- Ты выглядишь шокированной.

- Я не знала, что ты такой садовод, - говорит она.

- Ну, - он слегка пожимает плечами и смещает свой вес, поудобнее сгибая больное колено, отчего трость поглубже зарывается в траву. – Похоже, я полон сюрпризов.

- Я заметила.

- Правда?

Она улыбается.

- Я очень наблюдательна.

- Так и есть.

А он, правда, умеет удивлять.

Удивлять, как сейчас, когда его свободная рука повисла вдоль тела (словно ее ладонь должна лежать в его ладони, и ему без неё едва удается сохранить равновесие).

Удивляет тем, как смотрит на сад и улыбается Джейн, не глядя на нее (словно он знает, что ей тоже едва удается сохранять равновесие, словно ощущает, как их притягивает друг к другу, словно она должна стоять на шаг ближе).

Солнце заходит (и тепло постепенно уходит), но это не единственная причина, почему она придвигается поближе к нему. Не единственная причина, почему она складывает пальцы вместе, почему пытается собраться с духом.

Она придвигается ближе к нему и собирается с духом, потому что она не знает, чего она хочет (но она знает, что ей нужно его прикосновение так же, как ему - её, и она знает, что хотела дотронуться до него с тех самых пор, как он появился в библиотеке с корзинкой для ланча.) И потому она вкладывает руку в его ладонь. Его ладонь теплая (и у нее по коже бегут мурашки). Но это приятные мурашки (приглушенные), и ей не страшно, потому что она знает, что он отпустит ее, если она попросит.

Мгновение он не двигается. Он стоит, не шелохнувшись, будто грянул выстрел, будто пуля прошла через его плечо, и он в шоке, он не помнит, кто он, и мир погружается в хаос – а потом его пальцы сжимаются поверх её. Мягко. Будто прикосновения перышка. (Так же робко и неуверенно, как чувствует себя она, и в его взгляде появляется нечто счастливое и душераздирающее одновременно.)

- Спасибо, - говорит он после долгой паузы (во время которой кажется, что он едва ли может дышать).

- За что?

- За все, - говорит он и улыбается.

Она прикусывает губу и старается не обращать внимания на разливающийся по щекам жар. К счастью, солнце садится быстро, и все вокруг сияет таким же розовым оттенком, как и её лицо.

- Мы… - она прочищает горло, кашляя в свободную руку, и старается, чтобы её голос звучал беззаботно. – Мы можем вернуться, если хочешь.

- Необязательно, - говорит он. – Если ты еще голодна, я могу принести наши тарелки сюда.

- Все нормально, - говорит она. – Думаю, я готова.

Он кивает и поворачивается, а она просовывает руку под его локоть.

Они идут не совсем синхронно – его походка немного неловка, а стук его трости совсем не соответствует ритму их шагов – но ей хорошо. Ей хорошо, и она чувствует себя в безопасности рядом с ним (и его темная рубашка мягче, чем ей казалось, его плечо теплее, а его мышцы крепче). И она думает, что ей это нравится.

- Мне жаль, что я испортила ужин, - говорит она.

- Ты ничего не испортила.

- Он, должно быть, уже остыл.

- Эту проблему легко решить, дорогая.

Она смотрит на его лицо (потому что он смотрит под ноги за них обоих) и пытается прочесть его выражение.

- Магия? – спрашивает она.

Его губы изгибаются, и он пожимает плечами. Особо крупный ухаб, вдобавок к их и без того неловкой походке, заставляет её слегка споткнуться. Он придерживает её и улыбается.

- Думаю, мы могли бы ею воспользоваться, - говорит он. – Но я имел в виду микроволновку.

Он открывает дверь, и она смеется (она все еще нетвердо стоит на ногах, потому что она на каблуках, и брусчатка неровная, а при нем невероятно трудно сконцентрироваться) и покрепче сжимает его локоть.

Они доедают ужин (благодаря микроволновке), и пробуют замечательный десерт из шоколадного мусса. Они моют посуду, и слушают радио, и смеются над не очень смешными вещами, затем он отвозит её обратно в больницу. Они сидят на парковке, в красном кожаном мирке черного кадиллака, и разговаривают, пока в горле не начинает першить. Он провожает её к парадной двери и желает ей спокойной ночи.

