Джим выбрал верить, как выбирал десятки раз до этого. Но ещё никогда он так не боялся ошибиться.

Сращенное сывороткой крыло ныло на месте перелома, и тем сильней, чем чаще он думал о Хане, МакКое и Споке. Джиму начинало казаться, что срастаться оно не хотело.

Напряжение, повисшее на мостике, можно было резать ножом – никто даже не пытался делать вид, что всё в порядке. Чи сосредоточенно вела корабль по курсу, Джим ассистировал ей за панелью навигатора, почти бесполезной сейчас. Айвил чинил инженерную консоль, Цай держал приборы Юи, а Кексик дежурил рядом со Споком.

Далеко позади них зависла в воздухе малышка Энтерпрайз. Ей нельзя было двигаться, и именно она была на мушке боевых кораблей. Скорее всего, там люди ощущали себя как в клетке. Запертые, беспомощные, под угрозой уничтожения. Да, да, они тоже готовились...

А на каком-то из двух гигантов, спроектированных гением Хана, держали МакКоя. И сейчас весь успех операции зависел от того, сколько Боунс продержится под пытками.

Джима передёрнуло от этих мыслей. Он поймал напряжённый взгляд Юи и улыбнулся ей, ощущая, что сердце колотится где-то в горле. Сказал одними губами: «Норма».

– Да, капитан. – Она тоже сделала попытку улыбнуться побледневшими губами.

Не норма. Нихрена собачьего не норма. Джима колбасило внутри от мыслей, что МакКоя там сейчас разбирают на косточки. И становилось насрать на то, что Боунс не рассказал ему о сыворотке, что предал, что считал малявкой неразумной. А вот на Хана было не плевать, ой как не плевать. Говорит, что МакКой ему дорог, чуть ли не облизывает, зажимает в туалете, а потом отправляет на пытки. “Иначе план сорвётся, капитан...”

Значит хуёвый у тебя план

Рожа твоя аугментская

Кто, блять, отправляет дорогого человека на пытки?!

Айвил что-то сделал с проводами – из консоли посыпались искры. Вздрогнула Чи. Ругнулся Кексик, решивший, что свет искр сейчас приведёт в сознание их ополоумевшего коммандера. Кирк резко дёрнул крылом, приказал не поднимать панику из-за искр и послал Цая помогать Айвилу.

Попытался сосредоточиться на текущей задаче, но в голову лезло вот это – про пытки и страх, и про то, что он сам одобрил план Хана.

К чёрту всё. Сначала он спасёт Энтерпрайз и МакКоя, это самое важное. Жизнь – вот что важно, разборки потом. Главное – не сбиться с курса.

– Адмирал, сообщение от наших информаторов. Они требовали передать, что смогут удерживать шторм не более двух…

– Достаточно, я понял, – негромко, но настойчиво прерывает главный и захлопывает коммуникатор. МакКой пытается дышать, но сквозь рваные вдохи-выдохи слышит, как адмирал поднимается со своего кресла и уходит. Быстро. Очень быстро.

И вдруг вспоминает.

Алекс Романенко, правая рука адмирала Маркуса. МакКой лично видел его несколько раз на собраниях старших офицерских составов. А после заварушки с «Возмездием» в командовании, вроде, начались перетасовки, и места замкомандующего флота Романенко лишился. А вместе с ним полетела вся «Секция 31»… Кого-то судили, кого-то разослали на дальние форпосты... Мстит, значит...

Мысли путаются.

Мстят... но за кого? За своего предводителя? За себя? За свои тёплые места?

Какая разница

Дальше думать не получается.

Леонард кричит.

А Хан из-за парализатора даже не может глубже дышать. Только сердце стучит в ушах всё громче, громче…

– Сэр, у сверхчеловека поднимается давление, – заговорила женщина, которую Райс звал Мартой. Ей Хан мог бы сломать позвоночник и нос и оставить лежать на спине, пока она не захлебнётся собственной кровью.

– Давление? – голос адмирала из-за стекла звучал глухо.

– Да, сэр. Давление. Нормализовать?

– Марта, у него переломы за часы срастаются, ты думаешь, от какой-то гипертонии он сдохнет?! Не лезь ко мне со своими идиотскими идеями!

