И впервые ей хочется, чтобы мистер Голд больше походил на ее отца, который без умолку рассказывал всякую всячину и практически вытягивал из комнаты воздух. Потому что отец давил на нее, но, по крайней мере, с ним ее сразу подхватывал поток разговора и увлекал за собой. По крайней мере, ей не приходилось пытаться заполнить тишину. Потому что, если бы Голд был как ее отец, она не видела его таким: одиноким, глубоко раненным, безмолвным и настолько печальным. И это было бы легче.

Еще один вопрос поднимается в ней. Она разламывает палочку на две части и смотрит на нее.

- Почему вы все это делаете для меня?

- У меня должна быть причина?

- Думаю, у всех есть причины на все, что они делают.

(Это ее мнение. Ее собственное).

- Я обещал, - говорит он долгую минуту спустя.

- Белль?

Кивок.

- Что вы ей обещали?

Видно, что ему не по себе. Это личный вопрос. Но он всегда был честен с ней и поэтому он отрывает угол от своего сэндвича и говорит:

- Я обещал ей, что буду защищать ее.

- И… и поэтому вы принесли мне сэндвичи? - это вопрос, но звучит как утверждение, и ее брови сдвигаются.

Он смотрит на отломленный кусок хлеба в своих руках, медленно поворачивает длинными пальцами. Он качает головой.

- Нет, - говорит он шепотом. - Я принес вам сэндвичи, потому что я не смог сдержать своего обещания.

Она складывает руки на груди, как будто этот жест защитит ее от холода, от слов, который вонзаются в сознание и вызывают кошмары.

(И она ничего не помнит, и в нее словно вновь выстрелили, и она может только догадываться о том, как ему больно).

Она все же смогла вновь взяться за чашку.

- Это… был несчастный случай.

- Нет, - говорит он. В его голосе звенят осколки, блестят острые края (и он опасен, теперь она верит в это). - Нет, не несчастный случай. Трагедия.

Сэндвич падает на упаковку.

- И я был бессилен предотвратить ее.

Он прав. Это трагедия. Вся ее жизнь - это одна сплошная потеря, с самого начала она существует только потому, что другой женщины больше нет. Джейн вместо Белль, и ей не кажется, что это того стоило. И ей больно осознавать это. Больно осознавать, что она ходит по городу, словно призрак Белль. Ей больно осознавать, что он (мистер Голд или Румпельштильцхен) видит в ней женщину, которую любил, а она смотрит на него со слезами и испугом.

Ей хочется дотронуться до него. (Это удивляет ее так же сильно, как собственный смех, который Голд вызвал у нее полчаса назад). Но она хочет дотронуться до него, потому что до него никто не дотрагивается, а ему это нужно почти так же сильно, как ей нужно, чтобы ее никто не касался. Потому что его лицо неподвижно, глаза опущены, но она видит, что боль разрывает его на части, и, может быть, прикосновение поможет ему.

Но она не смела.

И она не Белль.

И она не думает, что ее прикосновение поможет ему, но, может быть, помогут слова.

- Она простила бы вас, как вы думаете? - спрашивает она, стараясь говорить тихо, мягко и с надеждой.

- Я не знаю, - говорит он.

Ей слышатся в его голосе почти слезы, хотя его глаза и сухи, и он пристально смотрит на пластиковую упаковку.

Она хотела бы, чтобы он ответил иначе. Это помогло бы ей понять Белль - чего она хотела, что любила, что за человек она была. Что она думала о мистере Голде: это особенно важно, потому что это так много скажет ей о нем (и так много скажет о Белль, и об их общей потере).

Но у него нет ответа. И она решается дать ему ответ. (И она надеется, что она права, потому что ей невыносима мысль солгать ему после того, как он был так честен с ней).

- Я думаю, она простила бы, - говорит она наконец.

Он резко поднимает голову.

Она вздрагивает, и слова с трудом приходят к ней, и они колются как осколки, но ему нужны эти слова, и она пытается собрать их.

- Я не очень много знаю о ней, то есть, я хочу сказать, не помню, но я думаю, она простила бы. Если вы старались… и если вам жаль.

