Может быть, она просит слишком многого, желая отыскать золотую середину. Может быть, крайности — это обычное дело в этом мире, а она пытается порушить фундамент естественного порядка.

Но она решает в любом случае продолжать пытаться.

— Я хочу пойти сегодня в библиотеку, — говорит Джейн, не оборачиваясь, но слышит, как Румп замирает на полувдохе. Она начинает выкладывать блинчики на приготовленную тарелку. — Я неплохо прибралась здесь и, думаю, свежий воздух пойдёт мне на пользу. Знаешь, смена обстановки…

Они уже выходили из дома до этого — но всегда только вместе. Она так хотела. Ради защиты, поддержки и компании. Но Румп не может сопровождать её вечно.

Джейн наливает следующую порцию теста на шипящую сковородку и поворачивается к нему.

— Ты же не возражаешь, правда?

Он ставит свой стакан с апельсиновым соком. Медленно качает головой, сжав губы.

— Ты вольна делать всё, что хочешь, Джейн. Ты моя гостья, а не пленница.

— Я знаю, — говорит она, прокручивая в руках лопатку, — но мне больно от мысли, что придётся оставить тебя одного.

Он улыбается и разводит руками.

— Мне к этому не привыкать.

Её лопатка замирает.

Он не это имел в виду. Он говорит о том, что привык находиться в одиночестве (и, может быть, он действительно привык к тому, что она всегда его оставляет, но он имел в виду не это). Но всё равно такое ощущение, будто её окатили холодной водой.

Румп осознаёт свою ошибку. Он открывает рот, подбирая слова, но Джейн снова начинает орудовать лопаткой, поддевая блинчики, и поводит плечами, будто стряхивая с них пылинки.

Она улыбается, чтобы успокоить его (и себя), и продолжает разговор. Как и всегда.

— Я хочу переназначить Большое открытие на конец месяца, и у меня целый список незаконченных дел. Я очень благодарна тебе за то, что позволил мне пожить здесь…

— Но ты хочешь вернуться в свою квартиру, — заканчивает за неё Румп, — конечно.

— Это сэкономит мне время. И все мои вещи там. И защитное заклинание… — Последнее она не собиралась произносить вслух. Она откашливается и продолжает выжимать жизнь из своей лопатки. — Ты тут ни при чём, Румп.

— Конечно, — он снова делает глоток апельсинового сока, его лицо спокойно, но непроницаемо. — Я совсем не обижаюсь.

— Честно?

Он наклоняет голову и разводит руками.

— Ты свободная женщина, Джейн. Я не буду тебя удерживать.

Она суживает глаза.

— Перестать быть таким самоуничижительным. — Она поворачивается к блинчикам и поддевает лопаткой один из них, чтобы проверить готовность. Переворачивая их один за другим, она продолжает: — ты меня не удерживаешь.

— Думаю, мало что смогло бы тебя удержать, — говорит он.

Она пожимает плечами, но, смотря на него, чувствует, как уголки губ тянутся вверх.

— Ну, например, наручники. Верёвки, — говорит она. — Психбольница.

Он поднимает бровь.

— И кто же теперь занимается самоуничижением?

Защищаясь от вопроса, она вместо ответа переворачивая блинчики. Она не смотрит на него, спрашивая в свою очередь:

— Так… ты точно не возражаешь против моего переезда?

— Точно, — отвечает он.

(Она не уверена, что ей нравится его ответ, но это то, что ей нужно было услышать.)

— Я перееду в пятницу, — говорит она.

— Делай так, как, по-твоему, будет лучше.

Она хмурится, глядя на дожаривающиеся блинчики. Затем выключает конфорку, складывает их поверх уже готовых блинчиков на тарелке и несёт к столу.

— Румп? — говорит она.

Он поднимает глаза, чтобы встретить её взгляд.

— Я знаю, что в последнее время ты был занят, — она ставит тарелку с блинчиками на стол и садится напротив него, — но… ты же будешь заходить в гости, правда?

Какой-то миг он выглядит так, будто она сбила его с ног его же тростью. Его сложенные на столе руки застывают на месте.

