— Румпель, что такое?

Он резко распахивает глаза. Приоткрывает рот и хмурит брови, внимательно вглядываясь в неё.

— Ты вернулась, — говорит он.

— Да, — выдыхает она, обращая на него такой же пристальный взгляд. (Она вернулась, но она всегда была здесь, и она месяцами его не видела, хоть и провела последние несколько часов в его магазине.)

— Ты Белль.

Она кивает, и она плачет, расправляя волосы на его висках. Имя звучит правильно (не так, как колокольчики на санках, не так, как колокольчик на шее у овцы, не так, как гулкий звон колокола большого кафедрального собора). Из его уст оно звучит почти как молитва.

— А ты умираешь, — говорит она. Он проводит руками по её спине и мягко опускает их на талию. Ласково отстраняет её от себя. Она отступает, и он встает. Кладет руки ей на плечи.

— Кинжал убивает Тёмного.

Она хмурится, пытаясь подавить проблеск надежды.

— Но ты и есть Тёмный.

Он медленно качает головой, в глазах проступают слезинки. Его губы складываются в улыбку.

— Если ты вернулась…

— …значит, это Истинная любовь, — договаривает она и смеется. Она не может ничего с собой поделать. Она смеется и обвивает руки вокруг его шеи, приподнимаясь на кончиках пальцев, чтобы целовать его снова и снова. (Не похоже, чтобы он возражал).

— Получается? — спрашивает она, слегка задыхаясь и продолжая целовать его губы, щеку, подбородок.

— О, да. — Он отстраняется, подтягивая край рубашки. Поворачивается лицом к большому зеркалу в полный рост и внимательно изучает своё отражение. Тело под одеждой измазано красным, и темное пятно всё ещё пропитывает его лиловую рубашку, но он явно удовлетворен увиденным.

По мнению Белль, рана выглядит ужасно — красная и воспалённая, но Румпель улыбается, и ей этого достаточно. Она отвечает ему сияющей улыбкой.

Внезапный грохот со стороны входа заставляет Белль обернуться.

Эмма стоит на пороге, кривясь и пытаясь выбраться из кучи хлама, которую свалила к своим ногам.

— О, Боже, я… — она выдыхает, пытаясь отвести взгляд, — Мне стоило постучать, простите, я…

Румпель медленно опускает полу рубашки, сверля Эмму свирепым взглядом. Белль прикусывает нижнюю губу, пряча улыбку.

— Я и не предполагала, что ты всё ещё здесь. Я закрыла библиотеку. Ключ оставила снаружи в вазоне, как ты и просила. — У Эммы в руке томик «Отверженных», который она неловко прижимает к бедру с глухим ёрзаньем обложки о джинсы. Она поворачивается к Голду.

— Значит… вы уже не истекаете кровью? Нет? Тогда хорошо. — Она поворачивается, чтобы пробраться к выходу из комнаты. — Тогда я зайду завтра. Ага. Хорошо. Пока!

Они смотрят, как Эмма уходит, и Белль вкладывает свою руку в руку Румпеля. Его ладонь чуть липкая от крови, но она всё равно переплетает его пальцы со своими. (Если она соскабливала кровь жертв с его фартуков, и при этом не переставала его любить, то и смириться с липкими ладошками для неё не проблема).

— Не злись на неё слишком сильно, Румпель, — говорит она, сжимая его пальцы. — Она не нарушила своего обещания. По крайней мере, технически.

Румпель не отвечает, всё ещё сверля взглядом то место, где стояла Эмма.

Белль прислоняется к нему ещё ближе.

— Знаешь, можно даже сказать, что ты почти ей должен.

Он наконец поворачивается, смотря на неё с совершенно непроницаемым выражением.

Она пожимает плечами и улыбается.

— Я сказала «почти».

***

Они идут обедать.

Они гуляют по побережью океана в свете луны и уличных фонарей. Она снимает туфли и несёт их в руках, а он жалуется на забивающийся в носки песок.

Они садятся на скамейку, с которой Голд впервые проводил Джейн домой — только в этот раз он рядом весь, а не только голос в телефонной трубке. Она прислоняется головой к его груди, слушая его дыхание. Он укутывает её в свой пиджак, потому что она забыла надеть куртку. Они смотрят, как волны отступают от берега.

— Знаешь, — говорит она, когда небо над горизонтом чуть светлеет, — ты мог бы избавить нас от многих проблем, если бы сразу рассказал обо всём. — Она смотрит на него, пытаясь запечатлеть в памяти его профиль на фоне рассветного неба. — Я поцеловала бы тебя в ту же секунду. Тебе стоило только попросить.

— Я не смел надеяться, — отвечает он.

Но наклоняясь (очень деликатно) за поцелуем, он обещает больше никогда не повторять ту же ошибку.