Джейн хмурится.

— Разве сейчас мы общаемся плохо?

— Нет. Но мы могли бы поговорить и на… другие темы.

— Другие темы?

Эмма поджимает губы. Она поводит плечами и неопределённо взмахивает рукой.

— Книжные темы.

— Ага. Ладно.

Эмма снова оглядывается через плечо, будто опасаясь, что их подслушивают. Она кашляет в кулак и берёт с тарелки ещё один сэндвич.

Джейн понятия не имеет, какие «книжные темы» могли так взволновать Эмму, но прежде, чем она успевает спросить, за тяжёлой дверью слышится строгий голос Дэвида.

Эмма хмурится, заглядывая через плечо Джейн.

— Что за чёрт?

Джейн поворачивается, выглядывает в окно и видит, как Дэвид преграждает путь коренастому мужчине в бейсбольной кепке. Дверь приглушает голоса, но у неё получается разобрать несколько слов из разговора двух мужчин. Слова «подождите», «нет» и «в очередь, вместе со всеми остальными» от Дэвида. Слова другого мужчины долетают до неё только в виде бессмысленных слогов и тревожно знакомого тембра.

— Хочешь, чтобы я от него избавилась? — спрашивает Эмма. Она уже ищет, куда бы пристроить тарелку с сэндвичами.

— Думаю, всё в порядке, — отвечает Джейн. Она вытягивает шею, чтобы лучше видеть.

Человек пытается пройти дальше, но резко останавливается, наткнувшись грудью на ладонь Дэвида. Долгую минуту мужчина (коренастый, напористый мужчина со знакомым голосом) молчит. Затем он произносит слово «отец» слишком громко — с акцентом, который Джейн не может проигнорировать.

Она закрывает глаза и прислоняется лбом к холодному стеклу.

— Моё предложение в силе, — говорит Эмма, и снова слышится стук сапог по полу, когда она делает несколько шагов вперёд. Джейн чувствует решимость в её голосе. — Я оставила наручники в патрульной машине, но Мэри Маргарет принесла как минимум три упаковки скотча.

— Я поговорю с ним, — отвечает Джейн. Она отрывается от двери, потирает лицо и делает глубокий вдох. (Новое начало — это новое начало, но иногда прошлое снова наваливается на тебя, стоит только открыть ему дверь.)

— Ладно… — медленно говорит Эмма, вглядываясь в дверь с таким видом, будто Мо может вломиться туда в любой момент. — Я буду за компьютером, если понадоблюсь.

— Хорошо.

— Держись, Джейн. Ты справишься.

Желудок Джейн пытается совершить тройное сальто, но ей удаётся улыбнуться в ту сторону, где стоит Эмма.

— Спасибо.

Когда стук сапог Эммы отдаляется, компьютерное кресло отъезжает по полу, и слышен скрип кожзаменителя под внезапным напором веса (когда смелость Джейн из искорки разгорается в пышущее пламя), она выходит на улицу.

Дэвид полуоборачивается, всё ещё держа руки на уровне груди Мо.

Мо смотрит на неё: на его лице застыло смешанное выражение из возмущения и стыда. Его губы двигаются, будто он жуёт невидимую ириску.

Голубые глаза встречаются с голубыми, и Джейн стискивает зубы.

— Пожалуйста, можно с тобой поговорить? — спрашивает она. Она смотрит на Дэвида (в поисках одобрения или разрешения, или, может быть, дело в том, что на него смотреть проще, чем на собственного отца) и придерживает открытую дверь. — Внутри?

Дэвид опускает руку и отступает на шаг назад. Несмотря на недавнюю настырность, Мо смотрит на открытую дверь так, будто та ведёт прямиком в логово Медузы. Когда он, наконец, с трудом отрывает ноги от земли (будто они вросли в асфальт) и следует за Джейн в вестибюль, она закрывает за ними дверь с мелодичным звоном металла. Каждый присутствующий в комнате поднимает взгляд, отвлекаясь от своей работы. Лишняя упаковка скотча лежит на компьютерном столе, в угрожающей близости от Эмминой тарелки с сэндвичами, и при желании к ней легко можно дотянуться рукой.

