Его пальцы слегка, едва ощутимо гладят пальцы МакКоя. МакКой отворачивается к звёздам.
– Они с коммандером, скажем так… в размолвке. После случившегося.
– Как глупо с их стороны. Сейчас не время, чтобы ссориться и оставлять друг друга.
– А для чего время – забиваться в углы и смотреть на звёзды?
– Иногда это полезно. Смотреть на звёзды и думать о перспективах. Если бы не ты, душа моя…
Хан указывает на одну из далёких, едва мерцающих звёзд. Вторая его рука ложится МакКою на плечо.
– Я просматривал звёздные карты. Там есть звёздная система Цети-Альфа, а в ней пара пригодных для жизни планет. Одна из них была бы прекрасным домом для меня и моих людей. Правда, сейчас мои амбиции выросли, и править планетой я уже не хочу.
МакКой щурится в звёздную даль. Может, было бы неплохо – на далёкую планету… Только намекни, что называется, и Хан угонит корабль. Цети-Альфа, Квадра-Прима, Церера-6. Только это бредни. Найдут, с того света откопают и информацию вытрясут. Нечего и надеяться.
Хотя насчёт “того света”, он, конечно, погорячился... Уж доктор с его стажем прекрасно знает, что с того света возвращаются редко. Особенно те, кто этого крайне не хочет.
Боунс усмехается и расслабляет напрягшиеся крылья. Надежда – чувство безмерно нелогичное, прав был гоблин.
– Только бета-квадрант не трогай, я тебя прошу, куча хороших баров и забегаловок пострадает, – фыркает, поглаживая хановы пальцы на своём плече. – Дельту бери. Вроде как Совет при Маркусе всё оттуда угрозу ждал.
– Если ты попросишь, я сделаю что угодно.
МакКой чувствует мягкое прикосновение к виску – это губы Хана. Потом прикосновение твёрже – это уже его лоб.
– Леонард, – говорит сверхчеловек тихо, – я хотел бы увезти тебя далеко отсюда. Куда-то, где мне не придётся делить тебя с капитаном и Павлом. Но ведь ты не согласишься. Ты нужен им. А значит, и я буду тут, с тобой. Так близко, как только ты подпустишь.
Многозначительно. Чёртов птеродактиль.
– Подпущу, подпущу, не сомневайся.
МакКой скидывает его руку с плеча, разворачивается. Тесно, и крылья бороздят маховыми перьями по стеклу. Хан едва заметно щурится в звёздном полумраке. Боунс кладёт ладонь на его плечо. Тянется к уху. Хан горячий даже через форменку, от его шеи пахнет чем-то хвойным, как тогда, на обзорке. Впрочем, он и сам по себе, без шампуня, не пахнет, как человек. Иные механизмы и скорости обменных процессов.
– Ты не рискнёшь безопасностью птенцов теперь, – МакКой говорит это тихо, на грани слышимости. – Тебе придётся пройти через суд, а это полгода минимум. Каждый из нас защищает свою семью, Хан. И ты не помешаешь мне защитить мою.
Его щеки касаются горячие пальцы Хана.
– Разве я уже не доказал, что готов защищать её вместе с тобой? Что я могу и готов её защитить?
– Ты полгода будешь сидеть в камере с видом на Золотые ворота, – МакКой убирает его руку. – Никаких посещений, передач, присутствие на суде – голопроекция. Помощничек.
– Ты так очаровательно недооцениваешь меня.
Хан берёт его за подбородок, но уже не ласково. Твёрдо. Разворачивает лицом к себе и смотрит в глаза.
– Очень хорошо обдумай ситуацию, душа моя, – это он говорит, уже не заигрывая. Спокойно. Почти угрожающе. – Ты видел, на что я способен. И от тебя зависит, на какую цель я брошу свои способности в ближайшие полгода.
МакКой вместо ответа прикладывает два пальца к его шее, под челюстью. Хан чуть поводит головой – явно не зная, как на это реагировать, но замирает. Боунс смотрит в его глаза и считает. У сверхлюдей пульс и так быстрее человеческого. Но сейчас Хан, каким бы спокойным ни казался, волнуется. Если такая простая эмоция применима к этому сверхразуму.
МакКой улыбается. Это же мило, в конце концов. Звездец как мило.
– Тебе и правда важен мой ответ. Пульс выдаёт. Ты не знаешь, что я отвечу, и беспокоишься.
Хан приподнимает брови.
– Твоё недоверие оскорбительно.
МакКой убирает пальцы от его шеи.
– Верификация.