Глупо говорить это, потому что, конечно, ему жаль, и, конечно, он старается. Все, кто смотрит на него, это видят. И она думает, что ему нужно услышать это (и она думает, что ему нужно ее прикосновение, но ее руки лежат на коленях).

– Я не думаю, что она стала бы просить большего.

Его губы плотно сжаты, блестящие глаза смотрят на нее, и он вновь отламывает корочку с сэндвича, хотя не съел еще ни кусочка.

- Спасибо,- говорит он. - За то, что сказали мне это.

Вскоре, съев по половине сэндвича и выпив по чашке чая со льдом, они расслабляются, и оказывается, что ей удается разговорить его: он рассказывает истории, он шутит. И она напрасно опасалась, что все будет сложно, сейчас она не ощущает ни напряжения, ни страха. На самом деле ей почти легко, потому что изредка он улыбается, и изредка она смеется. Потому что в действительности у него есть чувство юмора, которое он скрывает (и, возможно, та идея с гамбургерами не так и плоха).

Он помогает ей убрать со стола. Она возвращает ему корзинку (почти опустошенную) и провожает до двери.

Ее каблуки стучат по плитке. Поскрипывает резиновый наконечник его трости.

- Благодарю, - вновь говорит она.

- Не за что…Джейн.

Кажется, что последнее слово он произносит с трудом, но она едва замечает это, потому что он впервые назвал ее: “Джейн”. (И ей не сразу удается вспомнить, что это ее имя, потому что его губы всегда произносили: “Мисс Френч”, а его глаза: “Белль”.)

- Вы… - она сглатывает, крепче охватывает себя руками (вцепляется в рукава, и ткань серая, и ей жаль, что цвет такой блеклый, ей хочется, чтобы на ней сейчас было что-нибудь яркое). - Вы еще придете?

Он медленно оборачивается, чтобы взглянуть на нее, и он тщательно сохраняет дистанцию между ними. Его губы вздрагивают в почти-улыбке почти-надежды. И она почти улыбается ему в ответ. И он спрашивает:

- Ты хочешь этого?

Она не знает (но думает, что могла бы захотеть). Она пожимает плечами. Кидает на него быстрый взгляд, прикусывает нижнюю губу.

- А ты?

- Я спросил тебя не об этом.

Она собирает все свое мужество. И кивает.

- Хорошо, - говорит он. - Мы увидимся.

Она поднимает глаза и улыбается.

- Мы увидимся, мистер Голд.

- Хорошо,- говорит он. - Думаю, мы еще увидимся, мисс Френч.

Его слова окрашены сильным акцентом, и последние звуки тяжело откатываются от него:

- Удачи с уборкой.

Сознание уже испуганно нашаривает педали, чтобы дать задний ход, и ужас прокатывается по венам ледяной водой. Но она вспоминает, что он добр к ней. Она вспоминает, что он всегда говорит ей правду. Она вспоминает, что у нее есть право выбора.

И на миг (а, возможно, только миг ей и нужен) она храбра.

Его улыбка становится грустной, но все же это улыбка. И от этого внутри Джейн вспыхивает искорка мужества.

- До свидания, мисс Френч.

Когда Голд скрывается в своей лавке через дорогу, она закрывает дверь и задвигает засов.

В два часа она вынимает пейджер и отправляет сообщение Руби, отменяя их встречу.

========== Глава 6 ==========

Глава 6

Все «отлично» по средам (но не намного лучше, чем обычно).

Все проходит «отлично» с отцом, но, насколько она читала об отцах, «отлично» — всего лишь бледная тень того, что должно быть на самом деле. (Всего лишь мрачное привидение, потому что она могла бы броситься ему на шею и назвать «папочкой». Всего лишь тусклое отражение, потому что они могли бы танцевать в гостиной, улыбаясь и смеясь. Всего лишь мираж – такой же тяжелый, как надвигающиеся сумерки, потому что она могла бы любить его, а не просто наносить «отличные» визиты.)

Ко второй среде – когда она понимает, что слишком неохотно покидает стерильную больничную палату для посредственного ужина в тесном бунгало в настолько же не вдохновляющей компании, она решает: что-то должно измениться. Она хочет гораздо большего от жизни, чем такое вот «отлично».