– Вы этого боитесь? – Хан лишь улыбается слегка. – Боитесь этого, когда вас пытаются лишить крыльев? Я не опасен для вас, максимум, что может произойти – меня вышвырнут с корабля, я сам уйду, если понадобится. Если, – его палец касается подбородка МакКоя, – нас обяжут удалять крылья, я сбегу, Леонард. Я уже говорил. И, надеюсь, вы будете достаточно благоразумны, чтобы сбежать со мной.

– Древние верили, что влечение к своему полу карается богом, – МакКой неожиданно смеётся. – А я… должен поверить, что крылья – это моя душа?! Вот эта… – он дёрнул себя за перо, и боль как будто взорвалась хором из тысячи несовпадающих голосов, – эта вечно болящая груда перьев? Эта дрянь, из-за которой я спать нормально не могу? Ну, дорогой мой, для всего есть предел. Даже для сказок.

– У вас болят крылья? – Хан моргает, и его взгляд становится не таким прозрачным. Не таким… нечеловеческим. – Я… могу зайти к вам на чай?

– Тебе мало было палатки? Казалось, мы всё выяснили. А теперь пусти меня, я хочу заснуть хотя бы на два часа.

– А если я вам скажу, что болезни крыльев лечатся? – Он не отпускает. – Я вас не обманывал. Ни разу.

И на смену проблеску страха пришла злость. Горячая, живая и душащая.

– Тогда скажи правду, не-обманщик. Какого ты порываешься меня защищать? Что я такого выдающего сделал в твоей жизни? Я уже задавал тебе этот вопрос, но ничего внятного не услыш…

Звук открывающихся дверей турболифта заставил их отпрянуть друг от друга, словно целующихся в полутёмном школьном классе подростков. Здесь не успели модифицировать до беззвучных, мелькает мысль, иначе они бы пропали.

– Зайдите ко мне вечером, если у вас есть какое-то дело, – официальным тоном говорит МакКой, провожая взглядом прошедшего мимо них Спока и надеясь, что голос не дрожит. Вулканец обладал музыкальным слухом.

И уходит, не дожидаясь ответных реплик Хана. Крылья ломит так, что впору накачаться целой бутылкой виски.

Спок скрывается в каюте… капитана, конечно, и Хан сразу идёт до двери доктора. Звонит по интеркому, не зная, запустят ли его. И он простоит у двери сколько угодно, раз за разом запуская вызов, чтобы добиться ответа. Внутри всё буквально пылает яростной мыслью – Леонард не должен отказываться от крыльев. Это самоубийство.

Звонок сбросился после стандартных десяти секунд без ответа.

Хан набрал снова. И снова. Снова и снова, потеряв счёт прерванным звонкам. Он почти чувствовал, как дыбятся перья на крыльях – не хотелось бы взламывать панель – после такого ему прямая дорога в тюрьму или на новый виток реабилитации. Но если понадобится…

На пятнадцатом звонке доктор открывает. Уже без верхней части форменки, в руке – початая бутылка. Взгляд ничего не выражает – тот самый, с которым он разговаривал со своим подопечным в первые дни.

– Вы меня не слушаете, – резко бросает Хан, заходя в комнату. – Но вы выслушаете. Вам придётся.

Как тяжело себя сдерживать сейчас – хочется прижать Леонарда к стене, вытребовать у него обещание, буйствовать, но так он лишь уверит доктора в своей неадекватности.

Доктор не верит ему. Не без оснований. Но это не имеет значения. Он стал частью ханова мира, стал обязательным элементом его душевного спокойствия, и теперь Хан сделает что угодно, чтобы уберечь его.

– Я знаю, что вы мне не верите, – Хан мерит комнату широкими шагами, – ваше право. Но вы доверяли мне свою жизнь. Ваши крылья. – Он резко оборачивается. – Они болят? Это можно исправить.

Доктор кивает.

– Ответь только на мой вопрос.

Он садится на стул у стены. Медленно складывает крылья. В дверной проём видна разобранная кровать, скинутое комком на пол покрывало. У кровати – ещё одна бутылка.

– Почему я так борюсь за вас, этот вопрос вы имеете в виду? – Хан чувствует, как по перьям прошла волна дрожи.

– Простой и ясный вопрос, – доктор смотрит на него в упор. Тяжёлым, свинцовым взглядом, лишённым цвета. – Учитывая, что я тебе никто. Давай, ответь, что задумываешь и как планируешь меня использовать. Я жду.

