Она открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть (и почувствовать), как их руки ложатся на бордовую дверь.

Штормовое напряжение лопается как мыльный пузырь. Ветер обрывается. Дневные звуки (машины в отдалении, шуршание листьев, пение птиц) возобновляют свой хор. Голд выпускает её руку и поворачивает дверную ручку.

- И это всё? – спрашивает Эмма. Она понимает, что слегка задыхается. Она вытирает ладони о джинсы и снова засовывает руки в карманы.

- А чего вы ожидали? Бурных аплодисментов? – он толкает дверь кончиком трости, и та легко отворяется.

Эмма вглядывается внутрь. Когда её глаза привыкают к тусклому освещению, тени обретают форму, открывая их взгляду хаос. Тумбочка перевёрнута, шарфы и перчатки разбросаны по всей крошечной прихожей. Пол усеян обрывками газет. Упавшая вешалка валяется в беспорядке одежды. Примятая алюминиевая бейсбольная бита и несколько клюшек для гольфа. Не меньше шести различных пар обуви.

Она смотрит на разорённую гостиную и жалеет, что оставила пистолет в бардачке “Жука”.

Прежде чем у неё появляется шанс исправить ситуацию, Румпельштильцхен отбрасывает ботинок кончиком трости и заходит в дом.

- Когда будете готовы, шериф, - говорит он, его голос эхом отдаётся в беспорядке вэйловской гостиной.

Её рука подёргивается - пальцы соскальзывают к жетону на поясе и проводят по вытертой коже, где должна бы находиться кобура - и она входит в дом следом за ним. (Румпельштильцхен, вероятно, лучшее оружие в городе… и честно говоря, если за ним не присматривать, может приключиться что-нибудь скверное). Они пробираются через беспорядок. Эмма осторожно переступает через вешалку для одежды и прихватывает с пола увесистую клюшку для гольфа - на всякий случай. Став шерифом, она пыталась играть по правилам - более-менее, ради Генри - но она уверена, что где-то в городском уставе есть подпункт, дающий ей право огреть Кору по голове клюшкой для гольфа прежде, чем упрятать эту ведьму за решётку на десять пожизненных сроков.

Несмотря на заклинание, следы борьбы и их собственные шаги, тишина окутывает дом, как пыль – антиквариат Голда. Гудит холодильник, механические часы отсчитывают секунды слишком громким тиканьем, которое растягивается на сотни миль. Ни Вэйла, ни Коры. Ничего и никого не видно, когда Эмма следует за Голдом в кабинет, библиотеку, кладовку с бельём, маленькую ванную.

В подвале тоже никого, и это её искренне удивляет. Там она крепче перехватывает клюшку для гольфа обеими руками, проверяя пространство за сделанным в домашних условиях лабораторным оборудованием, и игнорирует снисходительную ухмылку Голда.

Затем они медленно поднимаются по лестнице, хотя Эмма предпочла бы более бодрый темп, и выходят на второй этаж. Переходят от бетона и труб в подвале, через разорённый холл, к коридору второго этажа, выкрашенному в белый и светло-серый цвета. Если не считать плинтусов светлого дерева, коридор выглядит совершенно стерильным. Это нарушается лишь разбросанными там и сям по голым стенам масляными картинами. (Совсем как в больнице).

И в конце коридора, сквозь проём крайней справа двери, на ковер льётся мерцающий свет. Голубой и зеленый, персиковый, снова голубой и снова зеленый.

Впервые с того момента, как они вошли в дом, Эмма идёт впереди Голда. Ковёр почти полностью приглушает шаги, она крадётся вдоль стены к открытой двери, высоко подняв клюшку для гольфа. Может быть, Голд с его волшебным дымом и руками, создающими огненные шары – лучшее оружие в городе, но у него нет монополии на причинение травм грубой силой.

Дверь уже наполовину открыта, и это обеспечивает укрытие и позволяет заглянуть внутрь. Её взгляд выхватывает неожиданно современный декор: стены покрашены в разные оттенки серого с обертонами голубого, мебель и полки окрашены в чёрный, расставлены безукоризненно, обстановка смелая и с приятными линиями, и выглядит прямо как страница из каталога Икеи. На кровати лежит распластанная фигура. Это мужчина - и он дышит ровно.

Вэйл.

