Меня бросило в пот. Потянуло какой-то глубокой могильной сыростью. Ну и история… Похоже, я мог бы оказаться следующим пленником и жертвой этого удивительного предмета. При мысли о нем у меня привычно сладко заныло в сердце. Но морок рассеивался. И я больше не мог безраздельно принадлежать Моему Зеркалу. Я вспоминал события последних недель и поражался тому, как велика была его манящая сила. Мне виделся сумрачный зал салона, и то, что казалось прежде уютным, стало зловещим. Сам себе я напоминал муху, которая пробежала по краю паутины. По самому краю…

Послышались шаги, и в палату вошла Света. Я поразился, как она изменилась; на осунувшемся лице сверкали огромные глаза, под которыми залегли темные тени.

Она встретила мой взгляд, увидела развернутый ноутбук и явно встревожилась. В глазах ее читался вопрос.

– Света, какая ты уставшая, – сказал я и криво усмехнулся: голос напоминал скрип ржавого колеса. – А я вот нынче не в голосе…

– Игорек мой, ты, главное, больше не умирай от сердечного приступа посреди Москвы, а голос – дело третье.

Светлана села на свой стул и слабо улыбнулась мне.

– Так непривычно. Снова видеть, что ты меня замечаешь. Говоришь со мной, – она как будто выталкивала слова короткими порциями.

– Прости меня, – ответил я. – Меня словно опоили ядовитым зельем.

– Я знаю, – она опустила голову. – Всю неделю, пока ты лежал с сердечным приступом, я только и занималась тем, что искала историю этого чертова зеркала.

– Расскажи, – тихо попросил я.

– Да нечего особенно рассказывать, – пожала она плечами и закуталась в свою шаль поверх белого халата. – Сперва я думала, что у тебя появилась любовница. Ну, когда ты начал поздно возвращаться домой и перестал со мной общаться. Потом поняла, что дело в другом. Ты если и говорил что-то, то только о зеркале. Когда я поняла, что ты, кажется, сходишь с ума, я начала искать людей, которые что-нибудь могли мне сказать об этом зеркале.

Оказалось, никто ничего не знает. Я написала письма двум-трем антикварам. Они заинтересовались, но точной истории зеркала у них не было. Потом один дал мне адрес старого ювелира, тот знал предпоследних хозяев зеркала. Выяснилось, что в прошлом веке ходили по старой Москве легенды о каком-то зеркале рода Нарышкиных. Будто бы оно забирало силу и жизнь у тех, кого ловило в свои сети. Оттого и род угас. Затем это зеркало сменило много хозяев – оно очень ценилось за размер и тонкую работу. Побывало и в купеческих домах, и в особняках дворян. И всякий раз кто-то из семьи либо сходил с ума, либо заболевал и умирал.

Но самое главное, я смогла найти нынешних его владельцев. Буквально два дня назад я узнала, что они сейчас во Франции, лечат главу семьи. Зеркало здорово подорвало здоровье Алексея Ивановича, у него нервное истощение и сердце болит. Он и слышать не хочет про это злосчастное зеркало, я говорила по телефону с его женой. Похожая история…

– Да, похожая… – Я с раскаянием взглянул на Свету.

– Главное, что все кончилось хорошо. Врачи обещают через недельку тебя выпустить. Ты отделался сердечным приступом, а организм у тебя крепкий. – Она улыбнулась.

– Если бы не ты, боюсь, эта история кончилась бы не так весело. – Я протянул ей левую руку, и она взяла мою кисть своими теплыми пальцами.

– По правде говоря, я так счастлива, что владелец салона куда-то съехал, – сказала Света.

– Теперь мне кажется, что это действительно было к лучшему, – ответил я и волевым усилием подавил нестерпимое желание спросить: «А ты знаешь, где оно сейчас, то зеркало?» Что-то подсказывало мне – Светлана знает. Но спросить значит проиграть эту странную, древнюю игру без правил. И я промолчал, добавив только: – Прости меня.

