живите долго и процветайте v(_)

Ваши Авторы.

====== Постистория 1. Почему доктор не любит звёзды ======

Комментарий к Постистория 1. Почему доктор не любит звёзды Данный текст открывает серию необязательных внесюжетных зарисовок по макхану.

Будут филлеры и о спирке, а пока начало положено.

Триббл.

За стеклом лежало мерцающее звёздное полотно. Если смотреть долго, начинало казаться, что никакого пространства нет, чернота, усеянная точками звёзд, на самом деле плоскость, в которой кто-то проделал миллионы дырочек разного диаметра. А позади плоскости размещён источник освещения, подсвечивающий эти дырочки.

Боунс смотрел достаточно долго, чтобы так начало казаться. Крохотный отгороженный отсек за инженерным блоком пустовал; сюда едва бы могли втиснуться четыре человека. Он напоминал МакКою забытый балкончик, прилепленный в старом особняке к такому же забытому чердаку.

Наличие такого места на «Корунде», корабле, построенном по проектным чертежам Хана, казалось вообще невозможным. МакКой привык считать, что ничего нефункционального Хан в принципе не делает. А тут – странный закуток без назначения. Хан его версию подтвердил – сказал, что это «просто пространство».

Сейчас «балкончик», впрочем, был кстати. Давал возможность поговорить без лишних глаз и ушей.

Они сидели прямо на полу, МакКой подобрал крылья. Хан укрывал его своим, полураскрытым.

– То есть, у этого закутка правда нет назначения, – уточнил МакКой, оттягивая начало разговора.

Он не смотрел в сторону Хана, но слышал беспокойное шуршание перьев.

– Людям в длительных перелетах требуется пространство, где они смогут почувствовать себя не на работе. Или хотя бы знание о его существовании на борту.

Хан мог перейти сразу к делу, но не стал. Хотел, чтобы МакКой начал сам, когда будет готов? Ну, оттягивать дальше и правда смысла не имело.

Боунс кинул последний взгляд на дырочки-звёзды.

– Я должен поговорить с тобой об оторванном крыле. Точнее... о том, что этого не должно повториться. Никогда, ни при каких условиях.

– И если я соглашусь, то...?

– Я с тобой тут не торгуюсь, – отрезал МакКой, разворачиваясь к нему. – То, что ты сделал, уже усложнило процесс твоей судебной защиты. Ещё пара таких выходок – и тебе не поможет ничьё заступничество. От заморозки, Хан, вас всех – и тебя, и семерых твоих птенцов, отделяет только твоё благоразумие.

Хан смотрит на него. Смотрел всё это время. И жуткий взгляд прозрачных глаз спокоен, разве что при упоминании птенцов в нём проскользнуло какое-то неуловимое выражение.

– Неверная тактика, – он качнул головой. – Ты хочешь, чтобы я пообещал это именно тебе. Не суду. Не флоту. Тебе.

– Почему ты думаешь, что я требую от тебя личного обещания?

– Потому что ты видел. Ты почувствовал, что это такое, когда человек лишается крыла. Ужасное, неправильное, чудовищное событие, правда?

Хан описывает это глубоким и вкрадчивым голосом, хотя выражение глаз не меняется. Оно будто застыло.

– И ты, а не твоё призрачное “всеобщее благо”, именно ты сам не хочешь, чтобы я сделал это вновь, ведь тогда перед тобой снова встанет выбор, твоя чудовищная моральная дилемма – прощать меня или нет. Так скажи это. Хочешь моё обещание, Леонард?

– Ты опять...

– Назови свою цену.

Хан смотрел на него и ждал, чуть сощурив светлые глаза.

– Хорошо, хочешь по-плохому – будет, – МакКой выдерживает его взгляд. – В суде при даче показаний я не стану оценивать твой поступок. Скажу, что от боли был не в себе, и твои действия, просмотрев записи с камер, сочтут самозащитой. А если не пообещаешь… если не дашь гарантии мне, здесь и сейчас, я предотвращу повторение такой ситуации. Скажу суду, что ты сделал это намеренно, для чего ты это сделал, тоже не скрою. И больше ничьё крыло ты не оторвёшь. В криосне это проблематично.

Хан чуть приподнимает брови.

– Хорошо. Это всё, что ты хотел мне сказать?

– Твой ответ, – негромко сказал МакКой, продолжая на него смотреть.

