Эта фраза была хуже самой измены. Роджер сам не заметил, как за считанные секунды оказался около Тима, лицо которого перекосилось от удивления, смешанного со страхом. Тейлор прорычал что-то непонятное даже ему самому, и он, скорее, походил на разъяренное животное: он весь пылал от ярости, и вид у него был по-настоящему угрожающий; Роджера трясло, и он тяжело дышал, смотря прямо в глаза Тима, чувствуя исходящий от парня чужой женский запах.
— Какая же ты… падаль, — прошипел Роджер сквозь зубы, схватившись за плечи Тима. Он впечатал того в стену с такой силой, что Тим скривился от боли, и он сам как будто весь уменьшился под напором Тейлора.
Роджер не хотел даже слышать никаких оправданий, никаких рассказов, что «это все она», «я ни при чем». Тейлор прекрасно знал, каким был Тим до того, как они стали парой, и как же было глупо поверить в то, что Стаффел начнет контролировать себя ради отношений с Роджером. Роджер был просто идиотом — хуже любого барана, — раз он впервые в жизни почувствовал настоящее желание находиться рядом с другим человеком. И не просто находиться, а быть с ним постоянно, радоваться с ним и огорчаться любым ситуациям.
— Я просто… просто наглотался наркоты, ты же знаешь, я никогда не… — начал тараторить Тим, пытавшийся хоть как-то высвободиться из сильной хватки Роджера, глаза которого пылали яростью. Во взгляде Тима читался нескрываемый страх: ему доводилось встречаться с гневом Роджера, и он не мог сказать, что это было лучшим опытом его жизни. Однако…
Однако после экстази, что и глушило, и в тоже время включало на максимум все его чувства и эмоции, Тим окончательно не мог осознать, что же только что сейчас произошло. Он все пытался схватиться за реальность, но реальность как будто не принимала его, и ему казалось очень странным, что они втроем оказались в одной комнате, и двое из них были раздеты.
Джоанна попыталась оттянуть Роджера от Тима, схватив того за локоть, но парень толкнул ее с такой силой, что она упала на пол, выронив при этом подушку.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула она, прежде чем оказалась на холодном паркете абсолютно голая, но никто даже не обратил на нее внимания.
— Это не я… — тихо выдавил из себя Стаффел. Он смотрел прямо на Роджера, и у Тейлора, казалось, сейчас снесет крышу от того, какими невинными были эти глаза.
Щеку Тима разрезала слеза, и уголки его губ поползли вниз. Он выглядел абсолютно другим человеком сейчас, не тем, кого знал Роджер, и это вызывало в нем такое презрение к Тиму, что он заорал:
— Хватит рыдать!
Под визг Джоанны Роджер въехал кулаком в такое красивое личико Тима, которое Тейлор привык целовать, привык гладить, привык считать, что это чертово личико принадлежит только ему. Голова Стаффела ударилась о стену, и Роджер отвернулся. Ему было до омерзения противно смотреть на Тима, который за прошедшие пять минут стал ему самым чужим человеком на свете.
— Ты охренел? — заорал в ответ Стаффел, оттолкнув Тейлора в сторону. На его глаза навернулись слезы, и он с испугом прижал дрожащую руку к носу: оттуда вовсю хлестала кровь, и, скорее всего, ситуация была таковой, что Роджер-таки сломал этот чудный носик.
Ему было плевать. Ему хотелось просто разорвать Тима на части, но под крики Джоанны с этим дурацким словом «помогите!», он лишь со всей дури заехал кулаком по стене и, даже не почувствовав боли, с презрением, выплевывая каждое слово, произнес Тиму, который с ужасом держался за свое лицо:
— Ты даже признаться не можешь в том, что сделал. Жалкое дерьмо.
Роджер вылетел из комнаты. Ему казалось, что еще секунда, и он убьет их двоих. Еще секунда, и он задохнется, или у него остановится сердце, или окончательно поедет крыша. Он не мог находиться больше в одной комнате с теми, кто… в общем-то, еще десять минут назад были самыми близкими людьми для него.
