Некоторые органы повреждены. Инстинктивно, будто отдельным уголком сознания, Эмма ощущает разрезанную кожу и порванные сосуды и чувствует боль, окутывающую его волнами. Она отталкивает руку Голда в сторону и прикладывает к ране свою ладонь.

Исцеление вообще непростое дело. Она не Голд, она не может заставить предметы явиться перед собой по первой же прихоти, лишь взмахнув рукой. Даже вчера, когда это была лишь рука, нога и кухонный нож, исцеление ощущалось, как попытка сдвинуть вагон кирпичей. А сейчас… сейчас ей кажется, что она тащит этот вагон по кафельному полу в одних носках. Или плывёт против сильного течения. Или сражается со змеёй, с призраком, с чем-то скользким и туманным, с кем-то, уворачивающимся от любых попыток пришпилить его к стенке.

Она старается залатать его как можно лучше, накладывает невидимые швы и наращивает кожу — неуклюжую, слабую и розовую.

Спустя минуту, которая кажется вечностью, она отстраняется, обессиленная и задыхающаяся. Ноги подкашиваются, и Эмма опускается на пол.

— Я не могу исправить это полностью, — говорит она, вытирая лоб тыльной стороной ладони, — мне придётся попробовать ещё раз позже. — Она всматривается в рану. Что-то не так. Что-то злое и горячее пытается вырваться наружу, и она не знает, что с этим делать. — Но я остановила кровотечение. Рана довольно неплохо зажила.

Голд садится чуть ровнее, отталкивает руку Эммы и прикладывает к разрезу в рубашке свою собственную. Его бок всё ещё в крови, но Эмма видит свежую кожу, заполнившую щель меж рёбрами. Он чуть надавливает на рану и кривится.

— Всё в порядке, — говорит он сквозь сжатые зубы, — помогите мне встать. Мы разберёмся с этим после того, как вернём Белль.

Эмма помогает ему подняться и протягивает трость, не утруждаясь поправить его насчёт Джейн.

Она вытирает руки о куртку (которую всё равно придётся чистить) и подбирает окровавленный кинжал Голда. Имя «Румпельштильцхен» на лезвии выглядит каким-то непрочным, будто сотрётся вместе со следами крови — но, может быть, у неё просто кружится голова от магических усилий, и это всё игра её воображения.

— Нам нужно привести себя в порядок перед встречей с Корой, — говорит Голд, надевая пиджак и пытаясь застегнуть пуговицы трясущимися руками.

— У меня есть салфетки для рук, — говорит Эмма.

Голд смотрит на неё искоса.

Эмма осматривает коридор. Капли крови на полу, длинная красная полоса на стене — там, куда прислонялся Голд, кровавые отпечатки её рук на двери и замках. Она пожимает плечами, указывая на окрашенную красным кожу на руках.

— Это лучше, чем ничего.

Он смотрит вниз, на тыльную сторону ладони, на свои трясущиеся пальцы, сжимающие рукоять трости.

— Отчаянные времена, — говорит он тихо.

— Пойдёмте, — говорит Эмма. Она кладёт руку ему на плечо и, к её изумлению, он её не отталкивает. — Салфетки у меня в машине. Я вас выведу.

Поразительно, он не отказывается от помощи на всём пути к парковке.

(Он останавливается на каждой ступеньке, его пиджак застёгнут криво, и Эмма старается не волноваться слишком сильно.)

Комментарий к Глава 24

Перевод - Etan

Редакция - skafka

========== Глава 25 ==========

Глава 25

Полдень наступает и проходит, и Эмма начинает беспокоиться.

Она и в лучшие времена ненавидела ждать, а в компании Голда — зажатая на пассажирском сидении кадиллака рядом с этим колючим человеком в жаркое летнее утро без кондиционера — она ненавидит ждать еще сильнее. Она переводит взгляд то на часы, то на горизонт, стараясь не вертеться. Когда терпению приходит конец, Эмма поворачивается к Голду (кожаная куртка скрипит о сиденье) и спрашивает:

— Вы уверены, что они сказали «в полдень»?

Она не знает, чем вызвана гримаса на его лице — болью или её вопросом.

— Абсолютно.

Эмма барабанит пальцами по панели.

— После всех этих хлопот им лучше бы появиться.

