Сталин вспомнил доносы на Тухачевского – дескать, говорит маршал, что польская кампания проиграна из-за Сталина с Ворошиловым: «Мол, не выполнили они указания главкома (Каменева36, то бишь, а на самом деле – Троцкого), не послали на подмогу Буденного: дескать, если Рыдз-Смиглы37 успел домчаться от Львова до Варшавы за десять дней, значит, и наша конница бы успела....
Это кем надо быть, чтобы сравнить марш-бросок по своей территории с наступательной операцией на территории чужой? Когда нужно обходить каждый населенный пунктик, каждую рощицу, все время посылать впереди себя разведку и ждать ее возвращения, тащить за собой здоровенный обоз… И как такой приказ дать именно Буденному: он, конечно, звезд с неба не хватает, но и дураком не является, ту самую Дубовку помнит в деталях (первый "генеральский" опыт, как забыть) и оказаться в роли Краснова совсем не хочет. Как и в роли Тухачевского.
Кулик, конечно, поглупее Буденного будет. Но и пополезней – одно удовольствие использовать его в темную. Поговоришь с ним, намекнешь о чем-то, он это подхватит, разовьет – тут и бери быка за рога, делай вид, что согласен с "его" мнением…»
Прошлой зимой Сталин принял решение о модернизации артиллерии. Полевой, танковой – всякой. Война, если и начнется, то не раньше сорок второго, а к тому времени у немцев будут другие танки, не хуже наших. Это сейчас КВ да Т-34 должны пробивать лобовую броню их танков с полутора километров, оставаясь в полной безопасности, пока дистанция не сократится метров до пятисот38… Долго это продлиться не может, полагал Сталин и решил усилить танковое (да и противотанковое) вооружение.
«Но инициатором этой кампании ему быть не следовало, да и аргументы должны быть другими – поглупее, что ли. Нельзя было раздражать Гитлера, приковывать его внимание к советской программе перевооружения, толкать его на невыгодные нашей стране шаги – от попытки создать "сверхтанки" (а что, хороших инженеров в Германии – а также в Чехии, Франции, Австрии, Бельгии, Голландии – хватало, могли бы и справиться с этой задачей), до превентивного удара по СССР. Гитлера советские действия должны были не настораживать – забавлять. А кто у нас самый забавный?
Так что выбор Кулика в качестве инициатора программы модернизации артиллерии был предопределен. Вызвал я его к себе, намекнул ему о каких-то данных разведки: дескать, немецкая армия в ускоренном темпе перевооружается танками со ста миллиметровыми пушками, с броней увеличенной толщины и повышенного качества – что первым в голову пришло, то и сказал. В общем, воодушевил маршала…
И воодушевленный Кулик все это пересказывал другим, говорил с умным видом, что против таких немецких танков вся наша артиллерия калибров сорока пяти – семидесяти шести миллиметров будет неэффективной. И предложил (от себя, конечно) снять "устаревшие" пушки с производства и начать выпуск ста семи миллиметровых, в танковом варианте в первую очередь. А когда ему стали возражать – данные разведки были у всех (в части касающейся, конечно) – стал ссылаться на Сталина. Но ему, конечно, не все верили, мол, Сталин тут не причем. Особо активным в этом споре был Ванников.39
Имел право спорить, он – нарком, а Кулик – всего лишь замнаркома. Посему Ванников мог себе позволить публично сомневаться в истинности сведений начальника главного артиллерийского управления РККА о том, что немцы смогли обеспечить "такой большой скачок в усилении танковой техники".
Умный, конечно.... Только почему не учел, что Кулик ничего от себя в принципе говорить не может? Хотя, глупость нести каждый способен, может, потому и принял он эту глупость за инициативу самого маршала», – Сталин слегка повел плечами и стал вспоминать, как мешал ему нарком в реализации намеченного.