Он не целует её (и, похоже, то возбуждение было все же из-за предвкушения, и, кажется, она не возражает).

***

Она не помнит, как училась в старших классах, да и отца здесь нет, но Джейн чувствует себя подростком, украдкой скользя через холл и далее по коридору к палатам. Не считая неловкого, извиняющегося помахивания медсестре у кофейного автомата, ей почти удается избежать встреч. Вторую половину пути к своей палате она несет в одной руке туфли, а в другой – синий пиджак, и она рада, что не попросила медсестру у кофейного автомата помочь ей расстегнуть платье, потому что, завернув за угол, она видит доктора Вэйла, сидящего на пластиковом стуле прямо у двери её палаты.

- Джейн, привет, – он встает, – я надеялся встретить тебя.

- Что-то… что-то не так? – спрашивает она. (Он врач, и сейчас уже далеко за полночь, и, судя по всему, что она читала – эта комбинация никогда не сулит ничего хорошего.)

- Нет, вовсе нет, - отвечает он. Он улыбается ей (а если бы что-то было не так, он бы не улыбался), – я просто надеялся поговорить с тобой.

- Сейчас?

Он разводит руками (держа в одной пластиковый стаканчик с кофе, а в другой – блокнот на пружине) и пожимает плечами.

- Нет времени лучше, чем настоящее, – он окидывает взглядом её пиджак, туфли и платье, затем проверяет часы на запястье, и его лоб хмурится, а улыбка угасает, – если только у тебя нет других планов.

Она пожимает плечами и кладет туфли и пиджак на пол, прислоняя к стене.

- Ничего такого, что не может подождать. Только сон.

- Его значимость сильно преувеличена, - говорит он, и допивает свой кофе, будто доказывая эту точку зрения.

- Так… о чем же вы хотели поговорить? В час ночи. В коридоре.

- Ну, ты завтра переезжаешь, - говорит он. – А я не работаю по четвергам – не считая экстренных операций, или женщин, слишком беременных, чтобы подождать до пятницы. Поэтому, - он засовывает руки в карманы, и блокнот со стаканчиком исчезают в глубинах белого больничного халата, - я просто хотел попрощаться, пока еще есть такая возможность.

Она улыбается, потому что он выглядит таким робким (и потому что это единственный способ сдержать собирающуюся в глазах влагу).

- Я же никуда не исчезну, - говорит она, смеясь. – Буду жить на этой же улице.

- Я знаю, - говорит он.

- И библиотека – общественное место, или, вернее, будет им. Вы можете заходить в гости в любое время.

- Я знаю, - говорит он. Он вынимает руки из карманов (но оставляет там блокнот и стаканчик) и складывает на груди. – Но, по правде говоря, мне будет скучно без тебя. Не каждый же день ко мне попадает пациент с амнезией.

- Слава Богу, что не каждый.

- Хотя, пожалуй, количество таких случаев у нас все же значительно выше среднего. Но среди всех пациентов с амнезией, которых мне доводилось лечить лично… - он делает паузу и улыбается, сверкая зубами и поднимая брови (его голубые глаза ласковы, смотрят на неё как на личность, а не как на пациента или на призрака), - …ты – мой любимый.

- И вы хотите, чтобы я заплакала, – она закусывает губу и смотрит в пол, чтобы не встречаться с ним взглядом.

- Эй, нет, не делай этого. – Он улыбается, и ей удается улыбнуться в ответ.

Он протягивает ей упаковку салфеток, вытащенную из еще одного кармана. – Тебе следует отмечать это, как праздник. Ты долго ждала его.

- Я знаю, - говорит она и поражается, как быстро они поменялись ролями (и, возможно, они поддерживают друг друга, и, возможно они уже не совсем врач и пациент, а скорее… друзья).

- Я очень рад за тебя, Джейн.

- Спасибо, доктор Вэйл.

- Виктор, - говорит он.

Он убирает салфетки (и она замечает, что одну он все еще держит в руке и быстро промокает глаза, когда ему кажется, что она смотрит в другую сторону).

- Мне нужно вернуться к работе, - говорит он, – но я буду на открытии в субботу.