Лир покачал головой и прижал руки к глазам:

– Ох, мне нужно идти. Я должен…

Дурак встал, согнулся почти пополам, чтобы наклониться к королю и прошептать ему нечто на ухо.

– Эрригал, – вдруг произнес Лир, позволяя Дураку помочь ему подняться.

– Мой король? – Эрригал двинулся вперед, чтобы взять Лира за другую руку.

– Я не потерплю в своих вассалах твоего бастарда. Я не могу дышать, когда он рядом. Его звезды оскорбительны. Уводи его прочь.

Ярость пронзила Бана с головы до ног. Он не стал бы служить королю, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Эрригал послал сыну еще один предупреждающий взгляд и мягко обратился к Лиру:

– Бан – один из моих сыновей, почитающих вас. Он для меня вполне приемлем, сэр. Я могу задействовать Бана дома.

Бастард поклонился, что-то шипя сквозь зубы. Не сказав больше ни слова, он ушел.

«Какими же чудовищами были отцы», – мрачно думал Бан, опустив голову. Он мчался вперед, ботинки скользили по камышу.

Выйдя, Бан поднял голову к плоскому, еще голубому небу. Он предпочел бы отделаться от этого ужасного мыса, чтобы укрыться в тени прохладных деревьев острова. Именно в этом месте, которое знал Бан, остров достигал древней силы, где молодой человек наверняка мог зарыть свои пальцы в землю и разжечь линии своего сердца. Однако Элия… Бан беспокоился за нее. Он поморщился, так как не имел на это права. Принцесса узнала Бана вчера вечером за ужином и удивленно улыбнулась, словно была очень рада его видеть. В тот момент Бан забыл и про Моримароса, и про Ареморию, и обо всех годах службы. Он забыл Эрригала и весь позор бастарда. Бан был лишь мальчиком, однажды сделавшим Элии корону из ветра и лепестков цветов. Тогда девушка тоже улыбнулась и поцеловала его.

– Парень, остановись, – зарычал Эрригал, бросая свою руку на грудь сыну и приближая свой нос к носу Бана.

– Король сошел с ума, отец, – спокойно сказал молодой человек.

Эрригал склонил голову, как будто еще не решил, какое именно мнение выразить.

– Да, изгнание Кайо было ужасной ошибкой, но эта девушка – неблагодарный щенок, и неразумно, что она не подчинилась простейшей просьбе ее отца и короля. Лучше бы ей не давали корону, хотя он сказал – это предпочтение короля.

В горле Бана зажужжало разъяренное рычание, заставившее его отца ухмыльнуться.

Эрригал промолвил:

– Я помню эту страсть.

Бан дернулся, но Эрригал хлопнул своей рукой по плечу бастарда:

– Ах, я рад, что звезды не заставили меня волноваться о таких вещах, как, предположим, раздел земли между детьми.

Облегчение в словах Эрригала заставило Бана с надеждой уставиться на отца. У Эрригала, в конце концов, были два сына, и только один из них заслужил славу и уважение на военном поприще. Прежде всего, цель Бана заключалась в демонстрации способностей, которые у него были не хуже, чем у брата. В этом была суть его успеха.

Эрригал поймал мрачный взгляд парня и удивился:

– Что такое? Звезды, мальчик, ты думал…

Бан, преодолевая тошноту, отвернулся.

– Сын, – отец грубо обхватил его руками, притягивая обратно. – У тебя мое имя, место в наших рядах, и конечно, твой брат Рори всегда будет с тобой приветлив, поскольку он крайне добр, и ты всегда нравился Рори. Он постоянно приставал ко мне в прошлом году – хотел твоего возвращения.

Бан промолчал. Впрочем, он понимал, что всегда находился здесь из жалости. И, тем не менее, Бан должен быть здесь. Там, где находились корни его матери. Здесь свои законы, а король в нем просто не нуждался. Бан правильно сделал, когда присягнул Аремории.

– Ты хороший сын, – продолжал Эрригал, колеблясь не от неуверенности, а от сильнейшего своего врага – излишней честности. – В тебе есть все, чего может желать мужчина, исключая происхождение. – И, чтобы избежать излишней интимности, граф рассмеялся. – Я часто говорю, что было большой радостью и трудом превратить тебя в такого страстного и умелого воина. Я не мог иначе.

