– Прекрасно! Я с удовольствием встречусь с ними, – ответила аббатиса Клод. – Так ты целый год живешь здесь, Мария, как и прежде?

– Конечно, леди Габриэлла, – девушка опустила голову. – Я наведываюсь в замок брата, но не больше, чем на три дня, и возвращаюсь обратно. Там я одна, а здесь Ричард, маленький Джеринальд, леди Розамунда, сэр Джонатен, и… Ну, в общем здесь у меня есть семья, а там только холодный склеп.

Аббатиса стиснула узкую девичью руку.

– Не печалься, Мария. Я очень хорошо понимаю тебя. Ведь у меня не осталось даже могилы ни отца, ни братьев, а мать умерла так давно, что последнее время я даже не могу вспомнить её лица. Не печалься, девочка! Ведь тебе только шестнадцать лет, и вся жизнь у тебя только начинается.

Кевин и Эдвард были приглашены за обеденный стол. Младший Бьюкенен был так заинтересован юной леди, что просто не сводил с неё глаз. Кевину даже пришлось незаметно под столом наступить брату на ногу, чтобы тот хоть немного отвлекся от пленительного образа девушки. Такое поведение Эдварда не ускользнуло и от взгляда аббатисы. Она сразу поняла, что Мария понравилась юному шотландцу, и поспешила развеять его мечты о сватовстве.

– А что, дитя мое, есть ли у тебя уже жених на примете?

– Нет, леди Габриэлла, – последовал тихий ответ смущенной девушки. При этом леди Розамунда довольно заулыбалась, а аббатиса Клод уже пожалела о заданном вопросе потому, что лицо Эдварда, который прекрасно все слышал, озарила радостная улыбка.

– Тебе уже шестнадцать, а еще нет жениха? – возмутилась аббатиса Клод и вопросительно уставилась на леди Розамунду. Та пожала плечами и проговорила так тихо, чтобы ответ смогла услышать только её подруга.

– Кто бы говорил! – Но тут же осеклась и пожалела о своих словах потому, что лицо у аббатисы еще больше вытянулось и окаменело.

– Прости меня, Габриэлла! – взмолилась леди Уостер. – Я не хотела тебя обидеть. Бог свидетель, я каждый день молюсь, чтобы у тебя все было хорошо.

– У меня и так все хорошо и без ваших молитв, – аббатиса резко встала и отошла к узкому венецианскому окну, выходящему во двор.

Через разноцветное стекло почти ничего не было видно, что делалось во дворе, но аббатису это совершенно не беспокоило. Её захлестнула боль, обида и зависть. Столько лет она скрывала эти чувства в себе, чтобы они не смогли вырваться наружу и целиком завладеть ею. Все эти годы она уверяла себя, что все забыто, прошло, кануло в лета. И вот, стоило только ей вновь появиться там, где она была счастлива, где она любила и была любима, все опять вернулось снова. Гнев и досада вырвались наружу. Гнев за то, что её единственная подруга не смогла сдержать свой язык, и досада на саму себя за то, что она не может больше сдерживать своих чувств.

Сэр Уостер делал непонятные знаки жене. Леди Розамунда, чувствуя свою вину, уже была готова разрыдаться при гостях, но увидев осуждающий взгляд мужа, тихо встала из-за стола и покинула зал. Сэр Джонатен осторожно подошел к аббатисе. Та не повернулась. Тогда бывший храмовник начал издалека.

– Все мы были опечалены такой скорой кончиной короля. Всё случилось так быстро… Но больше всего нас опечалило ваше решение, леди Габриэлла, покинуть Англию и поселиться в стенах далекого аббатства. Моя жена до сих пор не может поверить, что вы покинули её своим расположением, и ваш быстрый отъезд… Я просто хотел сказать, – забормотал раздосадованный храмовник, – что мы все помним и глубоко уважаем ваши чувства к нашему королю, то есть покойному королю Ричарду, то есть… – сэр Уостер окончательно запутался и сбился.

– Аминь, – произнесла аббатиса Клод и повернулась к старому другу. – Не беспокойтесь, Джонатен. Я знаю, что Розамунда не хотела обидеть меня. Она просто не подумала прежде, чем сказать… А почему она ушла? Нужно позвать её. Я ещё не видела вашего Джеринальда. Пусть его принесут, ведь он, кажется, ещё не умеет ходить.

