На грязной окраине Мекки в полуразрушенном сарае под цветущей сливой умирал христианин. Вот уже пятый день его худое измученное тело металось в огненном бреду лихорадки. Подстилка из сухого тростника служила ему постелью, а рванный пестрый халат, подаренный когда-то из сострадания одним мединским муллой, заменил теплое покрывало. Но даже этот грязный халат не спасал больного от холодных аравийских ночей, хотя шёл уже второй месяц весны. Дни стояли солнечные и тёплые. Все деревья покрылись белыми цветами, и повсюду слышалось щебетанье маленьких разноцветных птиц. Но стоило только бледной луне сменить на небосклоне весеннее солнце, и холод снова проникал в жалкие и ветхие жилища бедняков.

С наступлением ночи приходил и долгожданный покой, но ненадолго. Именно по ночам его мучили эти ужасные кошмары. И уже невозможно было понять, был ли это просто сон или воспоминание из прежней жизни. Каждый раз память возвращалась к нему с одного и того же дня, как будто до этого дня и вовсе не было никакой жизни.

Штурм Акры начинался на рассвете. Перед войском крестоносцев стояли стены древнего города. Они были укреплены так умело, что только, положив под ними половину всей армии, можно было взойти по телам мертвых и открыть ворота непреступной крепости. Но короля Ричарда, прозванного Львиным Сердцем, не пугал такой исход битвы. Решение было принято. Крестоносцы получили приказ, и войско пришло в движение: все на стены!

Перед ним мелькали лица арабов и сарацин, персов и мавров. Рука немела от тяжелого меча, и уже казалось, что нет у него руки, а есть только меч. Он чувствовал каждый разрубленный мускул врага и каждую раздробленную кость, как свою собственную. Мусульманская кровь стекала по руке и смешивалась с его кровью, сочившейся из глубоких ран. Он видел, как сначала рухнул конь под отцом, всем своим весом придавив наездника к земле, и как тот не мог даже пошевельнуться, чтобы высвободиться из стремени. Затем он слышал призывный клич о помощи младшего брата, который был окружен со всех сторон врагом, но продолжал сражаться, несмотря на рассеченное плечо. Он пытался им крикнуть, но чья-то рука крепко сжимала его горло, и только глухие хрипы вырывались из перекошенного рта. Он попробовал прорваться к ним на помощь сквозь ряды неприятеля, но ноги, как будто приросли к земле и больше не желали подчиняться ему… И тогда на землю пришла ночь, и наступила темнота.

А за темнотой таился ад! И не было в этом аде различий: беден ты или богат, франк ты или бритт. Связанных одной тяжелой цепью, как скот, их гнали через пустыню, затем грузили в грязные зловонные трюмы галер, а потом опять была бескрайняя пустыня и ни глотка воды. И вот здесь, на самом краю земли Бог покинул их! Сколько было пролито крови и погублено жизней, сколько разграблено городов и уничтожено мечетей, сколько принесено жертв! Мало! Теперь они сами, покорители Иерусалима, стояли на рынке рабов, и даже самый жалкий бедняк из Медины, имея всего лишь один медный грош, мог купить себе раба. Этот товар продавался очень дёшево. Даром!

Но он, сын вольной Англии, покориться не смог. Проданный вместе с тремя германцами и двумя франками одному мекканскому шейху, он стал добиваться своей свободы. Каждый новый день заканчивался жестоким избиением не только строптивого бритта, но и всех пленных. Его просили, его умоляли бросить все попытки освободиться, но он не желал сдаваться. Наконец, от него отреклись даже его недавние соратники по оружию. И он остался один.

Прикованный к большому столбу посреди двора под палящим солнцем он один верил в то, что его жизнь, его подвиг во имя и во славу Всевышнего были ненапрасными. И только опухшие, разбитые в кровь губы упрямо шептали: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…» Потом опять наступала ночь, а вместе с ней и забвение.

Один раз, один только раз судьба была милостива к нему! Под разящий змеиный кнут кинулась молодая персиянка и закрыла собой его кровавую спину. Уж больно приглянулся ей гордый чужеземец, и сердце рабыни не выдержало издевательств над ним. У шейха в тот день было хорошее настроение! Ему надоел этот непокорный бритт. Он решил женить своего непреклонного раба на служанке гарема и выгнать их прочь за стены дворца.