– Доктор, будем откровенны. Я мог бы вас использовать. Но стал бы я в таком случае рисковать вашим расположением?

Он практически подлетает к доктору, нависает над ним, сжимая его плечо. Смотрит в его глаза странного цвета – зелёный или карий?

– Я не собираюсь вас использовать. Ни сейчас, ни потом, никогда, Леонард. Вы запали мне в душу. Вы – удивительный человек. Сильный. Цельный. Вы – единственный – не испытывали страха предо мной, когда я только появился здесь. Что… – Рука Хана разжимается, хватка перетекает в плавное скольжение пальцев по шее. – Что ещё вы хотите от меня услышать? Проклянут ли меня мои боги за то, что вы того же пола?

– Проклянут ли они меня за то, что я так хочу тебе верить, – тихо сказал доктор. Губы его странно кривились – не то в усмешке, не то от боли. За последнюю версию были неловко сложенные за спиной крылья. – Капитан для меня слишком дорог, чтобы рисковать его жизнью.

– Богами моего поколения были мы, сверхлюди. И я не прокляну вас.

Хан присаживается на корточки перед ним, раскинув крылья. Теперь его глаза ниже глаз Леонарда, но пальцы не убирает – гладит ими шею, щеку, которая всё ещё небрита.

О, он желает этого человека. В его смелости, ярости, хрупкой человечности. Всего – полюбить, овладеть, свернуться вокруг него, защищая от мира. Стоило разглядеть в Леонарде мужчину, как Хан захотел этого мужчину.

– Почему вы так боитесь, что я принесу вред капитану? Вы не боялись этого раньше. Что изменилось? Результаты моих тестов?

– Даже если бы ты был прав – разве имел бы я право сказать об этом? – Он глотнул из бутыли, поморщился. Резко, терпко напахнуло спиртом и лимонной кожурой. – Зато я договорился насчёт видеосвязи для тебя с кем-то из твоих. На «Саратоге». Вот только разберёмся с проклятым булыжником.

Свои?

Эта новость влилась в сознание живительным глотком кислорода. Хану были недоступны материалы по его подчинённым, их не показали ему даже по пробуждении. Отлучили от семьи без права знать о ней хоть что-то.

Хан хочет знать, что с ними.

И Леонард помогает ему в этом.

– Спасибо, Леонард. – Хан убирает с его лба прядки влажных волос. – Но вы должны пообещать мне, что не будете поспешны в своём решении по поводу крыльев. Вы знаете, что я не склонен верить сказкам. Это как раз тот случай. Думайте о моих словах, пока не решите оставить крылья.

– Для начала я хочу выспаться. И тебе советую отдохнуть, и… – он морщится недовольно, – эта мерзость. С планетоида. Будто пропитала какая-то дрянь. Меньше чем часом ванной, не обойдётся. А ещё, очень тебя прошу, не надо трогать меня так, будто мы в нежных отношениях лет пятнадцать.

– Я уйду, если вы просите об этом. – Хан опускает голову, перебарывая желание остаться. Он думал, что Леонарда нужно защищать от опасности на планетоиде, от перспективы лишиться крыльев. А его нужно защищать от самого себя. От своего страха желать чего-то для себя. От неумения себя ценить. Эта задача намного сложнее.

Хан поднимается на ноги, удерживая взглядом взгляд доктора.

– Доброй ночи.

====== Зачем строить горки из учебников для хомяка ======

Спок пришёл со смены и сразу попросил падд Джима. Он хотел показать находку раньше, но лаборатории сейчас сводили отчёты по планетоиду, и у него не нашлось свободного времени на это.

– Я только загружу один файл, который тебе необходимо увидеть, – сказал в ответ на вопросительный взгляд капитана.

– Почему просто не скинул ссылку в беседу? Это что-то настолько серьёзное? – Джим тут же посерьёзнел, сел – до этого лежал в кровати с паддом.

– Да. – Спок едва удержался, чтобы не наклониться и не поцеловать его. В данной ситуации это было бы верхом нелогичности. Поэтому он просто сел рядом, постаравшись, чтобы крылья не сбили с тумбочки оставленную Джимом кружку. – Это может оказаться серьёзным. Я изъял запись сегодня у охранного пункта контроля за системами наблюдения. Хорошо, что с этим пришли именно ко мне. Копий не осталось.