Она улыбается настоящей, подлинной улыбкой, которая раскрывает ее губы, и прищуривает ее глаза, и помогает приглушить одинокую, тихую боль в ее груди.

- Нет,- говорит она, и смотрит на свой чемодан с одеждой у стены. - Я пойду к нему.

***

Ее смелость начинает таять к тому времени, когда она достигает кафе, но Эмма уже пошла вперед, и пейджер Вэйла спрятан в заднем кармане ее брюк (и на ней голубая блузка, которую она еще ни разу не надевала).

И она идет вперед. Она идет, и ее каблуки стучат по полу, и она смотрит, не отрываясь, на яркую куртку Эммы, и прижимает к себе “Джейн Эйр”, чтобы подавить душащее волнение.

Эмма отходит в сторону, брови девушки все еще сдвинуты, губы плотно сжаты.

В первый раз за эти месяцы (в первый раз на ее памяти) Джейн видит своего отца.

Он крупен, у него широкий нос и веселое лицо. (Ей внезапно становится страшно подвести его).

На нем куртка цвета хаки, белая кепка и джинсы, испачканные в грязи, и даже издалека она видит мозоли на его руках.

(Она боится разочаровать его, как она уже разочаровала многих).

Он заканчивает разговор с Эммой, и она слышит его голос - низкий, тяжелый, с сильным акцентом, как у нее. И она видит его волосы, каштановые и вьющиеся, как у нее. Его глаза скрывает тень от кепки, но она боится, что они окажутся карими (и старыми, и грустными, и что для него она всегда будет Белль, и всегда будет не больше, чем знакомой незнакомкой).

Эмма складывает руки на груди и кивает Джейн, и флорист - Мо Френч, ее отец - снимает кепку. Он взглядывает на нее голубыми глазами и улыбается (она боится, что он окажется чудесным человеком, и она не сможет оправдать его ожиданий).

Он отталкивает Эмму и мчится к ней, словно бык. Тяжелый грохот ботинок по плитке, тяжелая улыбка, тяжелые звуки - “Белль” - падают с его губ, словно молот, и прежде, чем она успевает выставить книгу между своим слабым телом и его мощным, его тяжелые руки обнимают ее.

Его руки на ее спине. И она не знает его. И он касается ее. И он почти плачет, и он зовет ее “доченькой”. И он Мо Френч, флорист, ее отец, (и от него пахнет землей и нарциссами), и она позволяет ему держать ее в объятиях, пока, наконец, его руки не становятся стенами вокруг нее (и сбежать становится важнее, чем быть в безопасности).

Она высвобождается. Она выставляет вперед руки и говорит:

- Пожалуйста, пожалуйста, не надо.

И он отпускает ее.

Его глаза (голубые, как ее), расширяются.

- Прости меня, - говорит он.

Он нерешительно протягивает к ней руку.

Несмотря на то, что у нее кружится голова, она удерживается на ногах. Она видит возле себя на полу ботинки Эммы, и она крепче прижимает к груди книгу. Пейджер доктора Вейла в кармане, и ей удается выговорить:

- Все… все в порядке.

- Белль, я не хотел…

Она не Белль.

Но она боится разочаровать его, поэтому она поднимает глаза. Его глазв (того же оттенка) встречаются с ее. Она кивает и пытается спрятать слезы за улыбкой.

- При… присядешь, отец?

Счастье словно делает его в десять раз мельче, его глаза окружены гусиными лапками, и его лицо покрывается морщинками, как смятый лист бумаги. Он хватает ее за руку (и это нестерпимо, пульс учащается, и хочется вырваться), и он сжимает ее (и не замечает, как это причиняет ей боль), и она хотела бы вспомнить его (потому что тогда этот жест станет лаской, а не пыткой).

Он ее отец, и он не кажется чудесным (как она надеялась и опасалась), но она и не разочаровала его. И поэтому она продолжает улыбаться, когда он ведет ее к столику и выдвигает для нее стул.

Они разговаривают. Точнее, он говорит.

Она иногда задает вопросы, и слова текут из его уст, как ручеек, тихий и музыкальный.

Истории из магазина, пересыпанные смехом. Годы сплетен, накопленных в этом городке.

И грусть.

Как он жил так долго один. В окружении фотографий покойной жены, постоянно надеясь на звонок, который сообщит ему, что теперь врачи разрешат его дочери вернуться домой. Как он едва не потерял Белль, даже после того как нашел ее. Как он больше никогда не совершит той же ошибки.

