– Ты беспокоишь меня.

Джим открывает видеофайл, на котором Хан стоит, скрестив руки на груди, напротив двери турболифта. Потом оттуда выходит доктор МакКой, между ними завязывается разговор. Хан определённо взбудоражен, даже, может напуган. Здесь всё выглядит почти… нормально, пока сверхчеловек не прижимает доктора к стене.

Джим ставит видео на паузу. Хмурится и кусает губы.

– Джим, я думаю, мои подозрения правдивы. Харрисон им манипулирует, – вполголоса поясняет Спок. И внутри разгорается старое – ненависть, граничащая с животной яростью – порвать, уничтожить. Он слишком мало медитирует в последнее время.

– Спок, я знаю МакКоя очень давно. Им невозможно манипулировать. Но вот это, – Джим указывает на запись, потом выключает её, берёт падд в руку, – нужно прекратить, что бы это ни было. Мне нужно к Боунсу.

– Всё же я советую тебе просмотреть запись до конца, – Спок притягивает его к себе. Это инстинктивный жест: Джима хочется защищать. Крылья за спиной с тихим шелестом вздыбливаются, жалобно звякает чайная ложка в той самой кружке – кажется, её задевает перьями. – Прослушать, что они говорят. Ситуация как минимум означает, что у доктора к нему личное отношение. Недопустимое для куратора.

– Родной, если Боунс позволяет ему себя так вести, это уже говорит о личном отношении.

Джим ласково придерживает его за подбородок, целует в губы. Коротко. Потом отстраняется и смотрит в глаза.

– Это видео сказало мне достаточно. Или есть что-то совсем особенное?

Спок помедлил. Он не считал себя специалистом в оттенках эмоциональных переживаний – для того, кто всю сознательную жизнь пытался игнорировать собственные эмоциональные проявления. Но всё же окончание видео показалось ему странным.

– Возможно, присутствует не только манипуляция, – добавил, тщательно подбирая слова. – Мне крайне сложно говорить определённо о том, что касается эмоциональной стороны жизни людей.

– Поэтому я и хочу узнать обо всём от него. Не из видео, понимаешь? От самого Боунса.

Джим с сожалением останавливает взгляд на губах Спока, но отводит его и освобождается из объятий. Кладёт падд в поясную сумку.

– Я верю, что ты разберёшься в ситуации, – добавляет Спок, понимая, что от него ждут реакции. – Доктор для тебя крайне важен. Но всё же постарайся не задерживаться сверх необходимого.

Джим улыбается – он удивительно открыт в выражении и восприятии стороны взаимоотношений, именуемой людьми «эротической». У Спока так не выходит.

– Не задержусь. Жди.

Джим, пока идёт до каюты МакКоя, пытается понять единственное – почему он узнал обо всём из видео? От Спока? Такого никогда не было, Боунс рассказывал ему обо всех проблемах сам. О любых: проблемы в отделе, ошибся с лечением, назойливая практикантка, плохие сны и боли в крыльях. Джим даже не столько зол на него за сокрытие, сколько обеспокоен. Слишком не похоже на его старого доброго друга.

Ну или зол.

Джим звонит в интерком – ровное механическое пиканье настолько не вяжется с его нетерпением. Сейчас бы колокольчик старинного образца, чтобы трезвонить что есть силы. Или звонок с кнопкой, какой был лет триста назад.

Но МакКой открывает сразу. Он в домашнем, волосы встопорщены, от него пахнет чем-то алкогольно-лимонным.

– О, а я отчёты свожу. И из всей выпивки только чай остался, разве что реплицировать.

– Я по делу.

Джим заходит, осматриваясь. Всё как обычно, беспорядок, серость, привычный скомканный не-уют. Как-то… слишком обычно, может. Для человека, которого домогается сверхчеловек, да ещё скрывать это от капитана приходится.

– Боунс, что у тебя с Ханом? – Джим начинает с места в карьер.

Боунс запихивает ногой под кровать пустые бутылки. Их штуки три. Вот этого лимонного терпкого пойла.

– Ты что, с утра обеими крыльями об дверной косяк приложился?

– Нет, видео с камер посмотрел. А вот твоё отрицание меня напрягает.

Плюнув на всё, Джим усаживается в кресло. Плюхается, скорее. Упирается локтями в колени, переплетает пальцы.

