь с дипломатической миссией посетил австрийский дипломат, посол императора Леопольда I Августин Мейерберг (Augustin Meyerberg или Mayerberg). В ходе поездки он составил два донесения («Relation der Keiser») от 12 июня 1661 года и 27 мая 1662 года, а по завершении московского путешествия дал подробное его описание, к которому приложил латинский перевод Соборного уложения царя Алексея Михайловича («Statuta Moschovitica») и сборник чертежей и зарисовок с натуры, что превратило материалы Мейерберга в ценные источники по русской и западноевропейской истории. В конце XVII века они были переведены с латыни на французский и итальянский языки и опубликованы в Лейдене (1688) и Неаполе (1697), затем, в 1820 году изданы в Берлине на немецком языке библиофилом Б.-Г. Вихманом (Wichmann) в «Собрании неизданных рукописей по древней истории и сведений о русском царстве»[113]. В России материалы Мейерберга стали доступны в 1827 году благодаря Ф. П. Аделунгу, издавшему в С.-Петербурге на немецком и русском языках книгу «Барон Мейерберг и путешествие его по России с присовокуплением рисунков, представляющих виды, обряды, портреты и т. п., в продолжение сего путешествия собранных», в которой давалась высокая оценка свидетельствам австрийского посла: «Книга Мейерберга… после известного сочинения барона фон Герберштейна под названием “Moscovia”, без сомнения заслуживает более всего внимания по подробности содержащихся в ней сведений относительно географии и статистики тогдашней России», – утверждал Аделунг[114].
Вид на Кремль со стороны Красной площади. Фрагмент рисунка из альбома Мейерберга.