Ей не кажется, что она просит слишком многого. Она знает, что он был занят — и знает, что ему нужно личное пространство — и она не жалуется, когда он исчезает в подвале, чтобы попрясть, забыв при этом поесть или пожелать ей спокойной ночи. Но он пообещал, что не оставит её. (И она нуждается в нём.)

— Пожалуйста, Румп, — говорит Джейн.

Его странное сопротивление рушится.

— Конечно, буду, — говорит он. Его голос звучит натянуто, а глаза выглядят тёмными (грустными и карими), но он кивает и протягивает к ней руку на середину стола. — Как я смогу быть вдали от тебя?

Она вкладывает свою руку в его ладонь.

Они доедают завтрак в тишине, улыбаясь друг другу.

***

Джейн переезжает в пятницу, как они и договорились.

Он отвозит её в библиотеку на Каддилаке, загрузив заднее сидение двумя картонными коробками и чемоданом. Она включает на его старинном приёмнике радиостанцию классического рока и постукивает пальцами по коленям в такт музыке. Он одевает солнцезащитные очки. Они опускают окна.

Он провожает её до самой комнаты (чтобы проверить, не притаились ли в шкафах монстры), и готовит чай, пока она распаковывает вещи — и учит её, как управляться с кондиционером… который она сразу же отключает, открыв взамен все окна в квартире. Они едят консервированный суп и печенье на десерт, потому что ей не из чего приготовить обед, а в холодильнике всё испортилось.

Она включает радио, и квартира наполняется звуками джаза.

И она счастлива.

(Видя, как он улыбается в ответ, она думает, что, может быть, он тоже счастлив.)

И она надеется, что так будет и дальше.

Комментарий к Часть 3. Глава 27

========== Глава 28 ==========

Глава 28

Внутри «Кроличьей норы» воздух пропитан дымом. Музыка, льющаяся из стоящего в углу автомата, перекрывает голоса, звон стаканов и удары бильярдных шаров (и сопровождающие их крики радости или разочарования участников партии). Воздух кажется слишком осязаемым и слишком тяжёлым, их столик липкий, а бармен улыбается Джейн с каким-то озадаченным терпением (как будто она здесь лишняя).

Ей это не нравится.

Но они всю неделю были заняты на работе, а это единственное место, открытое так поздно вечером в выходной день (и она не могла ни секундой дольше оставаться в квартире, среди одиночества, разбившегося на тысячи острых осколков, где не спастись от подступающей паники, готовой опутать её своими липкими нитями — Джейн не уверена, что смогла бы сама смотать эти нити обратно в клубок). Так что она сидит в углу, положив сумочку на колени, и наблюдает за тем, как Руби ловко пробирается к столику, неся тарелку картошки фри.

— Можешь говорить что угодно об этом заведении, — говорит подруга, причаливая к столику, улыбаясь и опуская тарелку на липкую поверхность, — но на фритюре у них точно волшебники работают.

На секунду Джейн думает, что она говорит буквально. (В городе, где живёт Румпельштильцхен, где есть прялка, превращающая солому в золотые ожерелья, возможно, что волшебники действительно работают в ночную смену, поджаривая картошку.) Но потом Руби улыбается, присаживаясь рядом, и Джейн понимает, что это всего лишь игра слов.

— Тебе не обязательно верить мне на слово, — говорит Руби, подталкивая тарелку ближе к ней, — попробуй.

Картошка выглядит жирной, и вероятно, к ней нужен кетчуп, но Джейн доверяет вкусу Руби (в еде, если не в выборе места), поэтому берёт особо длинный ломтик из горки и откусывает половинку.

— Итак… — говорит Руби, глядя на Джейн широко раскрытыми глазами во внезапном приступе сочувствия, — … насколько всё плохо?

Джейн прикрывает рот рукой, пережёвывая еду, и качает головой.

— Нет. Это… это на самом деле очень вкусно.

— Я говорила не о картошке.

Джейн хмурится, жуя медленнее. Она сглатывает и отпивает немного коктейля. Напиток застревает в горле, но вкус приятный, и она подавляет кашель. (Может быть, коктейль и называется «Лонг-Айлендский чай со льдом», но это не чай.)

— Тогда… о чём?

Руби выбрала себе другой коктейль — в высоком стакане, красного цвета, пахнущий фруктами. Она помешивает его соломинкой, стуча кубиками льда.