- Это можно устроить.
- Я позвоню тебе в восемь.
На мгновение ей кажется, будто она слышит его улыбку.
Комментарий к Глава 9
Перевод главы осуществлен Etan.
========== Глава 10 ==========
Она устала весь день сидеть в библиотеке (даже если библиотека принадлежит ей, и Джейн там спокойно), поэтому на рассвете она идет на пирс, чтобы увидеть, как солнце встает над океаном. Утреннюю тишину нарушают лишь щебет птиц да приглушенные шаги любителей утренней пробежки, и она слышит, как отбивают такт ее мысли. В воздухе разлит запах соли и приближающегося шторма. На горизонте темной массой громоздятся окрашенные в оранжевый и красный облака.
Ветер приносит холод неторопливо отступающей зимы. Он свободно посвистывает в ушах и шаловливо путает волосы (и будь сейчас хоть декабрь, она ни за что не ушла бы в дом).
И вот, несмотря на надвигающийся шторм, она плотнее запахивает куртку, защищаясь от окатывающих брызгами океанских волн, садится на скамейку и ждет.
Когда часы на башне отстукивают восемь ударов (оглушающие, звенящие “Белль – Белль” звуки похожи на музыкальный гром), она набирает номер мистера Голда.
(Сегодня это сделать легче, чем вчера.)
Он сразу же отвечает.
— Джейн, — говорит он.
— Доброе утро, — говорит она.
Она слышит шум ветра и поднимает воротник куртки, закрывая нижнюю половину лица. Она старательно ищет слова (потому что ее мир так часто замыкается в тишине), и кусает губы, пытаясь начать беседу.
— Как… прошла твоя встреча?
— Гладко.
Похоже, мистер Голд в таком же замешательстве, но он быстрее овладевает собой.
Через секунду, нарушая установившееся молчание, он добавляет:
— Если хочешь, могу рассказать тебе о ней.
Она качает головой (и едва заметно улыбается, вспомнив, что он ее не видит).
— Нет, не нужно.
— А как прошел твой день?
Непринужденная беседа. Успокаивающая, обычная и безжизненная (и если они продолжат ее, то скоро примутся обсуждать погоду и последние новости спорта), и такое ощущение, что все не так.
И все так, как должно быть.
Все так, как должно быть, когда она слышит его голос.
Говорит с ним, а сама не ощущает, что в нем таится жестокость. Говорит с ним, не оглядываясь на маячащие за плечами обвинения отца (потому что человек, похитивший ее, утратил право говорить ей, что делать и что о ком думать).
Говорит с ним так, будто они оба — обычные люди. И, может, странно, что она обсуждает с мистером Голдом события монотонного дня, но кто им помешает?
— День прошел отлично, — говорит она.
— Хорошо.
— Но я хотела поговорить не об этом.
Пауза. (Она чувствует, как подергиваются его губы.)
— Думаю, нет, — говорит он.
— У меня все еще остались вопросы.
— Разумеется. — (Она почти видит, как в его глазах мелькает улыбка. Она представляет, как он в знак согласия наклоняет голову.) — Что ты хочешь знать?
— Я… — У нее на подготовку было несколько часов, но все же захватывает дыхание, и губы едва шевелятся, и она молчит (вдыхая соленый, отдающий бурей воздух, как будто вытеснить страх кислородом — это так легко), и она пытается получше сформулировать вопрос. Но она ведь собирается спросить его о том, что вообще не должно существовать (о чем-то безумном). И получше сформулировать этот вопрос ей не удастся. Поэтому она откашливается и говорит:
— Я хочу знать о волшебстве.
— И что о нем?
Четыре слова, и в ее вселенной занимается рассвет. С нее свалился груз (легкие наполнены свежим океанским бризом и, может, ветер прогонит страх), потому что ей ничего не нужно объяснять. И ей не нужно сражаться за свое право знать правду. Никаких игр, никакого притворства. Она видела волшебство (и она не безумна). Магия реальна (и мистер Голд, или Румпель, или Румпельштильцхен все о ней знает).
Магия существует (и преследовавшее ее во сне и наяву, наполнявшее ужасом воспоминание о закрытых дверях сумасшедшего дома и входящей под кожу игле — растворяется в воздухе, и ветер уносит его прочь).
