– Верю, себе оставь. Ты же до сих пор не опух.

МакКой проигнорировал это «ты», стянул с подлокотника подушку и смял её у себя на коленях, уперев в мягкую поверхность локти. Крылья продолжали ныть. А он – что? Что говорить? Хочет ли он броситься в объятия к сверхчеловеку, который обещает ему на полном серьёзе заботу, защиту и безопасность? А даже если и да – готов ли рискнуть безопасностью своей семьи? Ответ однозначный…

– Ничерта подобного, – пробормотал вслух.

– И почему всё обязательно должно быть сложно, да? – Джим усмехается, катая шарик из фольги в своих ладонях. – Ты не против, чтобы я сам с ним поговорил на эту тему? Может, что новое проскользнёт.

– На какую ещё тему?

– Боунс, не дури. На твою тему, конечно.

– Я против. Но тебя это разве остановит? – МакКой кивнул на шарик фольги в его руке – всё, что осталось от почти целой шоколадки.

– Да почему. Пока это остаётся вашим личным делом – разбирайтесь, как хотите. Я просто за тебя переживаю.

Джим кладёт шарик на стол, бьёт по нему кулаком, и от шарика остаётся выпуклый в обе стороны диск.

– В том-то и дело. Когда личное перестаёт быть личным, и когда можно вмешаться, чтобы не навредить, – МакКой подумал про Чехова с его «любовью» и ощутил себя бесконечно уставшим. Эта та усталость, от которой сон не поможет, разве что сон под хорошей такой дозой виски с колой. – Ладно, Джим. Два дня мне на все отчёты, потом отсылаю их командованию, потом они назначат нового куратора. Может быть, Хана вообще уберут с твоего корабля.

– Сам-то в это веришь? Убрать Хана – это почти благодеяние, а кто нам его окажет после провала с планетоидом?

Джим со вздохом поднимается. Сейчас по нему и не скажешь, что пух ещё не вылинял, тени под глазами как… ну не как у самого МакКоя, ладно. Просто как у взрослого.

– Дай мне знать, когда отошлёшь всё. И это… – мнётся чуть, – ты в эссе про крылья что напишешь? Решил уже?

МакКой возвёл глаза к потолку. Этого ещё не хватало. Крыльные эссе. Но своё он давать Кирку на «глянуть» совершенно точно не собирался.

– Пашка, умник, в конференции полчаса распинался, что написал нечто в духе «крылья нужны, потому что иначе на увольнительных со многих деревьев не достанешь фрукты, а Кинсер не делится стремянкой». Врёт, точно говорю.

– Да чтоб тебя, Боунс, сколько можно переводить на других, когда я про тебя спрашиваю, – кажется, он слегка разозлился. Но только слегка, потому что сразу скис. – Я без понятия, что писать. «Крылья нужны потому что они классные» – дурь же, я и сам чувствую.

– Дурь, – МакКой ухмыльнулся. – Напиши, что не готов отказываться от крыльного массажа своим первым помощником, что это лучшим образом влияет на повышение работоспособности, ну вы понимаете…

– Возьму и напишу, – он хмуро берёт подушку с кресла и швыряет её в МакКоя. Но так. Без энтузиазма. – Хоть какая-то причина.

====== Кому лучше отдавать сыворотку накануне своей возможной смерти ======

Сверхлюди не особенно любили тайное общение, считая, что первое их оружие – сила, второе – ум, и только третье место отводили хитрости. Но свой особенный язык всё же разработали. Тайный язык жестов, практически незаметный постороннему глазу – движения пальцев, губ, даже моргания были в его арсенале.

При помощи этого тайного языка Вольг дал Хану понять, что его люди по-прежнему ему преданы, ему – и их старым идеалам. Восемнадцать из семидесяти двух нашли способ связаться друг с другом и ждали только его команды, чтобы начать захват кораблей.

Они всё ещё жили в старые времена – во времена великих сражений, завоеваний, воинской славы и преклонения людей перед ними. И всё ещё считали, что их улучшенный генотип обеспечит им быструю и лёгкую победу в любом сражении с менее совершенными людьми.

