Хьёлас тяжело вздохнул. А ведь всё только начало налаживаться… и мама, вроде как, была рада перемирию со своим отцом. Насколько всё изменится теперь?
========== 32. Застарелая грязь ==========
Через два дня после неприятной беседы мастер Корпан Оммадс прислал Хьёласу нунция с извинениями и рекомендацией не пытаться найти информацию о злосчастных формулах и схемах в школьной библиотеке, иначе могут возникнуть неудобные вопросы со стороны комитета по этике. Хьёлас сдержанно принял извинения мастера, но насчёт второй части от комментариев воздержался. Он и сам догадался, что свой интерес к этой теме лучше не афишировать, а сам листок при первой же возможности вернул в банковский сейф к остальным документам.
Хьёлас всё ещё колебался, стоит ли передавать папку, посвящённую Чиму, мастеру Нэвиктусу, или лучше оставить всё как есть… он отложил принятие этого решения на потом, а тем временем перешёл к изучению других материалов.
Работу существенно осложняло то, что он не мог посвятить ей достаточно времени. Филиал банка работал не круглосуточно, а с уроков отпроситься получалось далеко не всегда: когда у Хьёласа появлялись «хвосты» по каким-то предметам, мастер Гато подходил к вопросу принципиально – никаких отлучек из школы, пока не закроются долги. Хьёлас не то, чтобы был несогласен с таким подходом, просто такого рода проблемы были для него абсолютно новы, а потому он поначалу даже растерялся. Среднюю школу он окончил с отличием и семнадцатью рекомендациями, а первый курс старшей рисковал завалить на две трети. Это было бы обидно, особенно с оглядкой на то, что это означало невыплату стипендии за весь семестр. Так что Хьёласу пришлось взяться за ум и пересмотреть своё расписание, чтобы было достаточно времени на отработку новых плетений и техник.
Тем не менее, работа с документами продвигалась. Следующим, что решил изучить Хьёлас, было последнее расследование отца, материалы по которому находились в солидной по объёму папке с пометкой «Арганиф».
Внутри большой папки было несколько разделов поменьше, и Хьёлас начал изучать их по порядку. Однако тут возникли новые трудности – наряду с непонятными схемами и формулами здесь было слишком много шифровок, условных обозначений и карт без чётких ориентиров – лишь с теми же шифровками. Кажется, мастер Нэвиктус был прав насчёт отца: паранойя была если не определяющей, то, как минимум, значимой чертой в его характере.
И всё же кое-какую информацию для размышлений Хьёлас получил. Во-первых, некоторые схемы и формулы очень близко повторяли то, с чем он по недомыслию обратился к мастеру Оммадсу. Выходило, что тот не так уж и неправ: вполне вероятно, что смерть Абсалона действительно каким-то образом связана с этими незаконными исследованиями, хотя и не так, как предположил мастер лёгкой магии. Во-вторых, некоторые из карт показались Хьёласу знакомыми. Он был почти уверен, что на них изображены отдельные участки Мёртвого Города – по которым он сам ходил не далее как весной прошлого года, когда перемещал Сердца Пустоты. Да, всё выглядело очень знакомо, но Хьёлас решил не делать поспешных выводов, пока не сверится с теми картами, что лежали в сейфе у него дома.
В следующий декадас Хьёлас долго сомневался, лететь на занятие к мастеру Оммадсу или нет. С одной стороны, он осознавал, что эти уроки для него чрезвычайно полезны. Да и эти направляющие нити, которые сплёл для него мастер, были абсолютно бесценны, и, если он научится их находить, то не заблудится в лёгком эфире уже никогда. Но, с другой стороны… общество мастера перестало быть ему приятным. Хьёлас долго убеждал себя, что обижаться на старика нет смысла: тот и сам много лет страдал в одиночестве из-за предательства Абсалона и Доновы, и эта вспышка злости, которую он себе позволил – минимальная цена за нанесённый ущерб. А может, в этом и было дело: убедившись, что злость никуда не делась, Хьёлас понял, что не может доверять мастеру Оммадсу. В конце концов, он – сын своего отца. Да ещё и тот факт, что он заступился за него во время ссоры, не добавит теплоты в отношения…
В итоге Хьёлас решил всё-таки полететь в Нуро. Он не планировал ничего конкретного, собирался действовать по обстоятельствам. Мастер всё-таки извинился и урок не отменил, а избегание – не самая лучшая тактика для разрешения такого рода конфликтов. Он должен был сделать это хотя бы ради мамы – чтобы её отношения с Корпаном Оммадсом не испортились снова.
