Она потирает пальцами цепочку и улыбается ему.

- Как оно смотрится?

- Прекрасно, - говорит он. – Всегда.

- Спасибо, - говорит она.

- Я сделал это с огромным удовольствием. – Он долго смотрит на неё, затем уголок его рта ползёт вверх. – Кроме того, у нас была сделка.

- И она всё ещё в силе, - говорит она. Она скользит мимо него к прялке, подбирая пиджак со спинки стула и трость с пола.

Он поворачивается, чтобы проследить за её движениями, неловко шаркая больной ногой.

- Правда?

- Конечно. – Она протягивает ему трость. Она складывает его пиджак поверх руки и улыбается, беря его за руку и ведя к лестнице. – Не думай, что я забыла о пироге. Вопреки всеобщему мнению, у меня очень хорошая память.

========== Глава 14 ==========

Глава 14

В отличие от мистера Голда Джейн не обладает ни магией, ни опытом, которые могли бы помочь в приготовлении обеда. Но зато в её распоряжении неограниченный доступ к библиотеке, суровая решимость и бессонница. К двум часам ночи она успела поэкспериментировать с пятью вариантами куриного пирога. (Три оказались сносными, но не вдохновляющими, один потрескался, а ещё один – подгорел до чёрной корочки.) К четырем часам она пролистала ещё восемь кулинарных книжек, а к пяти – нашла идеальный рецепт. Предельно сосредоточившись, она выкладывает пирог на противень, выпекает до полуготовности и ставит на полку холодильника бок о бок с салатом из шпината.

К восьми, подкрепившись пятью чашками чая и целой коробкой зоологических крекеров, она заканчивает уборку кухни. С закатанными рукавами и перепачканными мукой локтями она бредёт в гостиную и открывает шторы (потому что она рада, что ночь закончилась, потому что ночи слишком длинные, слишком тихие и слишком одинокие). Устроившись на диване с «Энн из Зеленых Мезонинов», она купается в солнечных лучах и звуках жизни, витающих в поздне-весеннем воздухе.

А затем она ждёт.

***

Она просыпается от трели дверного звонка. (Яростный марш сердцебиения ударяет в виски, и Джейн кубарем скатывается с дивана, не успев окончательно проснуться). Он здесь, а она уснула (опять), и ничего не готово (но, по крайней мере, она переоделась, прежде чем вновь задремать). Должно быть, она заснула с открытым ртом, уже в третий раз, и теперь пересохло горло и слипаются глаза. Такое ощущение, будто она полоскала зубы песком.

Придётся как-то привыкать к этой бессоннице.

Она подавляет зевок и открывает дверь.

Румп стоит на лестничной площадке в костюме с бирюзовой рубашкой, чёрным галстуком и серебристым нагрудным платком и выглядит очень бодрым. Он приподнял трость, прихватив посередине (наверное, использовал набалдашник для того, чтобы нажать на кнопку звонка, и готовился сделать это снова), и держит подмышкой длинную тонкую коробку.

- Привет, - говорит она, слабо улыбаясь.

- Привет, - говорит он, опуская трость и опираясь на набалдашник. Он окидывает Джейн взглядом и замечает её растрепанный вид. – Я слишком рано?

Она качает головой.

- Просто я немного не успела с приготовлениями. Извини. Заходи.

Если он и замечает состояние гостиной (диванные подушки сдвинуты, «Энн из Зеленых Мезонинов» лежит на полу, куда упала, выскользнув из её рук, стакан воды всё ещё стоит на стеклянном кофейном столике), то ничего не говорит. Он просто молча следует за ней на несколько шагов позади (и если замечает её порой нетвердые, спотыкающиеся шаги, то молчит и об этом тоже). Но она всё равно чувствует необходимость объясниться.

- Я уснула, - говорит она извиняющимся тоном. (Не пьяна, она хочет уверить его в этом. Не безумна. Не на грани срыва и не в отчаянии. Просто устала.)

Он говорит только:

- О?

У неё была трудная неделя. Она переехала, убиралась в квартире и работала, и у неё есть все основания устать. Это правда. Но она не может скрыть того, как зубы прикусывают нижнюю губу, или того, как руки сжимаются в кулаки, теребя край светло-голубого кардигана, поэтому она даже не пытается. Она просто улыбается, слегка пожимает плечами и говорит:

- Это новое место. А у меня… было не много новых мест. Мне просто нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

(Это побеленная слоем известки правда, правда, из которой она убрала страх, кошмары и сдвигающиеся стены, но всё же правда).

