– Я и сам задаю себе этот вопрос с момента начала разговора, доктор. Почему этого не написано в ваших учебниках? Как вы умудрились забыть это? Ведь не прошло и четырёхсот лет.

Хан делает последний глоток и отставляет чай. Доктор – сильный человек, и он справится с этой информацией. Другое плохо – таких людей, убеждённых, что крылья – рудимент, сейчас, по-видимому, слишком много. Для такой мысли даже двое человек – слишком много.

На стене в клетке начинает негромко мурлыкать триббл. Доктор встряхивается.

– Ты смотри, – указывает на клетку, – а при мне ни в какую не хотел.

– Сейчас он мурлычет и при вас в том числе. Хотите чего-то покрепче?

– Нет, мне ещё работать сегодня. – Он отставляет чашку и поднимается. – Спасибо за чай и легенды – так полагается благодарить в цивилизованном обществе?

Он ёрничает, но в этом ёрничанье слышна надежда на облегчение. С чего бы? Что такого для него крылось в истории с крыльями?

Доктор уходит так же – стремительно, не замечая своей хромоты или же упёрто её игнорируя, у порога успевает напомнить, что триббла надо кормить не чаще одного раза в день.

Когда за ним закрывается дверь, Хан ещё несколько долгих секунд сидит неподвижно в своём кресле.

– Удивительно, Флаффи, – говорит по их истечении и тянется за чаем. – Они как будто целенаправленно постарались забыть об этом. Почитаем, что они напридумывали о бесполезности крыльев?

МакКой рекомендовал Споку не совершать никаких резких хлопков крыльями.

Джим напоминает себе про это третий раз, как поднимает глаза на Спока и встречается с его глубоким тёмным взглядом. Они сидят в каюте Джима – Спок у рабочего стола, Джим лежит на кровати. Работают. Но нет-нет так и тянет взглянуть на своего вулканца – не больше, потому что (Джиму так кажется) позволь они себе хоть поцелуй, самоконтроль снесёт к чертям.

После того, как Джим, засмотревшись, рефлекторно облизывает губы, взгляд Спока становится ещё глубже, а за спиной, подрагивая, поднимаются перья.

Приходится напомнить себе про рекомендации МакКоя в четвёртый раз.

– Думаю, мне нужно прогуляться, – выдавливает из себя Кирк, отводя глаза.

– Разумная мысль, – Спок тоже отводит взгляд. – Это поможет сконцентрироваться.

Маленький вулканский зануда – но сейчас Джиму даже это казалось потрясающе горячим. Он поднялся, подошёл к Споку и навис над ним, заглядывая в глаза. Огромные блестящие глаза, самые прекрасные из всех, что Джим видел. И… всё же позволяет себе вольность – склоняется и целует Спока. Маленькая месть за «поможет сконцентрироваться».

Но Спок его отпихивает.

– Это не похоже на прогулку.

– Зато это помогло мне сконцентрироваться.

Чувствуя лёгкое головокружение, Джим выходит из каюты и несколько секунд стоит, просто дыша. Хорошо, что с заселением Хана в этом коридоре стало ещё более безлюдно, чем было.

Берёт себя в руки.

Одёргивает форменную майку.

И идёт к каюте МакКоя – там, ещё раз одёрнув майку, звонит в интерком.

Доктор открыл не сразу. А когда открыл, Джим понял, что лучше бы он этого не делал. Притворился, что его нет. Лохматый, мятый, отчётливо пахнущий виски и с глазами, в которых терялся всякий цвет. На него накатывало порой – память. Только вот крылья его никогда мятыми не выглядели. Джим по общаге помнил – МакКой мог пьяный на них спать, подвернув одно под себя и вторым укрываясь – но утром они оставались гладкими и чистыми.

– О, капитан, – вымолвило привидение Боунса, – знал бы, что придёшь, привёл бы себя в приличный вид.

Джим отвечать не стал. Прошёл внутрь, едва задевая его плечом, занял своё кресло.

– Утром ты выглядел нормально. Что случилось?

МакКой доходит до кресла и тяжело в него опускается.

– Сезонная депрессия, – изрекает внушительно, пальцем толкая на столе стакан с недопитым пойлом. – К утру пройдёт. Ты-то тут какими судьбами?

Джим только махает рукой. Рядом с состоянием МакКоя собственный недотрах, жалко трепыхающийся внизу живота, кажется настолько несущественным, что и говорить не хочется.