Раздумывая над этим, Хан понимал, насколько несовершенны были они, дети генетики и войны. Их наделили потрясающими способностями и потрясающим же самомнением, граничащим со слепотой. И не было заслуги самого Сингха в том, что он смог прозреть – в этом была заслуга Маркуса, пробудившего его раньше всех и познакомившего с нынешними возможностями людей. Этот урок был жестоким, зато полезным. Но некому было преподать его сверхлюдям, пробуждённым недавно… а Хан не хотел их смерти в бессмысленных попытках захватить Флот. Это были его люди. Его семья.

Он посвятил переосмыслению ситуации почти всю альфа-смену – работал, общался с напарницей, фиксировал интенсивность размножения бактерий, а параллельно со всем этим думал, думал…

Изначально здесь было множество выходов. Ничего не делать и посмотреть, что у них получится. Это – выход для слабых. Поддержать Вольга и остальных бунтовщиков, захватить Энтерпрайз и столько кораблей, сколько выйдет, а потом – либо покинуть Федерацию, либо умереть как воины, захватывая её. Это было привлекательно. Снова ощутить эфемерную сеть власти, захватывать, убивать, гордо идти по трупам. Только теперь Хан понимал, что всё это было не более, чем пшиком для Федерации. Он и его команда уже были на плохом счету, это было понятно по общению с доктором – их попросту уничтожат издалека. И их, и тех, кто к бунту причастен не был. К тому же, предать Леонарда… Хан не мог этого сделать. Всё в нём противилось идее причинить Леонарду боль – особенно сейчас, когда его допустили ближе к себе. К своей семье, своей оранжерее, в конце концов. Хан не мог предать его доверие.

Варианты написать анонимный донос или попытаться играть на два фронта Сингх даже не рассматривал. Он никогда не был трусом. Именно поэтому он выбрал то, что выбрал – рассказать о намечающемся бунте. Время пришло. Это было единственным шансом спасти его людей. Если не всех, то большую их часть.

Закончив работу в научном отделении где-то в середине бета-смены, Хан отправился к каюте доктора. И застал капитана выходящим из неё. Взгляд, которым капитан смерил его, слабо поддавался трактовке, но всё же Хан улыбнулся в ответ… почти дружелюбно.

– Капитан, – он склонил голову в приветствии.

– Джон, – капитан застыл у дверей Леонарда. – Доктор МакКой планирует снять с себя кураторство. Вы знаете, почему?

– Я догадываюсь. И не собираюсь обсуждать это с вами, – Хан собрался пройти к двери, но капитан преградил ему путь. Вот теперь в его глазах явственно читалась злость.

– Слушай, ты, – прошипел он, подходя опасно (для себя) близко, – Боунс – мой близкий друг. И что бы ты ни задумал…

– Это не ваше дело, – холодно прервал его Хан. – И я очень советую вам, капитан, сейчас идти в свою каюту и ждать нашего с Леонардом визита. Нам будет что вам рассказать.

– Что ты имеешь в виду? – Капитан Кирк сделал ещё один шаг вперёд и оказался почти вжат в Сингха. – Будь хоть сто раз сверхчеловек, ты на моём корабле. Ты член моего экипажа.

– У вас замечательная память, капитан. Когда я читал устав, я это тоже заметил. – Хан не глядя включает интерком на двери Леонарда.

Доктор открыл не дистанционной командой – сам. Выглянул, оглядел их двоих – в особенности разъярённого капитана Кирка.

– Так, – сказал мрачно, – если это сватовство, то где Чехова с балалайками и водкой потеряли?

– Не смешно, – сказал Кирк.

– Я не смеюсь, чёрт вас побери! – доктор встопорщил перья. – Просто уже не знаю, чего ждать!

– Боюсь, мне тоже не до шуток, доктор, – Хан разворачивается к нему, игнорируя капитана, топорщащегося крыльями. – У меня разговор к вам. Капитана он тоже касается, но сначала я поговорю с вами наедине.

– Джим, подожди. А ты – не будешь говорить при нём, если я попрошу?

Хан теплеет взглядом.

– Если вы попросите, я сделаю что угодно. Но и я прошу вас – выслушайте меня наедине, Леонард.

И видит краем глаза, как перья капитана встопорщились резко сильнее, а потом так же резко опустились.

– Чего? – спрашивает он тихо куда-то в пустоту.

– Детский сад, вот что. Ладно: у вас минута. У тебя – рассказать, а тебе – подождать. – Доктор нетерпеливым жестом махнул внутрь каюты. – Быстро.