Он медленно кивает и говорит:

- О, – как будто это проясняет сразу несколько тайн. (Как будто ему важен её ответ, но он слишком вежлив, чтобы спрашивать.) – Я могу чем-нибудь помочь?

- Можешь сделать салат?

Это не то, что он имел в виду (и они оба это знают), но он улыбается и кивает.

- Конечно.

Она проходит к кофейному столику, подняв «Энн», кладёт книгу на подлокотник кресла и указывает на столик:

- Если хочешь, можешь оставить свою коробку здесь.

- Вообще-то, я собирался отдать её тебе, – уголок его рта поднимается, и он достаёт коробку из-под мышки, удерживая одной ладонью и протягивая ей, – возьми, - и его голос настолько тих, что едва доносится до Джейн через разделяющие их несколько футов, - если хочешь.

- Знаешь, - говорит она, принимая коробку из его руки после секундного колебания, – тебе не обязательно продолжать делать мне подарки. - (Больничная палата, библиотека, обед в корзинке для пикника, контракт.) Она бессознательно тянется свободной рукой к шее, проводит пальцами по цепочке ожерелья из золотой соломы – металлу, согретому её телом.

- Я знаю. Но я хочу.

- Тогда я приму, конечно, – она подносит коробку ближе. (Коробка перевязана голубой ленточкой, невесома, точно внутри лишь воздух и упаковочная бумага). Она делает крошечный реверанс и стягивает ленточку с коробки. Медленно, аккуратно она снимает крышку.

А затем со щелчком закрывает.

- Спасибо, - говорит она, даже не осознавая, что произнесла это. Пальцы начинают трястись, и она сжимает руку в кулак, чтобы сохранить спокойствие. – Это очень заботливо с твоей стороны.

Он поднимает брови, переводя взгляд с коробки на её лицо (наверное, она выглядит уничтожено, потому что он застывает и молчит). Он подступает на шаг ближе.

- Что-то не так?

- Нет, конечно, нет. Она прекрасна. – Джейн делает глубокий успокаивающий вдох и снова открывает коробку. Она старается не смотреть на то, что внутри, осторожно опуская коробку на кофейный столик рядом со стаканом воды. Старается не зацепиться взглядом за одинокий стебель (шипы заботливо срезаны) или кроваво-красные лепестки (ещё не раскрылись, но уже на пути к разрушению, потому что ничто не может жить вечно).

Одна-единственная роза.

И один лишь вид цветка грозит разбить Джейн как стекло.

- Я поставлю её в вазу после обеда, - говорит она. (Лгунья из Джейн никудышная, и ей не нужны выдуманные причины и фальшивые улыбки, но едва ли она может предложить ему что-то другое.)

Он смотрит на неё, и на его лице – отражение того же ужаса, что переворачивает её внутренности (и у неё плохо получается скрыть свой страх). Он не понимает. Смущение, сожаление и тревога врезаются в черты его лица, скрываются в смятённых тёмных глазах.

Она отворачивается, не глядя на него, (или на розу), и он следует за ней на кухню без единого слова.

Она вынимает из холодильника миску со шпинатом и бутылочку уксуса, из шкафа - пакет миндаля и сушеной клюквы и щипцы для салата из ящика. Она включает духовку и начинает накрывать на стол, пока он смешивает ингредиенты для салата (но кухня узкая, и они слишком близки, постоянно сталкиваются, и Джейн видит по складкам пиджака, как напряжена его спина, и ей приходится дотрагиваться до него каждый раз, когда ей нужна тарелка, ложка или чашка.)

Они долго работают в тишине, и когда духовка разогрета, стол сервирован, салат приготовлен, а вино – открыто, она набирается смелости, чтобы заговорить:

- Прости меня… за всё это, - говорит она. Он не задает вопросов, не любопытствует, но грусть в его глазах тяжело давит на её плечи, и тонкая линия его губ жалит как пощечина. Она смотрит на таймер на духовке, смотрит, как начинается обратный отсчет от десяти. – Я не люблю роз.