– Вот щас очень быстро, Джим, – подтягивает к себе стакан, – в окне не видно город, зато видно тебя. Намёк понял. А теперь марш за коммандером.

Ещё бы Джим не понял намёк – полгода таких намёков дожидается. Он кидается следом. Оказавшись на лестничной площадке (она в этих элитных высотках размером с хороший спортзал), Джим пытается догнать Спока – и всё безуспешно, собственной скорости хватает лишь на то, чтобы не позволить увеличиться расстоянию между ними.

– Спок! – кричит он, наконец, когда Спок практически долетает (не раскрывая крыльев) до лифта. Упустишь его – и пиши пропало.

Останавливается. Очень нехотя. И так же нехотя оборачивается. Джим с болью наблюдает, как он на секунду прикрывает глаза и насильно складывает за спиной встопорщенные крылья.

– Капитан?

– Джим.

Теперь можно убавить шаг, поэтому к Споку Джим подходит уже в обычном своём темпе.

– Я просил называть меня по имени в нерабочее время, – напоминает он вулканцу, становясь напротив.

Спок плавно сплетает пальцы опущенных рук. И стоит перед ним – чёрный, болезненно-строгий, безумно красивый… С расстёгнутой молнией на вороте свитера, обнажающей горло.

– Как вам будет удобней… Джим. У вас ко мне какое-то дело?

На него не смотрит. Чуть в сторону и вниз.

– О господи, Спок…

Джим, не осознавая своего движения, делает шаг вперёд. Теперь они стоят почти вплотную, и ноздри Кирка подрагивают в попытках уловить тонкий запах Спока: ментол, древесина и травы.

– Спок, почему ты… такой? – Джим понижает голос почти до шёпота. Он не решается коснуться вулканца – тот и так отшатнулся от него, и это почти невыносимо. – Спок, ты прекрасен, я голову теряю…

– Тому, что я «такой», как вы выразились, есть причина под названием «генотип», – Спок не отстраняется больше, тоже говорит тихо. И почему-то горько – или уже спьяну чудится. – Капит… Джим, я не уверен, что вам следует находиться тут.

– А я уверен. Спок, Сп…

Джим не знает, что делать. Ему хочется коснуться Спока – но это неприемлемо для вулканцев. Ему хочется говорить, и мысли путаются в голове как куски мягкой ваты – всё-таки виски возымел своё действие. И робость, чёртова робость, которая всегда сковывала его при попытках говорить со Споком на личные темы.

– Спок, ты смотрел на меня в отражении, – находится, наконец. И хочется приблизиться, снова ощутить запах вулканца – нельзя. Джим просто смотрит на него во все глаза. – А я все эти полгода… да ты заметил, наверное, Спок, ты же умный. Почему ты упрямишься? Почему отталкиваешь?

– Вы знаете причину. Если это вас успокоит, да, я наблюдал за вашим отражением.

Нереально долгую секунду Спок смотрит прямо на него – тёмные глаза мерцают, целая галактика звёздной глубины, – а затем быстро берёт его за руку, подносит к губам и оставляет на пальцах практически неощутимый поцелуй. Но всё существо несчастного пьяного капитана словно пронзает разрядом электричества. В груди растёт и вытесняет собой воздух огромное, сияющее, ослепительное, ликующее… чёрт знает что, от него хочется кричать, но не получается даже вдохнуть. Он теряет знание о том, как дышать и как существовать, не слышит, как подходит лифт, понятия не имеет, когда Спок успел его вызвать, и только смотрит на свои пальцы в его пальцах, на то, как Спок склоняется к их переплетению ещё раз… и выпускает его руку, отступая в раскрытые двери лифта.

– Спокойной ночи, Джим, – еле слышно говорит побледневший коммандер, и автоматические створки скрывают его за собой. Лифт тихо урчит, унося сквозь этажи вниз весь смысл.

– Не знаю я причины, – выдыхает Джим, когда к нему возвращается способность дышать.

Джим смылся за Споком, и МакКой вновь остался один на один с мрачными мыслями о Хане в переполненной капитанской гостиной.