Он тянется и целует Хана, мягко запуская пальцы в его волосы. Ероша укладку. Мелкая месть – назад сверхлюдь пойдёт по кораблю с частично восстановившейся естественной кудрявостью.
Губы Леонарда пахнут кофе и слабо-слабо овощным сандвичем. Конечно, он не станет насиловать свой организм тяжёлой едой и выпивкой сейчас. Сейчас ему не нужно заглушать голос совести.
Хан сжимает его волосы в ответ, немного наклоняет голову и скользит языком меж его горячих губ. Запах Леонарда окутывает его, вплетается в его собственный, ласкает кожу теплом, близостью его тела. И тело Хана, разум, сама суть его не может не откликнуться – Хан целует его медленным, глубоким поцелуем, прижимает к себе. Хан любит его. Отчаявшегося человека, посчитавшего себя проблемой и угрозой для своей семьи. И со свойственной только ему безжалостностью к себе желающего эту проблему решить.
Его решение читается в его действиях, в том, как он отзывается на поцелуй – приникая, вжимаясь, всем собой, жадно; словно Хан для него источник влаги в раскалённой пустыне… И Леонард пил его, зная итог. Пил, захлёбываясь, перед неминуемой смертью. Тело реагирует соответственно, хоть Хан и старается контролировать свои реакции. Глубоко и размеренно дышит, а сердце колотится сильнее, и раскалённый шар желания, покоившийся до этого в груди, медленно распространяет жар на живот и ниже.
Хан скользит рукой на шею Леонарда, чуть сжимая загривок, второй притягивает его ближе. Он желает ощутить его на своих коленях. Желает запустить пальцы в перья у основания крыльев, ощутить их жар и дрожь. Волны запаха и тепла от Леонарда захлёстывают его, мешают мысли и подталкивают к горячему, алому и такому желанному забытью…
Но это не должно произойти так.
Сама мысль о том, чтобы разорвать поцелуй, кажется кощунственной. Хану приходится призвать на помощь весь свой самоконтроль, и даже так он не отстраняется. Лишь размыкает поцелуй и прижимается губами к шее Леонарда, близко к пульсу.
– Нет. Нам нужно остановиться.
– Не время и не место, – соглашается он хрипловатым шёпотом и усмехается сквозь сбитое дыхание. Чуть трётся щекой. Его пальцы ласково перебирают волосы на затылке Хана, но отстраняться доктор не пытается. – В последнее время я думаю, что лучше бы ты не просыпался в нашем времени. Чтобы я никогда не знал про твою кровь… И заодно про тебя самого. Многовато приключений на задницу старого задолбавшегося доктора.
– Как же ты себя недооцениваешь… – Хан снова прижимается губами к его коже. Он дышит его запахом, он пьян им. – Но я готов слушать твои жалобы на жизнь вечность. Лишь бы ты провёл её со мной.
– Нету у нас вечности, привыкай, – Леонард прижимает его к себе, кладёт руку между крыльев, поглаживая. – Даже у тебя, большекрылый мой.
– Я отвоюю у времени самый большой кусок, который смогу. Я вырву его, сделаю нашим и проведу с тобой. Я войду в твою жизнь так прочно, что ты и сам не будешь представлять её без меня. Я проникну под твою кожу, в твои вены, в твои мысли и разум. Я стану твоим воздухом, и в этом я клянусь тебе.
Хан трётся щекой о его шею в приступе безрассудного отчаяния. Он снова вступает в игру, ставка в которой – жизнь Леонарда, но играть, вдобавок к списку врагов, придётся и против самого доктора, на незнакомом и ненадёжном поле.
– Я не потеряю тебя, любовь моя, – шепчет тихо. – Ты мой.
Леонард не отвечает. Монотонно поглаживает между крыльев. Скорей всего, смотрит на звёзды, которых так боится. Хан в ярости на него за его решение, но разве возможно переубедить сейчас? Леонард упрям. Он будет сидеть с Ханом, целовать его, перебирать перья, и попутно совершенно спокойно обдумывать быстрый и безотказный способ лишить себя жизни. Жажда самоуничтожения слишком громко говорит в нём, она сплелась со страхом за семью и не позволит даже рассмотреть варианты, попытаться бороться.
В коридоре за дверным проёмом кто-то куда-то стремительно прошёл, шурша перьями. Чуткий нос Хана уловил запах гари и жжёной проводки – инженер в запале работы. Но это было уже неважно. Их хрупкое уединение было нарушено. Леонард отстранился, а Хан не стал его удерживать.
