- Это можно устроить.

- Я позвоню тебе в восемь.

На мгновение ей кажется, будто она слышит его улыбку.

Комментарий к Глава 9

Перевод главы осуществлен Etan.

========== Глава 10 ==========

Она устала весь день сидеть в библиотеке (даже если библиотека принадлежит ей, и Джейн там спокойно), поэтому на рассвете она идет на пирс, чтобы увидеть, как солнце встает над океаном. Утреннюю тишину нарушают лишь щебет птиц да приглушенные шаги любителей утренней пробежки, и она слышит, как отбивают такт ее мысли. В воздухе разлит запах соли и приближающегося шторма. На горизонте темной массой громоздятся окрашенные в оранжевый и красный облака.

Ветер приносит холод неторопливо отступающей зимы. Он свободно посвистывает в ушах и шаловливо путает волосы (и будь сейчас хоть декабрь, она ни за что не ушла бы в дом).

И вот, несмотря на надвигающийся шторм, она плотнее запахивает куртку, защищаясь от окатывающих брызгами океанских волн, садится на скамейку и ждет.

Когда часы на башне отстукивают восемь ударов (оглушающие, звенящие “Белль – Белль” звуки похожи на музыкальный гром), она набирает номер мистера Голда.

(Сегодня это сделать легче, чем вчера.)

Он сразу же отвечает.

— Джейн, — говорит он.

— Доброе утро, — говорит она.

Она слышит шум ветра и поднимает воротник куртки, закрывая нижнюю половину лица. Она старательно ищет слова (потому что ее мир так часто замыкается в тишине), и кусает губы, пытаясь начать беседу.

— Как… прошла твоя встреча?

— Гладко.

Похоже, мистер Голд в таком же замешательстве, но он быстрее овладевает собой.

Через секунду, нарушая установившееся молчание, он добавляет:

— Если хочешь, могу рассказать тебе о ней.

Она качает головой (и едва заметно улыбается, вспомнив, что он ее не видит).

— Нет, не нужно.

— А как прошел твой день?

Непринужденная беседа. Успокаивающая, обычная и безжизненная (и если они продолжат ее, то скоро примутся обсуждать погоду и последние новости спорта), и такое ощущение, что все не так.

И все так, как должно быть.

Все так, как должно быть, когда она слышит его голос.

Говорит с ним, а сама не ощущает, что в нем таится жестокость. Говорит с ним, не оглядываясь на маячащие за плечами обвинения отца (потому что человек, похитивший ее, утратил право говорить ей, что делать и что о ком думать).

Говорит с ним так, будто они оба — обычные люди. И, может, странно, что она обсуждает с мистером Голдом события монотонного дня, но кто им помешает?

— День прошел отлично, — говорит она.

— Хорошо.

— Но я хотела поговорить не об этом.

Пауза. (Она чувствует, как подергиваются его губы.)

— Думаю, нет, — говорит он.

— У меня все еще остались вопросы.

— Разумеется. — (Она почти видит, как в его глазах мелькает улыбка. Она представляет, как он в знак согласия наклоняет голову.) — Что ты хочешь знать?

— Я… — У нее на подготовку было несколько часов, но все же захватывает дыхание, и губы едва шевелятся, и она молчит (вдыхая соленый, отдающий бурей воздух, как будто вытеснить страх кислородом — это так легко), и она пытается получше сформулировать вопрос. Но она ведь собирается спросить его о том, что вообще не должно существовать (о чем-то безумном). И получше сформулировать этот вопрос ей не удастся. Поэтому она откашливается и говорит:

— Я хочу знать о волшебстве.

— И что о нем?

Четыре слова, и в ее вселенной занимается рассвет. С нее свалился груз (легкие наполнены свежим океанским бризом и, может, ветер прогонит страх), потому что ей ничего не нужно объяснять. И ей не нужно сражаться за свое право знать правду. Никаких игр, никакого притворства. Она видела волшебство (и она не безумна). Магия реальна (и мистер Голд, или Румпель, или Румпельштильцхен все о ней знает).

Магия существует (и преследовавшее ее во сне и наяву, наполнявшее ужасом воспоминание о закрытых дверях сумасшедшего дома и входящей под кожу игле — растворяется в воздухе, и ветер уносит его прочь).