Она входит, не опуская клюшки, отказываясь от укрытия ради детального изучения комнаты. Она быстро оглядывает углы (Коры нет) и с досадой понимает, что пленительные огоньки были всего лишь отражением скринсейвера с телевизора, укреплённого на стене возле кровати. Она суёт голову в шкаф и прилегающую ванную.

Голд тоже заходит в комнату. Она почти подпрыгивает, напуганная его тихим появлением.

- Никаких следов Коры, - говорит она и раздражённо швыряет клюшку в дальнюю стену.

- Я пришёл к такому же выводу из того факта, что вы всё ещё живы. - Он выглядит не больше раздражённым из-за отсутствия Коры, чем выглядел бы, если бы ступил в лужу и расплескал грязь на ботинки. Только плотно сжатые губы и обыскивающий комнату острый взгляд говорят о чём угодно, только не о равнодушии.

- Выглядит так, будто она нейтрализовала Вэйла и ушла. – Эмма делает два шага к кровати, наблюдая, как вздымается и опускается грудь доктора. Вэйл одет в свою обычную одежду: чёрные штаны, бледно-лиловая рубашка и полуразвязанный узорчатый галстук. У него на щеках, как минимум, однодневная щетина, а под глазами тёмные круги, будто он не спал целую неделю.

Голд хромает к противоположному от Эммы краю кровати и внимательно смотрит на Вэйла. Он держит руку в нескольких дюймах от лица доктора и водит взад и вперёд над его глазами. Медленно. Возможно, что-то считывая. Накладывая заклинание.

Эмма складывает руки.

- Я только надеюсь, что для его пробуждения не нужен поцелуй Истинной Любви или что-то вроде того, потому что от меня он его не получит.

Голд пристально на неё смотрит. Он поднимает бровь. И, не отводя глаз от Эммы, резко шлёпает Вэйла по щеке.

Глаза Вэйла открываются, и доктор вскакивает, принимает сидячее положение, вскрикнув от неожиданности и боли. Он хлопает рукой по лицу и карабкается назад, отбрасывая одеяла в попытке спешно сбежать. Прижимаясь к изголовью, Вэйл таращится на них расширенными глазами и тяжело дышит. Он моргает, и его изумление превращается в ужас.

- Шериф, я… что вы… почему он в моей комнате?

Эмма игнорирует самодовольную ухмылку Голда (как она должна была догадаться, что мужчина всего лишь спал?) и поворачивается к Вэйлу.

- Мы ищем Джейн.

- В моей спальне?! – Вэйл осекается, облизывает губы и поворачивается к Голду, поднимая руки так, будто собирается отразить удар. – Эй, послушайте, она классная девчонка, но клянусь, я никогда…

Обнажая зубы, Голд приподнимает трость. Он держит её за ствол, и золотой набалдашник угрожающе покачивается у лица Вэйла.

- Не в этом смысле, - говорит он, - она у Коры.

Морщины на лбу Вэйла расправляются. Понимание зажигается в глазах. Он нервно смотрит на трость.

- И если вы как-то в этом замешаны… - Голд улыбается так, словно может в любой момент поджарить Вэйла до хрустящей корочки, - …я заберу обратно вашу руку. – Он слегка постукивает тростью по плечу Вэйла. – Итак, вам есть что нам рассказать?

Вэйл беззвучно шевелит губами, затем откашливается.

- Мы можем поговорить на улице? – тяжело сглатывая, он мягко отталкивает трость Голда от своего плеча. – Я был заперт здесь с вечера среды, и сейчас очень хотел бы подышать свежим воздухом.

***

Эмма сидит на парадных ступеньках Вэйла, щуря глаза от солнца и наблюдая, как Дэвид вылезает из патрульной машины на лужайку перед домом. На нём ремень с кобурой для пистолета поверх голубой рубашки, и он намного больше похож на шерифа, чем она, хотя она ни за что не признает этого в ближайший миллион лет. Он несёт бумажный пакет и кричит «Привет!» , как только оказывается в пределах слышимости.

Она машет в ответ, заставляя себя улыбнуться сквозь сморившую её волну сонливости. Она не встаёт, чтобы поприветствовать его. Внезапно она чувствует себя такой же тяжёлой, как фонарный столб, и примерно настолько же мотивированной к движению.

- Где Вэйл? – спрашивает Дэвид, переступая с газона на кирпичную дорожку, ведущую к парадному крыльцу.