– Он тебя и потрепал тогда, на той летучей штуке, – доктор покивал. – Но тогда он далеко не соответствовал идеалам вулканцев. А ты, – он поднял взгляд, чуть улыбаясь, – нашёл себе противника по силе.

– Именно, доктор. – Хан удерживает его взгляд и возвращает улыбку. – Судя по информации, которой я располагал при работе на Маркуса, вулканцы всегда были воинственной расой. И остались ей, несмотря на изменившийся облик. Та же суть, но другой противник. Мне это... импонирует. Кажется интересным. А вам?

– Меня волнует, как бы вы не покалечили друг друга, большекрылые.

Доктор явно хотел прибавить что-то ещё, но счёл нужным промолчать и только затянулся влажным ментоловым дымом.

– Я думаю, этого не произойдёт. Сегодняшние последствия были у коммандера только из-за недостатка тренировок. А этого он себе больше не позволит.

Хан также замолчал, наслаждаясь тишиной, полумраком, запахом ментола и дыма.

Было в этом нечто удивительное. Пожалуй, будь МакКой поромантичней, он бы влепил термином «волшебное», но ему было тридцать два и он слишком много дряни видел в своей жизни.

И всё же влажный пар, пахнущий ментолом, мешающийся с запахом древесного дыма, да эта атмосфера полумрака и доверительной беседы творили с ним что-то невероятное. Он впервые с того самого дня расслабился по-настоящему и не хотел ничего. Ни бежать, ни волноваться, ни забить мозги работой, чтобы ни о чём не думать. Мыслей и так не было. Или были – неспешные, как течение могучей реки, они текли мимо с тихим шелестом.

Они с Ханом полулежали друг напротив друга по подушках, тянули по очереди пар, наполняя им лёгкие, и изредка переглядывались – вот и всё. В молчании была удивительная заполненность. МакКой не заметил, как прошла боль в спине. Крылья удобно сложились за ней, расслабленные, наполовину раскрытые – нижнее лежало на полу, верхнее – на нём, чуть сильнее сложенное.

Хан наблюдал за ним расслабленно, как дремлющий в сумерках зверь. Светлые серо-голубые глаза в полумраке казались прозрачными.

МакКою пришло как осознанием – он добьётся того, что его не будут называть навязанным Маркусом именем. Никакого Джона. Они могли играть в эту игру ещё немного, растянуть её, ощущая неправильность происходящего – но это имя отпадёт как сухая шелуха. Останется не более чем строчкой в официальной документации. Офицер флота Джон Харрисон.

Мимо них неспешно текли минуты.

Тонкий запах древесных углей растворил в себе навязчивый сладкий женских духов, который Хан принёс на себе. Вливается в коллектив, не прошло и месяца…

МакКой улыбнулся этой мысли почти лениво. И его тут же накрыло ощущением собственного одиночества. Полного и… пустого. Как космос.

У Джима был Спок. Центр его пухового, полного приключений и побед мира. У Пашки были друзья. Куча друзей по кораблю. А рано или поздно он и пару себе найдёт, МакКой не сомневался.

А у него не было никого – ни на Земле, ни на корабле, ни в одном уголке огромной галактики.

Но это точно не то, о чём стоило знать его подопечному.

МакКой мысленно приказал себе перестать ныть и снова расслабился на полу. Вечер отпускать отчаянно не хотелось.

Хан, слегка прикрыв веки, наблюдает за доктором. Его перья, металлически поблескивая отражённым от кальяна светом, лежат спокойно сейчас. Не топорщатся, не подёргиваются, лишь единожды прошла по ним волна, лёгкая, как ветер колышет траву, и успокоилась.

– Ваши крылья напоминают мне жидкий металл, доктор, – сказал Хан, передавая ему мундштук. – Сейчас – жидкий. Как ртуть.

– Раньше они были просто серыми, – он хмыкнул. – Поэтому меня так зацепил твой рассказ про отрубленные крылья и потерянные души. У крыльев нет причин менять цвет просто так, а наука этого объяснить не может. Но такое случается. Я не верил, пока этого не произошло со мной.

– Мои изменили цвет, когда мне пришлось переступить через себя ради спасения моих людей. А вы удивительный человек, доктор. Если ваши крылья изменили цвет действительно без видимой причины – то вдвойне удивительный.