— Значит, магия существует.

Ее слова уже не звучат вопросом.

— Да.

— И… ты обладаешь ею?

— Я могу использовать магию, да.

— А кто-нибудь еще может?

— Реджина. Кора. — (И, наверное, вот отчего все так боятся Коры. Отчего она так опасна.) — Мать настоятельница и - в меньшей мере — несколько монахинь. А еще — мисс Свон.

Джейн моргает.

— Эмма?

— Она еще что-то вроде новичка, но да, у мисс Свон значительный потенциал.

— Она мне не говорила.

— Нет, — говорит Голд. — Не думаю, что она стала бы. Не думаю, что она до конца верит в себя.

— Как можно овладеть магией?

— Похоже, что у мисс Свон она врожденная. Кора и Реджина приобрели ее через обучение.

— А ты?

Он молчит. Молчит долго, дольше, чем она ожидала. Она слушает шум волн и его дыхание - и ждет.

В конце концов он говорит:

— Я приобрел ее в сделке. Много лет назад.

— Цена была приемлемой?

— Не особенно.

— И магия того стоила?

Он отвечает лишь:

— Следующий вопрос.

У нее не хватает времени задуматься, отчего он неохотно отвечал на последние вопросы, или выделить в его голосе ноты трагичности и сожаления. Ее захлестывает поток вопросов, и Джейн бессильна сопротивляться.

Он могущественен? Да.

Сторибрукцы знают о его магии? Да.

Магия опасна? Да.

Они боятся его из-за магии? Отчасти.

Белль знала о магии? Да.

Что Белль думала о ней? Следующий вопрос. (И боль, притаившаяся в его ответе, тяжестью ложится на ее сердце.)

Он говорит ей, что магия не может возвращать умерших, не может заставить полюбить. Он говорит, что магия — это власть.

Он говорит, что за магию нужно платить. Он говорит о сделках, и цене, о зельях, о защитных заклинаниях (и просит прощения, когда она признается, что до сих пор видит в кошмарных снах тот огненный шар). Он говорит ей обо всем, что она хочет знать.

Наконец, когда во рту пересохло, а пальцы онемели от того, что она слишком долго держала телефон, она кутается в смелость (как в золотой шарф) и задает ему последний вопрос:

— Ты можешь показать мне?

— Магию? - (и она догадывается, что, должно быть, Белль магия не нравилась, потому что в его голосе звучат одновременно удивление, недоверие и беспокойство.)

— Да. Можешь показать мне магию? — она говорит медленно, отчетливо, потому что она хочет, чтобы он расслышал (и потому что ветер становится холоднее, и приходится унимать дрожь).

— Если ты этого хочешь.

Она достаточно долго размышляла (со времен того термоса горячего шоколада, разделенного с Эммой, когда ее обожгло радостью осознание собственной нормальности) и теперь с уверенностью отвечает:

— Да, хочу.

— Тогда покажу, — говорит он. — Но не сегодня.

Она так долго ждала ответов; она может подождать еще - доказательств.

И она говорит:

— Спасибо.

Список всего, за что его следует поблагодарить, почти так же длинен, как список причин, по которым ей следует опасаться его. (И первый список увеличивается с каждым днем, с каждым телефонным разговором и с каждым вопросом, на который она получает ответ.)

— За все.

Он безрадостно усмехается, и звук щелчком отдается в телефоне (а может, это всего лишь ближе подбирается гром, вызывая помехи).

— Возможно, ты захочешь иначе сформулировать свой ответ, моя дорогая. “Все” — это достаточно широкая категория.

— Тогда за то, что ты терпелив.

— Разумеется.

Над мятущимся океаном, чьи воды, как и небо, окрашены в зеленые и серо-голубые тона, посверкивают электричеством облака.

— Надвигается шторм, — говорит она. И, словно в подтверждение ее слов, раздается низкий гул грома. — Мне пора возвращаться.

— Разумеется, — говорит он. — Но… могу я предложить одну идею?

— Пожалуйста.

— Главное преимущество мобильного телефона, — говорит он, — его мобильность.