Бан позволил себе расслабиться в объятиях Эрригала. Играй свою роль, Лис!

– Спасибо, отец. Я очень ценю вашу похвалу, – произнес он.

– Ха! Хорошо. – Эрригал отстранил Бана, завершая столь краткий момент выражения отцовской привязанности.

Бан не колеблясь покинул сцену.

Солнце зашло, и король наблюдал за своей младшей дочерью, пока та изучала небо.

Лир развалился на ковре, полупустая бутылка была вдавлена во влажную землю рядом с ним, его локти, обернутые шерстяной тканью, помогали поддерживать вес, а голые лодыжки были скрещены. Лир наблюдал за дочерью. Она наклонила голову и произнесла какую-то фразу, которую ветер не дал ему услышать. Внезапно девочка в восторге захлопала в ладоши, словно только она одна могла видеть, как нежные, розовые облака вдруг стали рыхлой фиолетовой дымкой. Волосы младшей дочери раскачивались в собственном ритме, как облако: восторженное, вьющееся медно-коричневое облако. Когда король увидел, что его любимая дочь нацелилась на финальные мгновения сумерек, готовая отметить, какая звезда появится первой, его огорченное сердце наполнилось силой.

Тут принцесса взмахнула рукой, и мальчик присел на корточки в нескольких шагах от подола ее платья. Он взглянул на девочку, и хмурый сосредоточенный взгляд сменился расслабленной улыбкой. Дочь Лира так влияла на многих, но король предпочел бы, чтобы в их число не входил незаконнорожденный сын Эрригала. Законный брат мальчика завопил и понесся в середину луга. Он держал в руках широкую палку, будто меч для сражения с невидимыми врагами. «Вот тот, – думал король, – предназначен для великих целей. Звезды четко заявили об этом в ночь рождения мальчика. Он был крестником короля. Мальчика тоже назвали Эрригалом, но чтобы различать их с отцом, графом, все звали парня Рори. Вот если бы Элия оказала предпочтение блестящему Рори, которого так любили солнце и святые земли. Метки этой любви он носил на себе: темно-красные веснушки по всему его телу, как будто превращенному в земное зеркало самого небосвода.

Пока король любовно смотрел на своего крестника, его младшая дочь хлопала в ладоши. Лир увидел, как она опять упала на колени в грязь, где бастард переворачивал тяжелый камень. Плоский гранит на мгновение вставал вертикально, потом кренился и приземлялся, с твердым стуком ударяясь о луговую траву. Дочь короля смеялась, а мальчик, склонившись над свежей грязью, одной рукой копал, а другой – касался подола принцессы.

Дочь Лира придвинулась ближе к бастарду и зарылась рукой в грязь, вытаскивая длинного, жирного червя.

– Элия, – нахмурился король.

Его дочь взглянула на Лира и с победной улыбкой вытянула червя. Он был бледным и гладким в ее одиннадцатилетней руке. Не столь элегантным и без богатого блеска, в отличие от лент, которые должны обвивать ее благородное запястье. Король вздрогнул от такого явного гротеска и открыл было рот – упрекнуть дочь, но та уже хихикала и что-то бормотала бастарду, отвернувшись от своего отца.

Мальчик, жилистый, ростом меньше своего золоченого брата и даже любимой королевской дочери, хотя они и были одного возраста, раскрыл свою левую руку – почти такую же темную, как у принцессы, пусть и менее гладкую, зато более яркую, будто вылепленную из металла. Этот мальчик – существо, созданное из грязи и звездной пыли. Король всегда думал: мальчик родился под властью хвостовой луны дракона и был зачат в запретной постели. Лир говорил: это бедствие для Эрригала. Король советовал своему другу графу забыть о страстном увлечении, но некоторые мужчины не могут управлять своими телами так же, как своими мыслями.

Бастард показал на протянутой руке сверкающий изумруд. Нет – просто жука, переливающегося всеми красками глубокого летнего дня. Мальчик снял жука со своей ладони и положил на руку принцессы. Девочка завизжала, когда крошечные ножки начали щекотать ее кожу, однако не выбросила насекомое.