– Выкладывай. Он тебя домогается? Манипулирует? Что происходит и почему ты не сказал сразу?

МакКой запихнул бутылки – под кроватью они стеклянно стукнулись боками, и со вздохом приземлил на прикроватный коврик свою задницу.

– Это наше с ним дело. Но если тебя успокоит – пара прикосновений вряд ли может считаться за домогательство. После того, как я его одёрнул, руки он тут же убрал.

– А теперь ты защищаешь его.

Джим шумно вздыхает и прячет лицо в ладонях. У него это всё в голове не укладывается, и особенно – фраза про «наше с ним дело».

– Боунс, – голос звучит глухо из-за ладоней, – вот… как на духу. Честно. Ты считаешь, что можешь быть его куратором?

Он задумчиво уложил подбородок на угол кровати.

– Я считаю, что если командование не двинулось по фазе окончательно, проект скоро закроют, Джим, – сказал тихо, и Кирк наконец-то узнал старого Боунса, который даже пьяный в ноль умудрялся заметить, что с ним что-то не так. – И видит бог, если эта падла вообще существует – у меня так болят крылья, что я готов сложить с себя все обязанности вообще.

– Хочешь сказать… перерождения не получилось? – уточнил Джим, открывая лицо. Слишком плохие новости.

– Хочу сказать, оно было только в умах разожратых идиотов из Земного института нейропрограммирования. Ты же в курсе, сколько им платят за такие безумные идеи? Флот, другие госорганизации? Самый обычный врач на той же Земле делает в тысячи раз больше полезного, но, поверь, условия его жизни куда ниже чем у этих… пиарщиков недоделанных. В эти проекты вбрасываются тысячи. И вот результат. Они решили, что гипноз и уверенность кураторов – а значит и экипажа, который эти кураторы убедить должны – в том, что преступник изменился, может реально изменить его. Джон Харрисон никогда не переставал быть Ханом. Сверхлюди не переставали быть таковыми. Его в этом уверили, запугали, а вместе с ним и меня. Но, Джим, тут заканчивается поэзия и начинается реальность, в которую ты верить не захочешь.

– Реальность в том, что на моём корабле сейчас находится сверхчеловек, который в любой момент может попробовать захватить Энтерпрайз?

Джим прижал пальцы к вискам. Нет, он верил. Командование могло, у него и поинтереснее идеи бывали – удалять людям крылья, пускать на корабли сверхлюдей с жаждой власти, почему нет? Чем дальше корабль от Земли, тем более безумные идеи можно на нём опробовать.

– Так, ладно, – Джим выставляет руки ладонями вперёд. – Это я понял. Но ты мне так и не ответил, что между вами происходит.

– Ты неправильно понял, Джим. Он не может захватить Энтерпрайз. Ему это не надо. Вот эту правду ты не захочешь признать. Я долго думал... это с ума сводит, но... Хану не нужен корабль. И власть над Федерацией.

Боунс пошевелился, подтолкнул под подбородок складку простыни. Сейчас он выглядел так, как обычно о себе говорил: старый и уставший от жизни.

– В смысле – не надо?! И что ему надо тогда?

Сидеть уже невозможно. Джим соскакивает с места, начинает мерить шагами комнату.

– Хватит рассуждений, Боунс! Мне нужен чёткий ответ… два чётких ответа! Первое – Хан опасен или нет? Второе – что я видел на видео? Всё, давай, просто и конкретно, на первый вопрос.

– Я не могу однозначно сказать, опасен он или нет. Пока. Последним тестом станет видеосвязь. Поэтому я тебе ничего не говорил, пока ты не ворвался сюда и не начал требовать. Второе: на видео ты видел, как древние сказки могут влиять на психику человека. Пускай и сверх. Хан верит, что лишившись крыльев, ты лишаешься души. И пытался меня от этого удержать. По-своему.

– И это всё? Ничего, что не должно быть между куратором и курируемым, между вами нет?

Джим дышит, как после часовой пробежки. Даже взмок слегка.

– С моей стороны – да. А значит, я не допущу подобного и с его стороны. – Боунс пошарил под кроватью, глядя в сторону, не на Джима. С глухим стеклянным стуком заворочались потревоженные бутылки. Голос доктора дрогнул на следующей фразе. Почти незаметно. – Ты знаешь… что я не могу. Ни со сверх, ни с обычным человеком. Так что твои тревоги бессмысленны.