– Нам лучше до суда наедине не видеться, – сказал спокойно. – Мало ли.

Хан чуть приподнимает брови.

– Как пожелаешь. Скажешь что-нибудь на прощание?

Доктор поднялся, прошуршав крыльями о стекло. Кивнул.

– Спасибо. За то, что дал ощутить себя живым впервые чёрт знает за сколько.

– У меня сложилось ощущение, что ты позволяешь себе ощутить жизнь только когда собираешься на смерть, – Хан встаёт на ноги. Слегка встряхивает крыльями. – Но пожалуйста. Сейчас ты пойдёшь к себе или работать?

– К себе и работать, – Леонард, уже в проёме, фыркает и отмахивается. – Сбиваю данные по тебе за всё время кураторства, пишу отчёты на последние события… Составляю подробную характеристику для суда. – Он слегка хмурится. – Здесь в репликаторе нет зелёного чая, а у Пашки нет времени. Если закодируешь чай, можешь лично принести мне кассету перед альфа-сменой.

Он уходит, напоследок слегка застряв взъерошенными крыльями в проёме.

Хан провожает его взглядом. Да, если не знать его, можно подумать, что он в порядке. И ведь это не актёрская игра. Леонард так ощущает себя – как будто всё правильно. Как будто так и нужно.

Хан чуть щурится, чувствуя, как от ярости начинают раскрываться крылья. Шуршат перья, задевая о стены.

Что ж, это право Леонарда – определить свой выбор. Право Хана – не дать ему осуществиться.