Смешная все-таки получилась ситуация: оказалось, что возле этой комнаты стояло уже порядка двадцати человек, которые во все глаза смотрели на развернувшееся представление. Все они были пьяны и накурены, но все они поняли, что между Роджером и Тимом было что-то большее, чем простая дружба. И если Тейлор смог бы это пережить, то Тим настолько заботился о своей репутации, что, наверное, умер бы раньше времени от страха, что поползут слухи о том, что они геи. Пожалуй, эта была единственная позитивная новость за весь вечер, и Роджер даже криво ухмыльнулся этой мысли, если не считать того, что его трусило от ярости, словно осиновый лист.
На выходе из комнаты Роджер услышал жалобный голосок Тима, который заявил: «У меня с этим придурком ничего не было. Вы что, не видите, он сумасшедший!». Тейлор заорал, кажется, на всю квартиру: «Сука!».
Он только сейчас понял, что музыка больше не играла. Десятки глаз уставились на него.
Роджер, которого трясло, и ему казалось, что если он сейчас не выйдет отсюда, то разнесет эту квартиру к чертям со всеми этими долбаными людьми внутри нее, задел плечом Брайана. Видимо, тот тоже стал свидетелем того, что произошло — по крайней мере, у него было соответствующее выражение лица. Ну что ж, добро пожаловать в группу!
— Брайан, привет снова! — приторно-сладким голосом обратился к нему Роджер, пролетая мимо того; в его глазах пылал огонь. — Уверен, это было поинтереснее вечеринки, заходи еще!
И он выбежал из квартиры, забыв о куртке, что висела в шкафу при входе.
***
В дверь заколотили после неудачных попыток вызвать хозяина квартиры с помощью обычного звонка. Кто-то упорно продолжал стучать руками по двери, и вскоре из подъезда донесся разъяренный голос:
— Роджер, твою дивизию! Открой сейчас же! Это уже не смешно.
Томас пнул дверь ногой и, устав безрезультатно биться о закрытые двери, сел на пороге, где лежал коврик с милой надписью «Добро пожаловать к Роджеру Тейлору!».
— Я знаю, что ты там, и я не уйду, пока ты не откроешь.
Послышалось возмущенное сопение из темного сырого подъезда после того, как от хозяина такой же милой, как и коврик, квартиры не последовало никакого ответа. Томас прижал колени к груди, облокотившись о них руками, и понял, что сам не знает, из-за чего он негодовал больше: из-за того, что у Роджера было очередное обострение, и он решил притвориться, что дома никого не было, или из-за этой надписи, которая совершенно не соответствовала ситуации.
— Ничего это не «Добро пожаловать», чертов ты Роджер Тейлор! — сказал Томас и еще раз стукнул кулаком по закрытой двери. Как жаль, что он не додумался сделать ключи от квартир к этим… двум друзьям.
Томас уже заглянул «в гости» к Тиму с самого утра, пытаясь оттянуть момент, когда пришлось бы разговаривать с Роджером; хотя, по правде говоря, он до последнего не мог найти нужных слов, которые стоило бы сказать Тиму после той ситуации, что произошла.
Во-первых, Томас был ужасно зол. Зол на то, что они оба — эти два «подружившихся» весельчака — не явились на вчерашнюю репетицию, хотя у них намечался концерт вот уже в следующий понедельник, и Томас стоял посреди зала, толком не зная, как объяснить ситуацию Брайану. «Извини, Брайан, но в твой первый день репетиции ты можешь пойти со своей гитарой домой, потому что у остальных участников нашей группы гормоны бьют уж слишком сильно».
Во-вторых… во-вторых, Томас еще толком не мог осознать тот факт, что два его друга, с которыми у них уже больше года была группа, с которыми они собирались записывать альбомы и ездить с концертной программой, что они оба были геями. Само слово «гей» вызывало у него отвращение, и Томас не понимал его, не принимал и не хотел даже думать о людях, которые были этими «геями».
И, в конце концов, он не мог решить, что с этим всем делать дальше. Он не был ненавистником людей с нетрадиционной ориентацией — пусть уж это будет звучать так, — однако ему было странно понимать то, что люди, бывшие ему близкими друзьями, оказывается, за его спиной…
Его аж пробило дрожью при мысли о том, что они там «за его спиной», и Томас в который раз остановил себя от этих размышлений. Это было их личное дело — кого они там предпочитали затаскивать в постель, — однако это ложилось клеймом на их группу. Мало того, что они устроили скандал на вечеринке, так теперь все собравшиеся на ней люди думали, что, как минимум, двое из участников «Helix» были геями. Хорошая репутация на начальных этапах группы.