— Они появятся, — его голос звучит убеждённо, но Эмма не разделяет его уверенности. Этот человек с трудом читаем и в обычном состоянии, а тут ещё потеря крови и стресс от спасения заложника в качестве бонуса.

— Ну, они явно хотят заставить нас попотеть.

— Вы ожидали, что всё будет так просто? — может быть, она не может прочесть выражение лица Голда, но тон его так и сочится раздражением.

— Нет, — Эмма хмурится и начинает соскребать остатки крови с подола куртки, — но хотя бы не так скучно.

Он щурится при взгляде на неё, убирает руку под пиджак и прижимает к ране на боку.

Она вздыхает и отворачивается к лобовому стеклу. Хорошо, может быть, «скучно» — неверное слово. Скорее «утомительно», «раздражающе», или даже «волнительно», но…

Прежде чем она успевает озвучить свою мысль, Голд начинает движение. В мгновение ока освобождая руку из-под пиджака и подбирая с заднего сиденья трость (от резкого движения шипя сквозь сжатые зубы), он практически выбрасывает самого себя из машины.

Чёрный мерседес Реджины останавливается неподалёку, с противоположной стороны от оранжевой разметки. Реджина выбирается с водительского сидения и становится рядом с задней дверцей, Кора остаётся сидеть внутри, наблюдая сквозь затемнённое ветровое стекло, как Голд подходит ближе.

Эмма делает глубокий вдох и тоже вылезает из машины. Она берёт чёрную коробку с кинжалом, которая лежала на полу у её ног, и захлопывает за собой дверцу так громко, что в любой другой ситуации Голд бы обязательно на неё накричал. Но он даже не смотрит на неё, когда она становится рядом: его глаза прикованы к мерседесу, как будто тот может улететь от малейшего дуновения ветра.

Дверца открывается, и, стукнув каблуками об асфальт, Кора встаёт во весь рост. На ней чёрный блейзер и серая блузка, чёрные туфли на ногах, на губах — красная помада, волосы обрамляют лицо; она очень похожа на дочь. Несмотря на то, что Реджина на полголовы выше, они обе держатся с одинаковой спокойной уверенностью. Обе одинаково ухмыляются и двигаются так, будто асфальт должен быть счастлив, что его касаются их стопы. Они одинаково могут просверлить взглядом дырку в любом, кто встанет на их пути. Эмма была бы слепой, если бы не заметила сходства.

В то время, как Голд стоит на расстоянии добрых двух шагов от черты, Кора останавливается прямо на границе — почти касаясь кончиками туфель оранжевой линии. Она улыбается и наклоняет голову.

— Здравствуй, Румпель. Хорошо выглядишь.

Пальцы Голда подрагивают на трости. Эмма не сомневается, что будь у него возможность — он бы испепелил эту женщину.

— Где Джейн?

— В… машине, — Кора не сразу подбирает слово и расплывчатым жестом указывает на мерседес. — Цела и невредима, конечно же, как и договаривались, — её взгляд опускается и задерживается на коробке у Эммы в руках. — И в том, что касается твоей части сделки, я полагаюсь на твою честность.

— Мы оба знаем, что это никогда не было проблемой.

Улыбка Коры обнажает слишком много зубов.

— Дай мне увидеть её, — говорит Голд.

Кора машет рукой в сторону коробки.

— Покажи мне кинжал.

Он кивает, не глядя на Эмму. Его глаза мечутся от Коры к Реджине, которая всё ещё стоит у задней дверцы мерседеса.

Эмма кивает в ответ. Может быть, она и боролась с его желанием всё контролировать с самого первого дня, но последнее, чего ей сейчас хочется — это всё испортить. Он знает Кору, знает кинжал, и знает магию. Так что раз он говорит показать кинжал — она покажет. Эмма открывает коробку и наклоняет её вперёд, демонстрируя содержимое будто на аукционе. Выражение лица Коры почти не меняется, но её голодный взгляд провожает кинжал до тех пор, пока Эмма не захлопывает крышку.

Кора оглядывается через плечо и щёлкает пальцами, окутанными в перчатку. В ответ Реджина грубо вытаскивает из машины связанную Джейн и полуповорачивает-полутолкает её к черте. Несмотря на верёвки на запястьях и грязный кляп во рту, Джейн удаётся смотреть на похитителей свысока.

— Ты не ранена? — голос Голда совсем не дрожит, хотя звучит намного тише, чем ожидала Эмма.