Это был тихий вечер; дом, построенный отцом у самого озера на окраине небольшого городка в дальнем Подмосковье, освещенный закатными лучами, золотился как сказочный теремок под шубой снега. Как хорошо, что в этот выходной удалось собраться всей семьей. Катя накрывала на стол и с удовольствием думала о том, как ей повезло родиться в этой семье, в этом доме у самого Лебединого озера – так называли в поселке чистое озеро с изумрудной водой. Сюда каждый год слетались лебеди и выводили потомство, чтобы осенью снова покинуть его и отправиться в теплые края, хотя несколько пар лебедей оставались зимовать в специальных, заботливо построенных для них домиках. Катя полюбовалась пейзажем из окна: облака, словно лебеди, мощно расправили крылья над водой, но все равно они не могли скрыть красоту закатного неба – то лилового, то розового, то палевого. Озеро лежало бледное и бессильное…

Кате было весело. «Вот и зима настала, – думала она, – скоро елка, Новый год. Каникулы…» Семья у Кати была учительская, можно даже сказать не семья – династия. Вот только сама Катя и нарушила традицию.

Катина бабушка раньше преподавала в университете, а на пенсии писала статьи в научные журналы и вела в соседней школе кружок занимательной истории. Отец Катерины последние пятнадцать лет был бессменным директором политехнического колледжа. Мама, Анна Тихоновна, работала до самой пенсии завучем в гимназии номер восемь, знаменитой в поселке качеством обучения и ежегодным богатым урожаем выпускников-медалистов. Когда их собственные дети пошли в первый класс, они перебрались в город. Там рядом со школой находилась квартира, где и росли Катя и Стае.

Старший брат Кати, безалаберный представитель богемы Стае ближе к тридцати неожиданно остепенился и давно уже вел курсы графики и истории искусства в художественном училище.

Словом, призвание к учительству в этом роду было неистребимо. И только Катя, окончив математический факультет, неожиданно уехала в Москву и устроилась в огромную фирму, продающую программное обеспечение.

Делать карьеру ей понравилось: это было похоже одновременно на психологическую драму, партию в шахматы и убойный футбольный матч. Продажи, заказы, разные люди, отношения, ошибки и победы. Катерина быстро доросла до старшего сотрудника, ей начали доверять собственных клиентов и заметные проекты, и это было так круто – чувствовать себя взрослой, уверенной бизнесвумен в свои 24 года.

А для души в Москве был Олежка. Он оказался самым щедрым подарком, который сделала ей столица. С этим мальчишкой когда-то они еще в школе мирились-ссорились и даже целовались тайком от учителей в пустом гулком актовом зале. А потом Катя вдруг нечаянно влюбилась в одного подающего надежды скрипача из музыкальной школы, и с Олегом у них все кончилось. Остаться друзьями не получилось по простой причине: Олег был старше на три года, закончил школу и укатил в столицу поступать в Баумановку.

Конечно, Катя могла бы найти номер его телефона, но не хотела. Короткие новости о нем доставляли общие знакомые, а ее гораздо больше волновали первые романы, флирт с курсантами военного училища и прочие нежные девичьи глупости, без которых юность не юность. Обычное дело, школьные романы заканчиваются вместе с последним звонком…

Она не скучала, он тоже. Она завязала несколько романов в Москве, но отношения с поклонниками оказались пресными, будто хлеб для сэндвичей. Трудно ждать любви и нежности от людей, которые все силы отдают работе. Вечером встретились, утром кивнули друг другу и разбежались по офисам добиваться новых результатов. И так – из недели в неделю…

В один хмурый осенний вечер Олег окликнул ее на эскалаторе в метро. Под круглыми сводами заметался ликующий вопль: «Королькова!!! Катька, я щас!» И Катя мгновенно стряхнула с себя одурь осенней хандры, оживилась, словно глотнула свежего горного воздуха. Каким-то чудом они сумели не потеряться на станции: она ждала его у выхода к поездам, куда он примчался, прыгая через три ступеньки. Олег оказался совсем другим, чем она его помнила. Юношеская нескладность сменилась уверенностью, а вместо рюкзака в его руках был дорогой портфель. Только глаза остались такими же желто-зелеными, цвета спелых ягод крыжовника на солнце. Со школьных лет все еще сохранилась привычка ерошить волосы, хотя вместо копны кудрей теперь у Олега была короткая стрижка. Он смотрел на нее с таким удовольствием, что она спросила: