Просперо взглянул на небо. Далекий горизонт на востоке уже румянился зарей. Надо было выходить из боя и он подал сигнал к отступлению. Его тяжелая конница и боссонские лучники стали отходить в полном порядке, а Громель преследовать их не стал, занявшись спасением того, что еще осталось от обоза.

Нумитор, пробившийся сквозь строй своих всадников к нему, сыпал проклятиями и грозился лично спустить шкуру с того, кто командовал нападением на его лагерь.

— Кстати, ты не знаешь, кто это был? — спросил он Громеля.

— Просперо! — ответил сотник. — Он когда-то был сотником в королевском войске, а до этого пажем у графа Троцеро. Сейчас — правая рука киммерийца, командует всей конницей мятежников. Ловкий малый, мы даже с ним скрестили сейчас мечи, но кони разнесли нас в разные стороны.

— Просперо, говоришь! — повторил принц и лицо его исказила хищная ухмылка. — Ладно, Просперо, мы еще поквитаемся с тобой, не будь я Нумитором!

Ночь распростерла свои крылья над Тарантией. Густой и влажный туман опустился на высокие башни столицы Аквилонии, скрыв их от взглядов редких прохожих, которые отваживались выйти в столь позднее время на улицу. Туман стелился вдоль мостовой, скрадывая звуки, и только факелы, установленные вдоль улиц, горели словно глаза хищных зверей в лесной чаще. В такую ночь на улицах могли появиться только городские стражники или те, от кого этого требовало исполнение какого-нибудь долга. Лето заканчивалось, надвигалась осень, но не погода и не смена времен года заботила горожан, а нечто гораздо более серьезное. «Король безумен!», — уже открыто говорили не только рядовые горожане, но даже и придворные, которые в королевском дворце чувствовали себя, словно в клетке с диким зверем, готовым наброситься и растерзать свою жертву без всякой причины, просто для удовлетворения кровожадного инстинкта к убийству.

Королевский дворец многих поколений аквилонских монархов стоял на невысоком холме в самом центре столицы, у подножия которого раскинулся Старый город, где селилась старинная родовая знать и нувориши, сколотившие состояние при Вилере Третьем. Между главным входом в королевский дворец и Старым городом лежала обширная площадь, вымощенная булыжником. Здесь глашатаи объявляли наиболее важные указы короля, а также время от времени на ней казнили какого-нибудь важного государственного преступника, обычно титулом не ниже барона. Остальным, более мелким политическим преступникам после ужасных пыток отрубали голову прямо в подземной тюрьме королевского дворца, а труп потайным ходом доставлялся к Хороту и сбрасывался в его темные и быстрые воды. Далее за Старым городом лежали торговые и ремесленные кварталы, а у самого Хорота раскинулся Портовый квартал, известный как место, которое добропорядочным отцам семейства лучше обходить стороной.

В залитой светом множества свечей анфиладе и мраморном зале королевского дворца царила тишина, словно, в склепе, не нарушаемая даже шагами слуг и пажей, которые старались передвигаться бесшумно вдоль мраморных стен или жались в страхе за запертыми дверями. Тишину пустынных коридоров и витых лестниц нарушали только шаги караулов Черных драконов, которые несли охрану королевских покоев. Но даже покрытые шрамами ветераны многих сражений, избегали вглядываться во мрак и мысленно молили богов, чтобы их смена поскорее закончилась. Часовые главного входа в королевские покои не раз слышали в это позднее время приглушенные девичьи вскрики, доносившиеся оттуда. Среди королевских гвардейцев ходили слухи, что почти каждым вечером Нумедидес принимает ванну из крови юных девственниц, но зачем он это делает, никто не имел понятия. Все считали, что к этому причастно колдовство Туландры Ту, с которым боялись встречаться взглядом даже поседевшие в сражениях королевские гвардейцы. В этих слухах была большая доля правды, Туландра Ту обещал королю достичь таким путем бессмертия, а заодно и излечить от язв, которые покрывали разжиревшее тело Нумедидеса. Но ни в том, ни в другом они пока что далеко не продвинулись.

Однако сейчас, Нумедидеса в его покоях не было вообще, он по потайной лестнице спустился в подземную тюрьму, где пыточных дел мастера применяли свое искусство на трех баронах: Юстине Армавирском, Роальдо из Имируса и Аммиане Родском. Вся их вина заключалась в том, что они открыто высказались против увеличения налогов в королевскую казну. Нумедидесу этого было достаточно, чтобы предать казни всех троих, но ему хотелось обвинить в измене и попытке государственного переворота графа Имируса Альберика, который, как он знал тоже недоволен действиями короля. Однако, чтобы осудить графа и отрубить ему голову на Дворцовой площади нужны были показания баронов. Они же наотрез отказывались признавать, что являлись участниками какого-либо заговора, во главе которого стоял граф Альберик. Их пытали уже третьи сутки и король, не выдержав, решил лично попытаться развязать им языки.

Подземная королевская тюрьма поражала своей мрачностью. Здесь в обширном зале в свете чадящих факелов укрепленных на гранитных стенах, фигуры палачей в кожаных фартуках выглядели выходцами из преисподней. Здесь было жарко от жаровней, в которых пылали угли и раскалялись железные пруты, а на полуголых и потных телах пыточных дел мастеров играли багровые отблески укрепленных на стенах факелов.

Юстин Армавирский как раз висел, подвешенный на дыбе, а один из палачей прикасался раскаленным железным прутом к его бокам.

— Говори, как граф Альберик организовал заговор? — уже в который раз спрашивал палач.

— Не было никакого заговора! — хрипел в ответ, корчась от невыносимой боли, барон.

— Что ты с ним возишься! — вырвал прут у палача из рук король. Он несколько раз хлестнул им барона по спине, оставляя на ней дымящиеся полосы, и прижал к телу в области ребер. Хриплый крик вырвался из уст барона и, чуть не потеряв сознание, он обвис на дыбе.

Нумедидес положил конец прута на жаровню. Когда конец прута раскалился добела, он с садистским наслаждением поднес его к промежности Юстина.

— Считаю до трех и выжигаю тебе детородные органы! — с угрозой произнес он. — Раз, два…

— Хорошо, я все подпишу! — прохрипел барон.

Нумедидес отбросил прут в сторону и грозно сказал палачам:

— Чтобы к утру у меня были письменные показания всех троих о том, что во главе заговора стоял Альберик, а не то я вас самих вздерну на дыбы. Я вам показал, как надо пытать, займитесь остальными. Да не церемоньтесь с ними!

Он кивнул в сторону лежавших на полу полумертвых от пыток Роальдо и Аммиана, пнул обоих носком своего сапога, а затем направился к винтовой лестнице, которая вела в королевские покои.

Несмотря на свои безумства, король был довольно неплохо проинформирован о том, что не только некоторые бароны, но и даже многие графы недовольны его действиями и готовы перейти на сторону Повстанческой армии. Открыто они пока не осмеливаются оказать неповиновение, но с приближением Повстанческой армии могут поднять мятеж в любой момент. Суд над графом Альбериком по замыслу Нумедидеса был призван послужить уроком, как для колеблющихся, так для тех, кто находится в прямой оппозиции к королевской власти.

Поднявшись в свои покои, он встретил там Туландра Ту. Колдун стоял, опершись на посох, и поджидал его возвращения из пыточной камеры.

— Что тебе нужно? — с подозрением спросил Нумедидес, не ожидавший встретить здесь Туландру.

— Я хочу предостеречь тебя, повелитель, — сказал колдун, — не нужно этого делать. Людям вообще свойственно сплетничать, придворным и знатным особам, тем более. Ты хочешь казнить графа Альберика с целью устрашения других, но, поверь, получится наоборот. Просто все отшатнутся от тебя и постараются убраться, куда подальше, даже в армию мятежников. И не потому, что они их поддерживают, а из-за опасения за свою жизнь.

— Альберик осуждает мои указы, — упрямо произнес Нумедидес, — а это уже мятеж!

— Мятеж — это, когда бы он выступил против тебя с оружием в руках, — твердо сказал колдун, — а Альберик, если где-то и сболтнул лишнее, то по глупости или с досады. Казнить графа по пустячному обвинению-это не то же самое, что похитить какую-нибудь девчонку, зная, что родители не осмелятся жаловаться.