Он улыбается, и пытается сжать ее руку, и говорит, что у них есть шанс.

Начать все с начала.

С самого начала.

Шанс обрести все то, о чем он мечтал, и на что надеялся, даже если она ничего не помнит о своей матери, даже если она хочет теперь называться Джейн, а не Белль, - потому что они наконец вместе. Больше ничто не разделяет их.

(Забавно, как это “ничто” дает ему надежду, а вот ее гонит прочь ото всех, кого она когда-либо знала).

Это забавно, и она смеется, но смущение гасит ее смех и раскалывает на половине пути, словно фарфор, который разбили о цементную стену.

Отец не замечает этого, и говорит обо всем и ни о чем, пока не раздается сигнал его часов.

- Мне пора возвращаться, - говорит он. - Обеденный перерыв закончился, и надо открывать магазин.

- Я рада была повидать тебя,- говорит она.

- И я, - отвечает он, но его улыбка тяжела, и его глаза тяжело смотрят на нее, и он медлит уходить. Он ждет чего-то.

- Знаешь, я скучал по тебе.

Она улыбается и кивает.

Он поднимается, но не уходит. Он теребит свои часы, поправляет, и возится с ремешком.

- Ты… ты не… ты же придешь пообедать со мной… придешь?

Это не совсем просьба, и не совсем распоряжение, и не совсем приглашение (и не совсем мольба, какой была та просьба о ланче с гамбургерами). Это не совсем то, чего она хочет, но и не то, чего она не хочет. Это

слишком поспешно, и слишком неясно, и слишком самоуверенно, но он надеется на ее ответ, и, возможно, это ее второй шанс.

И она говорит: “Да”.

Они уговариваются на среду, и она позволяет ему поцелуй в щеку.

Он уходит.

Эмма сворачивает газету и миг спустя возвращается с купленным в автомате пакетом печенья. Джейн Эйр встречает в гостиной Торнфилд-Холла Рочестера, а Джейн Френч ждет среды.

========== Глава 5. ==========

Книги уже расставлены по полкам (ею, другой ею, в другой жизни). Но с тех пор прошли недели, и пыль вновь оккупировала библиотеку. Пыль покрывает все, затемняет обложки серым туманом, пронизывает воздух и лениво кружится в солнечных лучах позолоченными спиралями, и Джейн собирается одолеть ее.

Джейн начинает с окон. Она моет полы. Она приоткрывает переднюю дверь, обвязывает нос и рот платком и смахивает пыль. Выколачивает стулья.

Она отвоюет это здание у пыли и беспорядка (и она отвоюет свою жизнь).

И тогда она откроет библиотеку.

***

Через три дня она добирается до книжных полок. Она протирала секцию книг по садоводству, когда раздались шаги.

Ее сердце замирает.

Шаги гулко отдаются в пустоте тишины.

Возможно, это всего лишь Руби, или Эмма, или Арчи, или отец, но привычные и размытые страхи лишают ее способности сконцентрироваться, подумать о чем-то, кроме самого мрачного сценария, и она терзает себя мыслями о пиратах, и огненных шарах, и автомобильных катастрофах, и выстрелах.

Но посреди всего этого она все же обнаруживает в себе силу воли, которой хватает для того, чтобы заговорить.

- Простите, - говорит она, и ее голос уверен и тверд (хотя она дрожит, и страх холодит ее изнутри), - но библиотека закрыта.

Секундная пауза. И голос:

- Это мистер Голд. Могу я войти?

(Мистер Голд. Румпель, или Румпельштильцхен, или как-же-его-зовут- на-самом- деле, и она не знает, испытала ли страх или облегчение, услышав его голос. Она так сильно дрожит, что ей трудно понять, что она чувствует.)

Она опирается лбом о прохладную поверхность полки, сосредотачивается на вдохе. На лестнице, на том, чтобы сохранить равновесие и не упасть. На неуверенном, робком вопросе, который он задал (он задал вопрос, потому что ей решать, впускать его или нет, потому что это библиотека Белль, и он дал ей ключ).

- Мисс Френч?

Она хочет спрятаться. Она хочет спрятаться, и не отвечать, и не выходить, пока не приедет Руби и не отвезет ее в красном мустанге к бабушке на ланч. Но он обнаружит ее, если только станет искать. И спрооит себя, отчего она спряталась, ведь он был добр к ней и осторожен, так, словно знал, что она может сломаться.