Пришлось его вызвать в начале 41-го, показать докладную записку Кулика (тот за любое дело брался с бульдожьей хваткой, да и писучий был, за что и держали), внимательно (для вида) выслушать его возражения и, опять же для вида, создать комиссию во главе с Ждановым – тот как раз в его кабинет вошел. Мол, "ты у нас главный артиллерист, вот и возглавь комиссию". Жданов тогда еще сказал: "Ванников всегда всему сопротивляется, это стиль его работы". А сам Сталин в конце разговора бросил: "107-миллиметровая пушка – хорошая пушка…"
«Жданов все правильно организовал, на его комиссии говорили только военные: сам Кулик и те, кого он с собой приводил – Ванникову сотоварищи просто затыкали рот. Но он все равно продолжал упорствовать, тот же Жданов на него постоянно жаловался.
Опять пришлось Ванникова к себе на ковер вызывать, но он и там сопротивлялся, замолчал лишь тогда, когда ему было показано постановление Совнаркома. Хоть здесь хватило ума остановиться, понять, что решение окончательное.
Попил моей кровушки… И я сорвался – посадил по первому же поводу. Две недели назад....»
Сталин улыбнулся – «уж больно повод был смешной, анекдотический даже. Вызвали Ванникова на коллегию Наркомата госконтроля: не по его вопросу – по вопросу наркомата боеприпасов. Однако и к его – смежному – ведомству претензии были. Мехлис40 ему их предъявляет, а тот сидит себе такой довольный, улыбается. И говорит своему соседу41 (шепчет, конечно, но довольно громко – председательствующему слышно): мол, "имей в виду, Ваня: еврей еврею, как и ворон ворону, глаз не выклюет". А Мехлис – он не просто еврей, он – свой еврей (а, может, и в самом деле "интернационалист", потому и не поменял фамилию): позвонил товарищу Сталин и повез собеседников к нему, на Новую площадь.»
В сталинском кабинете нарком уже не хорохорился: де, спасибо Госконтролю, наркомат, мол, примет немедленные меры.... Сталин его прервал и потребовал повторить "шуточку". Тот повторил, а вождь в ответ спокойно так: "Сейчас, когда советскому народу угрожает величайшая военная опасность, за подобные высказывания некоторые могли бы оказаться в тюрьме. Можете идти, мы с товарищами займемся другими делами". Нарком, выходя из кабинета, не знал, что в приемной его уже ждут не очень приветливые люди, а у подъезда стоит автомобиль совсем другой ведомственной принадлежности.
«Попал под раздачу, бедолага….
С седьмого июня сидит. Выпустить, что ли? Что б пушки "устаревшие" выпускал – не до новых сейчас? Сейчас и старые сгодятся, нет ведь у Гитлера новых танков, – Сталин остановился на секунду-другую и пробурчал – Молодой42 справится. А этот пусть посидит, подумает. Да и товарищу Сталину подумать не помешает.
В самом деле, для чего все это было? Все эти игры с Куликом, да и не только с Куликом? Все эти пушки сто седьмого калибра, бетонные аэродромы на "новых" территориях? Для того, чтобы Гитлер мог быть уверенным, что мы на него (по крайней мере в ближайший год) нападать не собираемся? Или чтобы в этом не сомневались наши потомки: им то должно быть очевидно, что перевооружение и нападение – две вещи несовместные? Нет, в сорок втором все бы это пригодилось, но в сорок первом все это не просто ненужно – вредно. Дать пушки дивизиям, воюющим или формируемым, мы не можем: новых еще нет, а старые уже не производятся. Летчики не могут перелететь на запасные аэродромы, на их месте – котлованы. При такой ситуации и потомков может не быть – некому будет анализировать.
Это Гитлеру и его генералам от моих решений – радость одна. Нет перед ними ни одной полноценной дивизии – все в стадии формирования; нет у этих дивизий авиационной поддержки – неоткуда взлетать нашим самолетам. А то, что солдат и техники у нас не меньше, да и техника лучше (хоть в это то можно верить?!), что толку? Будут сами на нашей технике с нами бороться.