Собравшиеся тем временем переставали играть и разбивались на более тесные группки. У большой авдазийской пальмы в горшке наигрывали на неком инопланетном струнном инструменте размером с коробку конфет, а сидящие кружком люди тихонько пели; на диване пили и обсуждали новый политический курс Федерации в отношении нейтральных колоний; парнишка из биологов уселся на перила лестницы, ведущей в верхнюю часть квартиры, и смотрел ночные новости на падде.

– Про наш завтрашний отлёт почти все каналы! – крикнул раз с лестницы, чем подал всё ещё бухающим идею для очередного тоста.

Одиноко валялся носок – тот самый, активно летавший по комнате полчаса назад.

Лейтенант Циммерман сидела и сосредоточенно мешала некую адскую алкогольную смесь в высокий пивной бокал. Рядом с ней пристроилась Ухура с таким же бокалом, но, в отличие от подруги, она-то пьяной совершенно не казалась. Задумчивой разве что.

У стены, уткнувшись лицом в грудь растерянного энсина, плакала девушка. Девушку МакКой не опознал, да и сложно по затылку человека опознавать, а энсин был из его – прислали на стажировку. Способный малый. Что у них там случилось…

Группка из четырёх стажёров – из научников и инженерного – под руководством Чепел разучивала вальс. Кристин хорошо танцевала, очень, здорово, что её таланты не пропадают даром.

Сулу, нисколько не пьяный, утащил Чехова от его коктейлей на кухню якобы за «чаем». МакКой, отхлебнув из стакана с минералкой, покачал головой: добром этот роман не закончится явно. Хотя бы потому, что начался он ещё в Академии с дикой влюблённости Пашки в старосту второго курса командного отделения, который был старше кудрявого на шесть лет, уже состоял в браке и имел среди своих кличку «боевая утка». Первое – за то, что был чемпионом Академии по каким-то там единоборствам, а второе – за ярко-сизые, блестящие полоски на тёмных крыльях. Такие бывают у диких селезней. Тогда Сулу на влюблённого Чехова внимания вообще не обращал, как и поначалу службы на корабле, но вот чуть позже… Ну да, во время годовой миссии с кем-то надо было трахаться. И не стыдно, надо же. Боунс досадливо фыркнул, вспомнив, как Чехов сам себя в грустную такую шутку называл «космической женой».

Ближе к бару собрался уютный кружок корабельных бухариков. Во главе – Скотти, он всегда такие мероприятия возглавляет, Кинсер, его правая рука, какой-то желтокрылый инженер. А, де Саль. Крылья чистого цыплячьего оттенка, но ни клочка пуха – в отличие от их бедового капитана. Скотти, начав вещать что-то про шотландский виски, принялся разливать по стопкам… да, точно, его.

МакКой поднялся, чтобы присоединиться. Главный инженер плохую выпивку не жаловал.

Скотти, понятно, его сразу заметил.

– О, МакКой, – он отсалютовал ему бутылкой. Крылья невнятного серо-чёрного цвета чуть встопорщились. – Правильно, к нам… давай. Порадуешь новостями?

МакКой водрузил свою старую задницу на свободный стул. Кивнул:

– Ну что я могу сказать, почки уже появились. Вчера во время заселения кают Пашка вокруг них кругаля выписывал. Ни на что не намекаю, но не нальёшь ли ты за старания великому садоводу?

– За такие-то новости, ха!

Скотти, как фокусник, выудил откуда-то чистую рюмку. Подул в неё, крякнул и налил щедро, до краёв. Чуть не расплескал, пока передавал, но МакКой вовремя подхватил. Нет, сэр, последнее, что у хирурга дрогнет – это рука. А шотландский скотч на родниковой воде – не то пойло, которое можно расплёскивать.

Желтокрылый де Саль тоже оживился. Значит, из посвящённых. А МакКой и не знал, что Скотти своего зама в это впутал.

– Господа, – сказал Боунс, поднимая рюмку повыше, – все мы приложили к этому проекту немало труда, терпения и обводных отчётных бумажек. Поэтому предлагаю выпить за нас и за то, чтобы наши кактусы плодились и размножались.

– И были здоровы, доктор, – вставил де Саль, подняв к потолку палец.

– Что за кактусы?

Нет, рука всё же не дрогнула, а сам МакКой – почти. К ним подошла Ухура, потягивая очередной (сколько она их выпила?) коктейль через трубочку и хитро глядя на компанию. На Скотти.

– Ну… эээ… Кактусы для исследования доктора. Они производят…