– Будем считать, просто так зашёл. Давай лучше про триббла поговорим. Мне Спок наябедничал.

– Который музыкальный? – МакКой достаёт из-под стола второй стакан и бутыль, плескает, пододвигает к Джиму. – Ну да, подарил своему подопечному. Не угрохает триббла – не угрохает нас, разве не логично?

Не особенно, если учесть, что сам же МакКой подтвердил его безопасность.

Если учесть, что МакКой лично выбирал триббла “повреднее”.

По словам Спока.

Джим, морщась, делает первый глоток, прижимает запястье к носу. Крепость страшенная.

– Как он? – спрашивает, понятно, про новичка, вместо того, чтобы высказывать свои сомнения. Может, МакКою новый Хан по душе – так почему нет? Должен же рядом быть кто-то, кто не вздыхает постоянно о зеленоухих коммандерах.

– Он? – МакКой продолжает толкать стакан. – Сначала фыркал, теперь урчит. Думаю, всё к лучшему.

Джим, которому фантазия живо нарисовала фыркающего и урчащего Хана, едва не прыснул. Подлил себе ещё.

Забавно, что Боунс ушёл от ответа на абсолютно понятный вопрос. Опять про новичка говорить не хочет. Что ж там такое?

– Сам животину завести не хочешь?

– Чтобы она сдохла, пока я ношусь в медблоке, как в жопу укушенный? Нет уж. – МакКой глянул на него уже живей. – Что там, когда планетоид?

– Послезавтра. Спок составил списки высадки, пока на утверждении лежат. У меня. Новичка выгулять не хочешь?

Джим подмигивает ему поверх стакана.

– Тут не при чём моё «хочу», Джим. Надо. По инструкции.

Он вздыхает и окончательно отодвигает от себя стакан. И вдруг хитро щурится.

– Кстати, радость моя пуховая, а ты не думал, что если уложить Спока на спину, он не сможет хлопать крыльями?

Джим пялится на него как идиот, а потом восхищённо вздыхает:

– Боунс, падла, тебе б Камасутры писать...

– Вали давай, оставь меня наедине с последствиями трёх стаканов виски. – МакКой пихает его напоследок. – Это, видишь ли, личное.

Работа в научном отделе была предсказуемо скучной. Инженерная вкупе с лабораторией программирования и лингвистами первыми высадились на корабль-планетоид и сейчас работали над базами данных и системами корабля, пытаясь запустить их – уже поступали первые доклады о восстановленной автоматике некоторых дверей и освещении коридоров, тянущихся порой на несколько километров вглубь судна.

Хана прикрепили к бактериологической лаборатории, которая в штатном режиме десятый день работала над анаэробными бактериями с Корсуса. Главная по лаборатории считала, что они продвигают работы по созданию естественной атмосферы на планетах без оной. Хан считал, что такие исследования надо проводить как раз на этих планетах, а здесь и сейчас заниматься актуальными проблемами. Но со своим мнением особенно не высовывался – не видел смысла.

В самом начале он попробовал высказать своё мнение, когда научники обсуждали данные по “планетоиду” – объект 11 километров в длину и шесть в ширину, был окружён силовым полем, действительно корабль, сенсоры фиксируют внутри неизвестный тип энергетического излучения, по свойствам напоминающего радиоактивное (кроме радиационного фона, создаваемого металлом корабельной обшивки, да, того самого в сплаве с платиной, на который так уповала Федерация), и с тысячами мёртвых, практически разложившихся тел на борту. Хан указал коммандеру Споку, что умирающим нет смысла выставлять на корабле щиты. От чего защищать вымирающий экипаж, от каких угроз извне? На обшивке нет повреждений, так что на них никто не нападал. Разумно предположить, что они защищали не себя, а пространство вне своего корабля... от чего-то изнутри. Чего-то, что не должно было попасть во внешнюю среду. На это указывал и щит, который был взломан – его работа рассчитана была так, чтобы окружать корабль, дрейфующий в космосе, ещё два века. И не логично ли, в таком случае, внять безмолвному предупреждению корабля с тысячами мертвецов на борту? Снова активировать его щит либо уничтожить сам корабль. Достаточно будет и бежать прочь. Но коммандер его слушать не пожелал, в результате чего у них вышел небольшой... спор. Хан оставил бы этот инцидент без внимания, но доктор рассердился на его поведение.