Чехов сидел тут же. На полу. Обставленный бутылками разноцветного пойла. Он смотрел на выкрутасы Сулу, периодически отпивал то из одной, то из другой, жаловался, что это не водка, и занюхивал крошечным солёным огурчиком. МакКою химики по секрету слили информацию, что Чехов мешает спирт с порошком для приготовления детской газировки – такой был популярен в конце двадцатого века.

– Гадость жуткая, – шепнула лейтенант Циммерман, прикрывшись ладонью, как будто кто-то мог их услышать за музыкой,– но забирает на раз-два.

Охранники, возглавляемые мистером Хендорффом (ну да, Джим, Кексиком), вели себя совсем странно. Они сбились в кучку и пытались петь а капелла, встряхивая полураскрытыми крыльями. Им тоненько подтягивала выхлебавшая бутыль забористого пойла Ухура. МакКой не переставал удивляться крепости её желудка. Эта удивительная леди пьянела очень медленно – и слава космосу, потому что во хмелю она начинала травить непристойные анекдоты, и всё-то на разных непонятных языках.

МакКой аккуратно обошёл поющих (из-за их крыльев гостиная казалась в два раза тесней), Кинсера (он разошёлся лупить по тарелке) и присел рядом с задумчивым Джимом на край пушистого ковра. Как раз и музыка стала потише.

– Чего загрустил, капитан?

– То есть предполагается, что я переставал грустить, да? – Джим со вздохом отставляет даже не ополовиненный стакан. – Чёрт. Из-за общения с гоблином начинаю сыпать логичными фразочками.

МакКой поискал глазами вышеупомянутого гоблина. Тот стоял у панорамного окна, разглядывая ночной Сан-Франциско. Можно было увидеть его отражение. И впервые, – впервые на памяти доктора – Спок был без крыльных фиксаторов вне зала для полётов и тренировочного. Наконец-то, маленький, а то аж жалко его.

– Может, оно и к лучшему, – сказал МакКой, размышляя, каково это – всю жизнь носить накрыльники. – Легче будет жить вместе.

– У нас смежные каюты. Не одна.

Джим прослеживает направление его взгляда, останавливается своим на гоблине. Сразу грустнеет. Едва заметно, но МакКой его слишком долго знает.

И склоняется ближе к капитанскому уху.

– Я не в том смысле, Джим. Что, неужели никто из вас двоих ещё не признался?

Джим только отмахивается, понижая голос.

– Боунс, это уже не смешно. Я тебя послушал, полгода к нему подкатывал, и хоть бы один просвет. Не сегодня.

– А-а-а, тебе просвет нужен? Ну, пацан, помочь не могу. Разве что Спок из ревности убьёт меня, и ты наконец прозреешь. Бутерброды в обозримой близости есть?

– Я приносил штук пять, но их уже нету, – Джим разводит руками. – Могу слетать, сам не отказался бы.

– Сиди, прижми перья. От голода не умру, – Боунс притягивает к себе оставленный капитаном коктейль. Судя по едко-зелёному цвету и запаху земляники с мятой, пробивающемуся через густой спиртовый дух, мешал Чехов.

Джим и сидит, изредка поглядывая на Спока в штатском. Ничего из ряда вон выходящего, чёрный свитер, тёмные простые джинсы. А Джим вытягивается в его сторону так, будто Спок невесть какую красоту на себя нацепил.

– А вас со Споком наш… новичок ещё сильней, чем меня, напрягает, – замечает не в тему.

Наступает очередь Боунса мрачнеть.

– Во-первых, он тебя убил. Ну или послужил косвенной причиной твоей смерти, неважно. А во-вторых, Джим, здесь сыграл роль размер крыльев.

Кирк, хмыкнув, улыбается и склоняет голову, побалтывая охристую жидкость в стакане.

– Крылья, надо же, – бормочет себе под нос. – Нормальные мужики хуями меряются.

Боунс вздохнул. Некоторые вещи капитану приходилось объяснять доходчиво и подробно, как дитю малому.

– Раз ты опустил наш разговор в такую плоскость… – МакКой повертел стакан с зелёнкой неизвестного происхождения. Глотнул. Гадость, права была Циммерман, зато гадость с мятой. – Будем исходить из конкретных данных. Представь, что у тебя самый-пресамый здоровый хуй на всём корабле. Причём об этом все знают и никто даже не пытается конкурировать. То есть, это истина в последней инстанции. Представил?