Хан с удовлетворением отметил, что адмирал уже не говорил спокойно и ласково, как вначале. Что-то тревожило его. Что-то торопило. Видимо, те, кто желал купить Хана, не были терпеливыми заказчиками. То, что второй адмирал вышел по вызову “информаторов” и ещё не вернулся, догадку только подтверждало. А вот что насчёт “удерживания шторма”? В секции 31 он краем уха слышал о том, что какая-то враждебная раса научилась управлять магнитными полями звёзд и вызывать направленные ионные бури. Но это были слухи. Выходит, правда? Если он вспомнит, что это была за раса...

Додумать эту мысль не вышло – Леонард снова закричал.

Бессилие. Отвратительное жалкое бессилие.

– Формула, доктор.

– Леонард… Горацио… МакКой… ЮСС «Энтерпрайз»… офицер… Звёздного… флота… личный… номер…

Так звезднофлотовские выучены отвечать, когда их пытают враги. Имя, корабль и личный номер. Имя, корабль и личный номер. Ничего более.

Потом он снова воет, и следом несколько минут тишины.

– Александр Романенко, – хрипит Леонард, когда главный возвращается. Видимо, узнал второго палача. – Милитарист. Радикал. Сторонник идей… Маркуса. И за сколько… нынче… продаётся верность… Федерации?

– Я рад, что теперь мне не надо представляться, доктор.

Через секунду – громкий, выворачивающий вопль.

Хан старается успокоить сознание и ощутить каждую мышцу своего тела. Он учился медитациям, и… если так можно взять под контроль что угодно…

Крик Леонарда срывается в хриплый вой.

Затихает так же резко, как и начинался – теперь Хан слышит только тихий скулёж.

Он ненавидит тех, кто заставил его гордого Леонарда скулить и всхлипывать от боли.

– Маркус был лучше вас, – хрипит доктор, отдышавшись. – Он хоть… своих не предавал. Пытался…. дочь защитить… хоть и... псих.

Звук удара. Леонарда ударили. И ещё раз. Адмиралы совсем обезумели от страха, если дошли до такого.

А значит, дело очень плохо: они начнут палить по кораблю.

Вся пятая палуба вымерла. Скотти, едва Чехов в Сулу спустились на эту палубу, снова заблокировал подходы к ней силовыми блоками.

Наглухо были закрыты двери заблокированного силовым полем медотсека, в пустых коридорах не было ни души. В коридоре, ведущем к ближайшей лаборатории, на полу валялось знакомое чёрное перо. Пашка поёжился.

По кораблю попали, когда он и Сулу были у лабораторных дверей. Ухватиться было не за что, их швырнуло на стенную перегородку, Чехов отчаянно замахал крылом в попытках удержать равновесие, но Энти, подрожав, замерла. Дымом не пахло, сигнал тревоги по разгерметизации не включался.

Второго удара не последовало.

– Как думаешь, что это было? – спросил Чехов, поднимаясь по стеночке. Собственный голос в пустоте палубы прозвучал жутко.

Сулу головой покачал. Чёрт знает, правда, что там происходит.

– Это не в тарелку попали, судя по тряске. Гондолы, – сказал только и принялся набирать на лабораторной двери код, держа во второй руке готовый к выстрелу фазер.

Дверь разблокировалась, и лаборатории предстали им в полной тишине, как и коридоры. Клубков растений нигде видно не было. В первом помещении царила полная разруха. Уроненная мебель, перевёрнутое оборудование, кое-где на полу осколки стекла и лужи разлитых реактивов. Но свет горел ровно, никаких «ужастиковых» мигающих лампочек.

– Хоть свет есть, – сказал Сулу, подумавший, кажется, о том же самом. Они любили вместе смотреть после смены фильмы, в том числе и ужастики.

– Дай мне коммуникатор, универсальную отвёртку и пару минут – и я сделаю так, что замигают, – прошептал Пашка. Ему здесь не нравилось настолько, что перья дыбом вставали.

– Недостаточно ещё от страха распушился?– поддел его Сулу, обернувшись через плечо.

– Фу, злая Утка… – Пашка попытался присобрать взъерошенные перья. Мало ли обо что заденут.

Они шли по коридору между лабораторных помещений, наступая на осколки стекла. Кое-где были выбиты двери и перегородки. И ни одного клубка или щупальца, даже полудохлого. Хан говорил, здесь погибло человек сорок без малого, не могли же растительные клубки так быстро распасться… А если бы и распались, остался бы серый пепел-прах, как на Саратоге.