Джейн ведёт Мо вглубь библиотеки, подальше от хмурых лиц и открытого пространства. Она заходит за стеллаж и наконец останавливается у секции «История Америки». Книги поглощают звуки. А из полок выстроена её собственная крепость. Она пробегает руками по бокам и бёдрам, разглаживая складки на одежде, собираясь с духом рядом с томами, в которых описаны мировые войны. (Она ценит убийственные взгляды и угрозы применения скотча, но это её отец, и сегодня она должна поговорить с ним наедине.)

Он заговаривает, прежде чем успевает она:

— Прости меня.

Она устремляет на него пристальный взгляд.

— Мне стыдно, — продолжает он, теребя край своей незаправленной бледно-сиреневой футболки, — за то, что я сделал с тобой. Я был ужасным отцом. Я был трусом.

Он слишком отличается от окружающей обстановки и выглядит неуместно: лысеющий мужчина в одежде цветов сирени и хаки и парадных туфлях. Он соблюдает дистанцию, но Джейн видит стыд в его глазах — острый, как садовая лопатка.

Он продолжает теребить в руках край футболки.

— Мне не следовало давить на тебя. Я должен был тебя выслушать. Ты умная женщина и можешь делать собственный выбор и… и я никогда не осознавал, насколько был неправ, пока у меня на пороге не появился Дэвид и не сказал, что ты пропала. Я не знал, увижу ли тебя снова. Я так волновался, Джейн! Я не знал, жива ты или нет, и понял, что сделаю что угодно, лишь бы убедиться в том, что ты снова в безопасности. — Он опускает голову, его лицо хмурое, как скомканная в шарик бумага. — И это я виноват. Никто не заслуживает такого, но я твой отец, и я почти… — он прерывается и устремляет взгляд в пол, тяжёлые руки, запутавшиеся в сиреневой ткани, дрожат.

Зыбкая неуверенность («любит» или «не любит») превращает желудок Джейн в громадную колючку.

— Прости, что меня не было рядом, — говорит он.

Его признания обрывают лепестки надежды, которую Джейн давно оставила. Потому что он не был с ней. Он не дал ей того, в чём она нуждалась. Понимания, тишины. Улыбок, шуток, кофе и игр в боулинг. Он не был ей отцом.

Но сейчас она в спокойствии библиотеки; она одета в небесно-голубой кардиган и серую юбку, и у неё есть уверенность женщины, которая сама выстроила свою жизнь из осколков и пепла. Однажды она уже ушла прочь. И если понадобится — она сможет сделать это снова.

Мо нервничает. Но одевшись в новую одежду и набравшись решимости, он делает попытку исправиться.

— Ты рядом сейчас, — говорит Джейн после глубокого вдоха. Она улыбается ему (и ощущение такое, будто скрипят зубы, но давать вторые шансы и не должно быть легко). — Это что-то да значит.

Он не делает попыток подойти ближе и взять её за руку, не называет её «Белль» и не пытается обнять. Он ничего не требует, не осуждает её и ни о чём не умоляет. Он просто благодарит её. И она улыбается в ответ. (Его глаза выглядят грустными.)

— Я должен был отпустить тебя, — говорит он.

Джейн кивает.

— Я должна была вернуться.

— Думаю, ты очень занята.

— Да.

— Прости, что устроил сцену.

— Всё в порядке.

— Ладно, — он тяжело сглатывает и разжимает пальцы, убирая руки от края футболки. Он разглаживает ткань на животе и откашливается. — Было приятно увидеть тебя, Джейн.

Он поворачивается, чтобы уйти.

Какое-то время она просто наблюдает. Затем следует за ним.

Она настигает его раньше, чем он успевает миновать стойку библиотекаря, и касается пальцами его новой футболки на спине.

— Подожди.

Он оборачивается. Как и все остальные в вестибюле. От стола с закусками, где столпились её друзья-телохранители, раздаётся зловещий скрип скотча.

Джейн смотрит на компьютер (все системы работают благодаря стараниям Эммы) и на двойную дверь. Оглядывает полки с книгами. Затем смотрит на отца, лицо которого излучает надежду.

— Ты…

— Я — что?

Она закусывает губу — потому что это привычка, от которой она никак не может избавиться, и потому что ей нужно время, чтобы сесть за стол и порыться в верхнем ящике. Её пальцы нащупывают плоский кусочек пластика, и она выкладывает на стойку библиотечную карточку.

— Ты хочешь стать первым читателем?

Он уходит, как только библиотека официально открывается — с новой карточкой в кармане, зажав под мышкой журнал о гольфе и пообещав вернуть его раньше, чем закончится двухнедельный срок.