– Господи…

Джим, прыская, закрывает лицо ладонью. Смеётся беззвучно, зато прекрасно видно, как трясутся его плечи.

Кинсер с каким-то больным энтузиазмом застучал по тарелке.

Мимо пролетел чей-то носок.

– Ладно, – капитан выставляет руки вперёд. Всё ещё улыбается. – Убедил. У меня самый-пресамый огромный хуй.

МакКой глотнул ещё зелёнки. Забирало. Мимо пролетел второй носок, Джим поймал его на лету и кинул подбежавшему Сулу. Боунс успел заметить, что в носке что-то набито.

– Спасибо, капитан! – рулевой на бегу изящно поймал носок, дёрнул тёмным крылом и унёсся в сторону большой шумной компании на другой стороне зала.

– Как думаешь, во что играют? – спросил Джим.

– Да кто же их… А что в носке?

Кирк приподнял брови.

– Другие носки. Ну, на ощупь.

– Весьма остроумно. Ну так вот, возвращаясь к разговору…

– О Споке?

– О хуях. Ну и о Споке, конечно же. Итак, ты знаешь, что конкурировать с тобой может только один человек. И он тебе вдобавок сильно насолил в прошлом, – завернул ближе к конкретике МакКой. – Но он далеко, на своём корабле ты царь царей и всё это пустой звук. И тут, в один прекрасный день, этот конкурент вдруг оказывается на борту в качестве члена твоего экипажа… И ты понимаешь, что ошибался. Вы даже не конкуренты, а ты продул ему в длине… этак в полтора раза. И опять же, об этом все вокруг знают.

Джим продолжает улыбаться, но теперь задумчиво. Делает пару глотков из своего стакана.

– Хах, то есть, Спок, как обладатель самых больших крыльев… И тут Хан. Реально на хуи похоже…

Дошло, видать. Ну, в соображалке Джиму не откажешь. Со Споком в размере крыльев никто из землян соперничать не мог, он, вроде бы, даже входил в реестр людей с самым большим размахом крыльев в истории человечества, а других крылатых рас на корабле как-то не было. А вот Хан его обскакал, да не просто обскакал, а сантиметров на тридцать. А может и больше, Боунс точно не помнил.

Он хлебнул зелёной дряни в честь капитанского понимания.

– В общем, жди веселья, друг мой. Спок этого так не оставит.

– Кому веселье, а у кого коммандер – заносчивый и невыносимый сукин сын, – Джим поднимает стакан, смотря на Боунса сквозь просвет. – Как бы мне самому от них сбежать не захотелось.

Опять пролетает носок, после чего слышится оглушительный свист. Насколько МакКой помнил, так на корабле умел свистеть только Чехов.

Взгляд случайно ловит Спока. Стоящего спиной к ним прямо напротив. Смотрящего в окно Спока. Не сдвинувшегося… за последний час… даже на дюйм Спока. Соображается сложно, Боунс, оказывается, выхалкал зелёнку и уже пьян. Но то, что Спок уже час смотрит на город… А Джим час сидит вот тут на краю ковра…

При включённом свете.

– Ты чего? – встревоженный голос Кирка над ухом.

– Щас.

Стакан – на пол, ладонь – на капитанское плечо, самому – подняться. Джим, на которого оперлись, морщится.

– Готовься, – Боунс наклонился над ним, – ловить свой шанс. И не сходи с этого места, слышишь?

Высказавшись, почапал к Споку. Так и есть: свет гостиной мешал нормально рассмотреть что-либо за окном. А вот вся гостиная с гуляющими там отражалась прекрасно. В том числе и сидящий на ковре капитан.

– Любуетесь отражениями, коммандер? – вкрадчиво спросил МакКой, дойдя до Спока. Спок, отдёрнувшись от стекла, ощутимо вздрогнул крыльями. Вся огроменная чёрная масса перьев как будто резко вдохнула и зашелестела, приподнимаясь над его плечами.

– Да-да, коммандер. Или же вас волнует только одно отражение в этом стекле?

Джим наблюдает престранную картину. МакКой подходит к Споку, осматривает стекло вместе с ним, потом бросает пару слов. Крылья Спока вздрагивают, дыбясь перьями, после чего вулканец резко разворачивается и шагает к выходу.

Джим даже не успевает среагировать, только отставляет стакан и привстаёт с места – а МакКой уже тут, будто транспортировался. Тяжело плюхается на своё место, икает и выглядит неприлично довольным.