– Вот он, куратор МакКой. Вы имеете право говорить в суде всё, что посчитаете нужным и этически правильным. Как и я.

– И как долго ты намерен кормить меня софизмами?

Взгляд Хана становится насмешливым. Он чуть склоняется к МакКою и говорит негромко:

– Как угодно долго. Просто перестань разыгрывать карту куратора, Леонард, и мы поговорим. Я не с куратором пришёл на встречу.

МакКой кривит губы и отворачивается от него, вновь вперяясь взглядом в плоскую вселенную за стеклом. Правда, взгляд стопорится на собственном отражении в этом стекле. Оно кажется призраком. МакКой смотрит в глаза себе-призраку и практически ощущает себя им – нематериальным оптическим эффектом, сквозь который просвечивают звёзды.

Разве что оптическому эффекту вряд может так хотеться выпивки.

– Наверное, виной твоему поведению – триста лет сна. У человечества было время осознать ошибочность следования доктрине мести. У тебя и твоих птенцов такого времени не было… Хорошо. Я прошу тебя о благоразумии. Не как куратор. Не усложняй мне задачу в суде.

Хан берёт его руку в свои. Начинает медленно перебирать пальцы, мягкими, почти массирующими движениями. Выдерживает небольшую паузу, прежде чем заговорить вновь.

– Ты – человек жизни, Леонард. – Он говорит размеренно, ровно, будто рассказывая какое-нибудь древнее предание. – Для тебя сохранить жизнь и здоровье человека… любого разумного существа – первостепенная задача. Это одна из черт, за которые я начал тебя уважать, а впоследствии полюбил. Не думай, что я не понимаю, как для тебя выглядел мой поступок. Но сейчас перед тобой не стоит выбор оправдать меня или не оправдать в суде. Поспособствуй ты карательному приговору – история может повториться. К тому же, вряд ли тебе хочется, чтобы мои птенцы пострадали, ведь в твоих глазах на них нет вины. Дело не в прощении – ты готов простить меня, ты уже ищешь мне оправдания. Это вопрос куда более личный – пустить или не пустить в своё пространство существо, способное на такое зверство. Ведь если ты пустишь, а я совершу это вновь, ты будешь чувствовать свою причастность.

Он снова умолкает. Возможно, собирается с мыслями. Или даёт МакКою передышку. Но это длится недолго.

– Я собираюсь стать гражданином Федерации, Леонард, – снова начинает он. – И служащим Звёздного Флота. Я должен буду следовать вашим законам… хотя бы номинально. Учитывать ваши моральные нормы. Учиться жить с вами. Мне придётся меняться, и моим птенцам тоже. Я понимаю это, и будь уверен, заставлю понять и их.

Снова пауза. МакКой только собирается заговорить, но Хан прерывает его:

– Подожди. Нам нужна ясность. То, что случилось на корабле… я мог бы сказать, что потерял контроль над собой и сделал это в состоянии аффекта, но это не будет полностью правдой. Как и полностью неправдой. Я мог этого не делать. И в будущем в аналогичной ситуации я выберу не делать, обещаю. Это я обещаю тебе, Леонард Горацио МакКой, мой куратор и будущий партнёр. Тебя устроит?

– Да, Хан, – МакКой сжимает его пальцы в ответ. – Устроит.

Хан ласково прижимает костяшки его руки к губам и прикрывает глаза. Он выглядит почти умиротворённым. И крыло, обнимающее МакКоя, еле слышно шуршит перьями.

– Сейчас ты выглядишь лучше, чем при нашей последней встрече, – Хан тихо говорит это и прижимает руку МакКоя к своей щеке. Слегка приоткрывает глаза. – Тебе нашли каюту? Какая она?

МакКой внутренне расслабляется. Он боялся, что Хан заговорит о сыворотке и вытрясет из него правду. И крылья не болят. Нечему болеть после принятого решения.

– Ну, каюты тут для всех не предусмотрены, умник, – МакКой смотрит на переплетение их пальцев, чтобы не встречаться с Ханом взглядом. – Поэтому квартирую в капитанской. Там тебе хватило соображалки наколдовать в чертежах ванну, за что, конечно, спасибо. Правда, зная тебя, это не соображалка, а банальное сибаритство.

– Тебе тоже не мешало бы его оценить, – Хан чуть улыбается. – Но неужели капитан предпочёл твою компанию коммандеру?