А там начинался другой ад! В городе, где жили только мусульмане, таким как он, не было места. И всё-таки он смог прожить в нём целых пять лет. И у него сначала родился сын, а затем еще и дочь, маленькая Зефира. Как она была похожа на свою мать! Большие миндальные глаза, черные волнистые волосы и красивый алый ротик, словно бутон тюльпана. Никогда раньше у себя на родине он не встречал такого прелестного ребёнка. Он мог часами напролет играться с дочуркой, вырезая из деревянной чурки забавных зверушек, или коралловым гребнем расчесывать ей волосы. Ах, какое это было счастье держать на своих коленях крохотное существо и слушать её непонятный лепет!

Но и этому счастью пришёл конец. Ранним утром Зейана ушла на рынок, оставив на него детей, а в обед двое турок принесли её тело, закутанное в белую ткань, и положили посередине сарая. Они пытались рассказать, как тяжелая повозка, управляемая взбешенными лошадьми, пронеслась по базару и покалечила многих стариков и женщин, а Зейану она задавила насмерть. Потом они ушли. А он все сидел возле тела своей жены и смотрел на алые пятна, проступающие на белом саване. И только дрожащие губы тихо шептали: «Подаждь, Господи, оставление грехов всем, прежде отшедшим в вере и надежде воскресения, отцем, братиям и сестрам нашим, и сотвори им вечную память…» Затем опять пришла ночь, и наступила пустота.

После уже не было ничего. Шли годы, подрастали дети. Он выучил сына своему языку, подолгу рассказывал ему о далекой Англии, но никогда уже не верил, что вернется туда. Предчувствуя свой конец, он нашел в Мекке одного арамейского купца, который благосклонно относился к иноземцам. На коленях он молил его доставить на родину послание для сестры. Ради детей он забыл о своей гордости и забыл о самом себе. Это было всего лишь месяц назад.

В бредовых снах он видел бескрайние зеленные поля, родной дом и свою маленькую сестрёнку. Он уже не мог вспомнить её лица, а видел только девочку, которая радостно бегала по двору замка за серым котёнком. Потом, наигравшись, она усаживалась на его коленях и, обхватив шею своими маленькими ручонками, просила спеть ей колыбельную песенку, под которую непременно засыпала. А он осторожно относил её в кроватку и укрывал на ночь теплым покрывалом… И благодатные слезы радости текли у спящего христианина из глаз по вискам и растворялись в седых волосах…Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли….

– Кыш, кыш! – кричала старая персиянка на свору кошек. Голодные, облезлые твари бежали за ней попятам и никак не хотели отставать от неё. Они чувствовали запах свежих лепешек, завернутых в чистую ткань. – Пошли прочь, сказано вам, здесь и без вас голодных хватает!

Женщина вошла в сарай и захлопнула дверь перед носом несчастных животных. Она позвала детей и разделила между ними большую лепешку, пропитанную сладкой патокой. Мальчик стал быстро поглощать долгожданную еду, а девочка поделила свою долю еще на две половинки.

– Ешь медленнее, – прикрикнула персиянка на мальчишку и подошла к больному. Присев возле него прямо на глиняный пол, она стала пристально вглядываться в его лицо и издавать непонятные звуки, прищелкивая языком.

– Он давно уже так лежит, Нуази, – проговорил мальчик. – Нам страшно, может быть, ты заберешь нас отсюда?

– Куда я вас заберу!? – вымолвила старуха. – Мой хозяин отлучился из Мекки только на один день, и сегодня вечером все ждут его возвращения. Вас даже негде спрятать, если только на скотном дворе…

Персиянка замолчала и уставилась на больного. Дети доели лепешку и забились в дальний угол сарая. Там было сложено небольшое тряпьё, оставшееся от их матери. Оно служило им постелью. Дети сидели тихо и старались ничем не раздражать свою благодетельницу. Они знали, что кроме неё никто не принесет им сладких лепешек и свежей воды. Дети раба, кому они были нужны?