Доктор выпускает дым изо рта, его лёгкие пары теряются где-то в сумраке у потолка.

Его форма неорганична ему сейчас. Казённый синий. Чёрный, как у самого Сингха, смотрелся бы лучше.

– Без причины ничего не происходит. – Доктор слегка пожал плечом. – Но продолжая наш вечер комплиментов, скажу, что мне редко доводилось видеть такие гармоничные крылья, как твои. Обычно в крыльях что-то да не так, что-то да не вяжется – форма, цвет, толщина перьев, состояние костей и суставов с желанием человека летать, размер крыльев с весом – и так далее. Список бесконечен. Твои же как будто боженька ваял – если таковой у нашей вселенной имеется.

– Возможно, дело в генетических модификациях. Хотя я предпочитаю думать, что генетики попросту улучшили во мне то, чем я обладал.

Хан усмехается, отмечая, как изящно доктор перевёл тему. Напахнуло изяществом манер времён Возрождения.

– В любом случае, мне приятно, – Хан склонил голову. – Мне нечасто делают искренние комплименты.

– А ты часто их заслуживаешь, м? Хотя это не критерий. Я вот работаю как проклятый – и что? Главным предметом восхищений и восхвалений в корабельных сплетнях всё равно остаются капитан и коммандер. А теперь ещё и ты появился – такой загадочный и интересный, так что мне и подавно ничего не светит.

Мягкая, без всякой злобы самоирония доктора выглядела почти доверительным жестом. Пожалуй, так разговаривают… с близкими приятелями.

– Я не думаю, что в вашем окружении нет людей, которые не хотели бы сделать вам комплимент, доктор. Просто вы не выглядите как человек, который его примет. На работе, по крайней мере. Кстати, для вашей загруженности, у вас удивительная осведомлённость о корабельных сплетнях.

Хан сел и склонился над углями. Они уже еле тлели – от его осторожного дуновения огненные прожилки, прочерчивающие их, вспыхнули ярче, но, едва оно закончилось, потускнели.

– Приходится, видишь ли. Знать настроение экипажа, разбираться в происходящем. Иногда это необходимо, хотя и утомительно. Я бы с радостью не знал многих вещей, – говоря это, доктор смотрел в сторону. Судя по взгляду, вновь ставшему бесцветным и нечитаемым, он опять «закрылся». Потом он сел и сказал: – ну, я благодарен тебе за посиделки и разговор, но отчёт сам себя не напишет.

Было немного жаль уходить, но Хан и сам чувствовал, что вечер пора заканчивать. Он молча собрался, потушил угли оставшейся водой. Перед самым уходом только обернулся, склонил голову.

– Спасибо за чудный вечер, доктор.

Спок мог назвать пять случаев в своей жизни, когда его эмоции так же плохо поддавались контролю, как в этот вечер.

– Он поддавался мне, – сказал сразу же, едва они с Джимом оказались в его каюте. Капитан всю дорогу был молчалив и хмур, и Спок понимал, что разозлил его, но сейчас его это мало трогало.

– Зачем ты вообще ввязался в эту драку? Ты не мог не понять, что он провоцирует, нет, но ты ввязался.

Джим оборачивается к нему. Складывает руки на груди.

– Зачем, Спок?

Его голос жёсткий и холодный, он и сам на взводе сейчас.

– Отказаться значило уронить авторитет в глазах подчинённых, Джим, – Спок скрещивает на груди руки, чуть прищуривается, разглядывая его. – Это происходило на глазах у всех. Я думал, ты понимаешь.

– Ты... ты понимаешь, какую чушь несёшь сейчас, Спок?!

Джим не выдерживает. Он повышает голос, прижимает пальцы к вискам и отходит дальше, к кровати.

– Какой авторитет ты уронил бы, Спок?! Ты уже победил его раз, да и... не будь этого... ты думаешь, действительно думаешь, что наша... НАША команда, Спок, ожидает от тебя каких-то ратных подвигов? Ты чем думал в этот момент?!

– Я постараюсь объяснить, – перебил Спок холодно, ощущая, как вздыбливаются крылья за спиной. – Это было всего лишь приглашение на совместную тренировку в воздухе. От такого не принято отказываться. Особенно носителям самых мощных крыльев. Особенно при таком скоплении народа. Это бы выставило меня нерешительным, а значит – плохим руководителем.