– Ну, что вы, миледи! Он только научился сидеть, ему нет и полгода. Я сейчас крикну служанку, и она позовет сюда няню с ребенком.

Сэр Уостер заметно приободрился и даже повеселел. Он кинулся к двери. На пороге стояла леди Розамунда. Её вид заставил мужа застыть на месте. Лицо леди Уостер было белым, как снег, широко открытые глаза не мигали, рот раскрывался, но совершенно беззвучно, руки судорожно сжимали горло.

– Что случилось? – вскричал сэр Уостер, и многоголосое эхо громом ударилось в высокий потолок огромного зала. Леди Розамунда продолжала беззвучно открывать рот. Тогда аббатиса Клод подошла к столу, быстро наполнила кубок вином и поднесла его к губам несчастной женщины. Она заставила леди Уостер сделать несколько глотков, и когда у неё зарозовели щеки, спокойно спросила.

– Кто?

– Король, – прошептали бескровные губы леди Розамунды, и она тут же упала в обморок на руки подруги.

Иоанн Английский, прозванный в народе Безземельным, правил королевством уже шесть лет. Он получил всё, что так страстно желал всю свою жизнь: власть, богатство, почести, беспрекословное повиновение своих вассалов, обширные владения, дворцы, замки, крепости. Но чтобы не имел король Иоанн, он хотел иметь больше. К его порокам: жадности и алчности, прибавился еще один – трусость. В отличие от своего венценосного брата-крестоносца Ричарда, покорителя Акры и Крита, Иоанн за два первых года правления из-за трусости и нежелание воевать с Францией, потерял почти все земли на материке, за которые Ричард отдал свою жизнь.

Английский народ был разочарован поведением своего короля, а новые налоги и поборы, которые он ввел, не считаясь ни с законом, ни со старыми обычаями, совсем не по нраву пришлись не только деревенским беднякам, но и городским торговцам. Народ пока потихоньку, но начинал волноваться. Даже любимые бароны короля стали последнее время роптать уже не шёпотом, а в полный голос. Нашлись такие, которые осмелились не повиноваться своему королю. Они не платили налогов, не являлись на Высокое собрание, не участвовали в походах и не спешили открывать ворота своих замков перед высочайшим гостем. Но таких было немного. В окружении короля еще достаточно было преданных и подкупленных людей. На них-то он и полагался.

Наказывать же непокорных открыто и принародно Иоанн боялся. У него хватало ума не вешать и не четвертовать знатных баронов и рыцарей. Он понимал, что его власть держится на очень зыбкой почве. И как только он открыто начнет подавлять неповиновение своих благородных вассалов, эта почва совсем уйдет из-под его ног.

Трусливый король избрал другой выход. Всевозможными способами он ухитрялся избавляться от нежелательного вассала, при этом все имущество до последнего крестьянина переходило во владения Иоанна. Он убивал сразу двух зайцев: обогащался еще больше и избавлялся от мятежников. Конечно, каждый случай тщательно обсуждался советом лордов. Но перед ними всегда приводились такие веские доказательства и предоставлялись такие подлинные свидетельства, что Иоанн пока не знал поражений. Его личное состояние удвоилось, казна всегда была полна, но только тоже личная. Королевская казна в Лондоне, которая находилась под присмотром казначея и лордов, давно уже не слышала звона монет в своих сундуках. Золото, оставшееся от сокровищницы Ричарда Львиное Сердце, быстро иссякло, а новое не спешило её пополнить.

Излюбленным занятием Иоанна, стали охота и турниры. Охота проводилась каждую неделю, и не во владениях короля, а в лесах его вассалов. Любая такая охота стоила огромных затрат, и могла даже стать причиной разорения хозяина поместья, где вздумалось поохотиться его величеству. Ведь Иоанн приезжал не один, а с целым двором и баронами. Всех надо было разместить на ночлег, накормить, обогреть комнаты, приготовить огромные бочки с горячей водой, чтобы король смог помыться после длительной и изнурительной скачки. И так продолжалось не один день, и не два. Лишь когда королю шептали на ухо, что в соседнем графстве видели замечательного оленя или превосходного кабана, он мог всего за один час собрать весь свой двор, любезно распрощаться с гостеприимным хозяином и быстро уехать. Теперь уже соседу придется ублажать венценосного гостя.