- Привет. Проходи, располагайся.
Всё как обычно. Как будто и не было той отвратительной сцены десять дней назад. Ну, разве что мастер хмурится чуть сильнее обычного.
- Злишься на меня? – прямо спросил он.
- Немного, - сдержанно сказал Хьёлас.
- Не надо, - мягко попросил мастер. – Знаешь, я не хотел говорить плохо о твоём отце. Я знаю, что он был… хорошим человеком, и даже если и спутался с чем-то незаконным, то, скорее, по недомыслию, чем из корыстных побуждений. – Хьёлас хотел перебить его и всё же объяснить происхождение этих схем, но мастер жестом попросил не перебивать. – Но я всё-таки сержусь на него. Не за то, что он сделал со мной и с моей семьёй – это я ему отпустил давным-давно. А за то, что он сделал с Доновой, с девочками… и с тобой. Понимаешь? Все эти годы я думал: ладно, провальщики со мной и с моей гордостью, главное, что хотя бы одна из моих дочерей счастлива в браке. Я верил, что она живёт в достатке и в благополучии, потому что Абсалон был наследником очень богатой семьи, и воспитание получил соответствующее. Я верил, что Донова в надёжных руках, несмотря на глупость, которую сделали эти молодые оболтусы. И что я узнал полгода назад? Что этот болван ввязался в какую-то сомнительную авантюру и подставил себя под смертельный удар! Оставил семью с огромными долгами, вместо того, чтобы заботиться о вас и опекать! А теперь ещё ты приносишь мне сомнительные записи, как я должен был отреагировать?
Хьёлас не знал, что сказать. Лицо мастера оставалось бесстрастным, но в голосе было столько горечи, что можно было только догадываться о его чувствах. После недолгой паузы он продолжил:
- Извини, что я вывалил на тебя всё это. Возможно, я так остро реагирую, потому что тоже чувствую вину перед вами. Я должен был знать, что произошло. Но я заботился только о себе и о своих чувствах, и приложил все усилия к тому, чтобы ничего не знать о чужом счастье, которое разрушило мою жизнь. Проклятая гордость. Зачем я так за неё цеплялся?
Хьёлас замер и почти не дышал. Голос мастера дрожал, брови сошлись к переносице, а глаза странно заблестели. В этот момент, как никогда прежде, Хьёлас понял, что они действительно родственники. Все предыдущие луны мастер держался отстранённо и по-деловому, они даже не разговаривали о семье. А теперь вдруг столько откровений…
- Не вините себя, - осторожно сказал Хьёлас и помедлил, пытаясь понять, как далеко он может зайти в утешениях, чтобы не показаться слишком назойливым. – Вы вели себя сообразно тому, что вы знали и чувствовали, а значит, поступали правильно. Когда осенью вы узнали, что мне нужна помощь – вы её оказали, вот что важно.
Мастер странно покачал головой, как будто не считал эту заслугу хоть сколько-нибудь значимой. Некоторое время они оба молчали, не зная, что можно добавить. Корпан Оммадс нарушил молчание первым.
- Как бы то ни было, это всё дела свершившиеся. Нет смысла на них зацикливаться. Другой вопрос – дела настоящие… И как бы мне ни хотелось оградить тебя от опасностей, всё, что я могу сделать – это сказать тебе, что эти схемы, которые ты мне показывал, не связаны ни с чем хорошим, и довериться твоему благоразумию. Ну, а возвращаясь к тому, что реально в моих силах… готов к погружению, Хьёлас?
Тот урок был довольно странным. Они оба старались вести себя, как обычно, но Хьёлас не мог не обратить внимания на то, что мастер куда более деликатен, чем обычно. Он охотнее давал подсказки, меньше критиковал, да и интонация его была более сдержанной. И хотя эта манера общения была более приятной, Хьёлас надеялся, что к следующему занятию мастер вернётся в тонус. Было в этой деликатности что-то противоестественное, неуютное.
