— Постой. Что ты имеешь в виду, говоря, что у него нет магии?

Джейн не понимает почему, но в глазах Эммы мелькает триумф, когда она отвечает:

— Ах, да. Он не хотел, чтобы ты знала.

— Что… что случилось? — слова крошатся у Джейн во рту, не желая сходить с языка и угрожая встать поперёк горла.

Эмма пожимает плечами.

— Он отказался от неё.

Джейн подносит ладонь к сплетённому из золота ожерелью, пробегая пальцами вдоль цепочки.

Воспоминания об огненных шарах, исцелении и прядении золота из соломы грозят стереться, словно этого никогда и не было. (Но всё это было на самом деле, потому что она не сумасшедшая.) И мистер Голд действительно это делал — она сама видела, и все знают, что у него есть магия.

Но теперь нет.

Никаких больше незабудок из роз.

— Почему? — спрашивает она, её голос едва ли громче шепота, — он любил магию.

И когда Джейн перестала этого бояться, часть её тоже любила магию.

— Он обменял её на кое-что, что любил больше, — отвечает Эмма. Она смотрит прямо на Джейн, не обвиняюще, но настойчиво — и улыбается.

(Это всё объясняет.)

У Джейн получается улыбнуться в ответ, хотя её губы, покрытые красной помадой, дрожат.

И эта улыбка остаётся на её лице весь остаток вечера: когда Руби возвращается с ещё одной тарелкой картошки фри и ещё одной порцией коктейлей; когда они вытаскивают Эмму из-за столика, чтобы сыграть в бильярд несчётное количество партий; когда музыка звучит так громко, создавая ощущение, что по её вискам кто-то стучит кулаками или играет как на барабанах; и все смеются слишком громко (и она тоже); когда полночь уже далеко позади, и она забывает о своём телефоне в сумочке, забывает о вине, сковывающей её внутренности — и забывает, как больно ходить на каблуках много часов подряд (поэтому она сбрасывает туфли и идёт по прохладному тротуару босиком, возвращаясь в библиотеку под руку с Эммой и Руби).

Но потом подруги уходят. Джейн закрывает за ними дверь. Захмелевшая, она поднимается по лестнице в пустую квартиру. Не утруждаясь включить лампу (ей достаточно и лунного света), она бросает туфли и сумочку на кровать. Спустя минуту она растягивается рядом, зарывшись лицом в матрас.

Мир кружится, словно вращающееся офисное кресло, с которого только что резко встали. Телефон в сумочке издаёт писк, оповещая о низком заряде батареи.

Лишь на миг Джейн забыла, как отчаянно скучает по звуку голоса Румпа.

xxxx

Джейн не собиралась задерживаться так надолго. Она не собиралась так много пить. Но проблема с алкоголем в том, что это не чай. Когда она пьёт слишком много чая — у неё появляется кофеиновая эйфория, и она убирается в квартире, смеётся над всякими глупостями и плохо спит (но она всегда плохо спит, поэтому не возражает). Алкоголь тоже заставляет её смеяться над глупостями, но всё вокруг кажется слишком нечётким, и ей хочется поспать дольше обычного (но сон приносит с собой ночные кошмары, так что она борется с ним, пока от этих усилий не начинает болеть голова).

Проблема с алкоголем в том, что, поднявшись наконец с матраса, она понимает, что на часах уже четыре утра, и она смотрит на номер Румпа на скоростном наборе в телефоне, и каждая связная мысль, на которую способен её мозг, пропитана виной.

Она очень хотела бы избежать этого момента. Она очень хотела бы оставить всё как есть на века, на многие дни, на сотни попыток испытать собственную голосовую почту — ей нужно время, чтобы настроиться, чтобы набраться смелости. Но от незнания такое ощущение, будто пуля пронзает плечо, и если она будет медлить, то может совсем потерять самообладание.

(Проблема с алкоголем в том, что он заставляет её чувствовать себя храброй.)

Она зажимает большим пальцем кнопку с цифрой «1» и забирается в кресло у окна. Рядом лампа разрезает темноту оранжево-жёлтой полосой. В телефоне раздаются гудки.

Гудок. Гудок. Гудок.

А затем гудки прекращаются.

— Это Голд, — говорит голос в телефоне, — оставьте сообщение.

Она стискивает зубы и крепче сжимает пальцами телефон. Бесконечно долгие секунды она только хрипло дышит в трубку.