— Значит, магия существует.
Ее слова уже не звучат вопросом.
— Да.
— И… ты обладаешь ею?
— Я могу использовать магию, да.
— А кто-нибудь еще может?
— Реджина. Кора. — (И, наверное, вот отчего все так боятся Коры. Отчего она так опасна.) — Мать настоятельница и - в меньшей мере — несколько монахинь. А еще — мисс Свон.
Джейн моргает.
— Эмма?
— Она еще что-то вроде новичка, но да, у мисс Свон значительный потенциал.
— Она мне не говорила.
— Нет, — говорит Голд. — Не думаю, что она стала бы. Не думаю, что она до конца верит в себя.
— Как можно овладеть магией?
— Похоже, что у мисс Свон она врожденная. Кора и Реджина приобрели ее через обучение.
— А ты?
Он молчит. Молчит долго, дольше, чем она ожидала. Она слушает шум волн и его дыхание - и ждет.
В конце концов он говорит:
— Я приобрел ее в сделке. Много лет назад.
— Цена была приемлемой?
— Не особенно.
— И магия того стоила?
Он отвечает лишь:
— Следующий вопрос.
У нее не хватает времени задуматься, отчего он неохотно отвечал на последние вопросы, или выделить в его голосе ноты трагичности и сожаления. Ее захлестывает поток вопросов, и Джейн бессильна сопротивляться.
Он могущественен? Да.
Сторибрукцы знают о его магии? Да.
Магия опасна? Да.
Они боятся его из-за магии? Отчасти.
Белль знала о магии? Да.
Что Белль думала о ней? Следующий вопрос. (И боль, притаившаяся в его ответе, тяжестью ложится на ее сердце.)
Он говорит ей, что магия не может возвращать умерших, не может заставить полюбить. Он говорит, что магия — это власть.
Он говорит, что за магию нужно платить. Он говорит о сделках, и цене, о зельях, о защитных заклинаниях (и просит прощения, когда она признается, что до сих пор видит в кошмарных снах тот огненный шар). Он говорит ей обо всем, что она хочет знать.
Наконец, когда во рту пересохло, а пальцы онемели от того, что она слишком долго держала телефон, она кутается в смелость (как в золотой шарф) и задает ему последний вопрос:
— Ты можешь показать мне?
— Магию? - (и она догадывается, что, должно быть, Белль магия не нравилась, потому что в его голосе звучат одновременно удивление, недоверие и беспокойство.)
— Да. Можешь показать мне магию? — она говорит медленно, отчетливо, потому что она хочет, чтобы он расслышал (и потому что ветер становится холоднее, и приходится унимать дрожь).
— Если ты этого хочешь.
Она достаточно долго размышляла (со времен того термоса горячего шоколада, разделенного с Эммой, когда ее обожгло радостью осознание собственной нормальности) и теперь с уверенностью отвечает:
— Да, хочу.
— Тогда покажу, — говорит он. — Но не сегодня.
Она так долго ждала ответов; она может подождать еще - доказательств.
И она говорит:
— Спасибо.
Список всего, за что его следует поблагодарить, почти так же длинен, как список причин, по которым ей следует опасаться его. (И первый список увеличивается с каждым днем, с каждым телефонным разговором и с каждым вопросом, на который она получает ответ.)
— За все.
Он безрадостно усмехается, и звук щелчком отдается в телефоне (а может, это всего лишь ближе подбирается гром, вызывая помехи).
— Возможно, ты захочешь иначе сформулировать свой ответ, моя дорогая. “Все” — это достаточно широкая категория.
— Тогда за то, что ты терпелив.
— Разумеется.
Над мятущимся океаном, чьи воды, как и небо, окрашены в зеленые и серо-голубые тона, посверкивают электричеством облака.
— Надвигается шторм, — говорит она. И, словно в подтверждение ее слов, раздается низкий гул грома. — Мне пора возвращаться.
— Разумеется, — говорит он. — Но… могу я предложить одну идею?
— Пожалуйста.
— Главное преимущество мобильного телефона, — говорит он, — его мобильность.