— П-привет, мистер Голд, это Джейн. Я… я просто хотела попросить прощения. За всё. Я знаю, как тебе было тяжело. Потерять Белль, помогать мне.

Она говорит, словно идёт, спотыкаясь и падая, и кажется, найти выход из путаницы слов ей никак не удастся. И, возможно, дело в алкоголе или в недостатке сна, или, может быть, это просто паника, потому что, возможно, это её последний шанс с ним поговорить.

— Меня… не должны были похитить. Мне стоило быть осторожнее. Я понимаю, если ты злишься и больше не хочешь со мной разговаривать. Просто надеюсь, ты понимаешь, что я не хотела… чтобы так получилось. — Она вытирает губы тыльной стороной ладони (помада уже давно стёрлась), вцепляется пальцами в подлокотник кресла и продолжает: — Мне жаль, что ты потерял магию. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь.

Джейн выключает лампу и тянется вниз, чтобы подобрать с пола шерстяной плед. Она натягивает его до самого подбородка.

— Ладно, — говорит она, — хорошо. Пока.

Она вытирает уголок глаза рукавом и захлопывает телефон.

Комментарий к Глава 28

Перевод - Etan

Редакция - La donna

========== Глава 29 ==========

Глава 29

Джейн стоит в библиотечном вестибюле, прижавшись ладонями к прохладному металлу двойных парадных дверей. Снаружи утренний воздух наполнен гулом нетерпеливых голосов, а внутри, за спиной, суетится команда её друзей, заканчивая последние приготовления.

Мэри Маргарет поправляет украшения и приклеивает к полкам ярлыки «Библиотекарь рекомендует», орудуя скотчем с таким видом, будто готова обмотать им любого, кто посмеет ей помешать. Дэвид стоит снаружи, сложив руки наподобие вышибалы, чтобы удерживать толпу посетителей. (Мимолётный взгляд в окно удивляет Джейн тем, что там действительно толпа, хоть и не сильно многочисленная). Эмма перепроверяет компьютерную систему, Генри помогает Руби и Бабушке сервировать стол с закусками, а Лерой в одиночку справляется с пуншем.

Сегодня день открытия.

Сегодня её ждёт успех.

Позади раздаётся стук каблуков по плиточному полу, и Джейн оборачивается, встречая приближающуюся Эмму.

Эмма улыбается и протягивает бумажную тарелку с разрезанными на четверти сэндвичами — очевидно, прихваченную со столика с закусками. Она выглядит ровно настолько же расслабленной, насколько Джейн напряжена, её волосы собраны в беспорядочный хвост, легко покачивающийся в такт шагам.

— Перекусишь перед открытием? — спрашивает Эмма.

Джейн прижимает к животу сжатый кулак.

— Не сейчас.

— Нервничаешь?

— Так заметно?

— Не волнуйся. Ты отлично справляешься.

(Может быть, Эмме легко говорить, потому что, скорее всего, она спала ночью больше трёх часов и, очевидно, ела на завтрак не только диетическое печенье и кофе — ведь Эммины надежды на нормальную жизнь не зависят от того, насколько гладко пройдёт открытие библиотеки.)

Джейн проводит рукой по своему небесно-голубому кардигану, расправляя несуществующие складки и спрашивает:

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты сильнее, чем думаешь, — Эмма прерывается и берёт с тарелки сэндвич. — К тому же, книжнее тебя людей я не встречала. — Она коротко улыбается и откусывает кусок сэндвича.

Джейн не совсем понимает, что значит быть «книжнее всех» в понятии Эммы, но та каким-то образом умудряется придать ей смелости одним своим видом — только жуя свой сэндвич — так что Джейн решает, что это комплимент.

— А я… — говорит Эмма, дожёвывая сэндвич и прикрывая рот рукой, — я начала читать «Отверженных».

— О, — Джейн надеется, что её голос звучит не слишком шокировано. — Почему… почему ты выбрала именно «Отверженных»?

— Во-первых, Мэри Маргарет постоянно слушает саундтрек из этого мюзикла и отказывается прекращать это делать, пока кто-нибудь не «разделит её увлечение». Эмма кривится и оглядывается через плечо, но Мэри Маргарет всё ещё возится со скотчем далеко за пределами слышимости. — И ты читала эту книгу несколько недель назад, так что я подумала, что мы могли бы… неплохо пообщаться на эту тему.