Вам придётся простить их, генерал. Вы сами своими действиями провоцируете моих людей на насилие. Захватили в заложники беззащитную женщину…

Не я начал эту войну! — глянул на него здоровым глазом Потопаев, но Князь проигнорировал его ответ.

— Сейчас я хотел поговорить о другом. Вы пейте, генерал! Если желаете, я велю подать коньяку. Гриша! Принеси, дружок, нам с генералом армянского.

Когда бутылка воцарилась на столе, Князь поманил взглядом Индигу.

Побудь с нами, солнышко.

Она уселась в кресло напротив генерала и, сняв тёмные очки, принялась глядеть ему в глаза. Павлу Карловичу показалось, что его втягивает в какую-то сияющую воронку, но отвести взгляда он уже не мог.

Есть контакт? — спросил Князь.

Он будет говорить правду, — ответила девушка.

Итак, для начала расскажите нам всё, что у вас есть на Олега Столбова, генерал…

Павлу Карловичу ужасно хотелось отделаться общими фразами, но начав говорить, он вдруг почувствовал, что уже не в силах себя контролировать, так же, как не в силах вырваться из поля притяжения этих удлинённых мерцающих глаз — и оперативная информация, прорвав слабую плотину его волевых усилий, хлынула на собеседников полноводной рекой. Через полтора часа, когда ответы на все уточняющие вопросы были уже получены, Индига по знаку Князя поднялась из кресла и провела ладонью перед генеральским лицом. Павел Карлович мгновенно уронил голову на грудь, и через минуту мансарду огласил его богатырский булькающий храп.

Капитан Орест Фомич Шорников, дозвонившись до генерала и получив от него посыл в неожиданно грубой форме, был обескуражен, но это длилось недолго. Он перезвонил на мобильный Аллочке — но та, перетрусив, не взяла трубку. Деятельная натура капитана подсказала ему, что если сейчас, воспользовавшись отдыхом Потопаева, взять инициативу на себя, то в случае неудачи можно всё свалить на халатность руководства. Зато если операция пройдёт гладко — тут уж все его старые грешки забудутся, и фамилия его будет навеки впечатана золотыми буквами в историю органов госбезопасности! Дело в том, что операция с самого начала находилась на личном контроле у генерала, и никто из нижестоящего руководства не был в курсе. Так что и беспокоить их среди ночи не имело смысла. Поэтому Офшорников обзвонил своих приятелей — Останина из спецназа ФСБ, майора Василенко из убойного и доблестного Егора Михалёва, скучавшего дома со слишком медленно сраставшейся после перелома ногой. В итоге каждый из друзей-силовиков обещал выставить по пять-семь вооружённых профессионалов — вполне достаточно для захвата врасплох малочисленной, хотя и наглой банды партизан. Прохоровские, увидев, что дело пахнет керосином, скорее всего в бой вступать не станут. И на здоровье, — рассудил Офшорников, — надо будет дать им улепетнуть. Насчёт Прохора никаких указаний от генерала ведь не поступало. На этом и порешили. В пять часов утра два микроавтобуса со сводной группой из восемнадцати хорошо обученных головорезов переехали через мост и, крадучись перелесками, подкатили к окрестностям заброшенного кирпичного завода. Бойцы, по знаку своих командиров, используя складки местности, рассыпались по территории и взяли участок дороги в кольцо — мышь не проскочит. Слегка окопавшись и закамуфлировавшись ветками, они достали термосы и пакеты с бутербродами и принялись ждать. До полудня времени было предостаточно. Офшорников с нетранспортабельным Егором оставались на командном пункте, с аппетитом закусывая на переднем сиденье «Газели». В восемь утра капитан отзвонился своему начальнику отдела и сообщил, что проводит операцию, выполняя личное распоряжение Потопаева. И полковник Подшивалов, будучи не в курсе деталей особой миссии Офшорникова, дал ему своё вялое «добро». Генерал оставался по-прежнему недоступен.

В это время года на севере России ночь коротка — «заря с зарёй целуется». Дождавшись, когда очертания предметов стали чётко выступать из темноты на расстоянии нескольких шагов, фигура, передвигавшаяся до этого по-пластунски, приподнялась за кустом на одно колено и огляделась. Потом короткой перебежкой пересекла дорогу и скрылась в проломе забора. Территория бывшего кирпичного завода в предутренней дымке являла собой зрелище сюрреалистическое, почти что послевоенное. В этих живописных развалинах можно было при желании скрытно разместить стрелковый батальон — и держать оборону, пока не кончатся боеприпасы. Но Тайсона в данный момент интересовало другое. Он встряхнулся, поправив между лопатками удлинённый чехол, туда же, за спину, перекинул мощный флотский бинокль — и взялся рукой за ржавую скобу. На эту кирпичную трубу, доминировавшую над местностью, в последний раз, наверное, залезали лет десять назад. В некоторых местах кирпич выщербился от непогоды, каждую скобу приходилось предварительно прощупывать на прочность. Тайсон, несмотря на свои сорок лет сухощавый и лёгкий, как кошка, достиг вершины за каких-нибудь двадцать минут. Угнездившись сверху на расширении трубы и замаскировав свою позицию кирпичами, он был абсолютно неразличим снизу — ему же открывалась панорама на много километров окрест. Подкрутив колёсико бинокля, он удовлетворённо засвистал себе под нос «Семь сорок» и принялся сворачивать из голландского табака свою извечную самокрутку. До рассвета было ещё далеко.

Изредка он отламывал дольку шоколада «Алёнка» и, смакуя, перекатывал её во рту языком. Потом сплёвывал длинной коричневой слюной в бездонное жерло трубы, вновь свистел, потом вновь курил. Ожидание было для него привычной работой. Снайперская винтовка уютно угнездилась у правого локтя. Так прошло около двух часов. Наконец по просёлку от моста запылили среди кустов два микроавтобуса. Бойцы, рассредотачивающиеся в обхват участка предполагаемой встречи с Прохором, были у него, как на ладони. Можно перещёлкать всех поодиночке, как фигурки в тире. Но это не входило в его планы. Тайсон достал из кармана мобильник и набрал номер Князя.

Ты был прав. Охотники на привале.

Ну, что ж, — раздалось в трубке, — как и следовало ожидать. Работаем план «Б».

Через минуту особо сладкий, как на заказ, утренний сон Виталия Иосифовича Кузякина разлетелся цветными эротическими клочьями от телефонного звонка.

«… Gomosexual revolution!» — привычный рингтон известного в своё время шлягера, с которым было связано столько всего в юности, выдернул Кузякина из обьятий сна в жуткую реальность похмельного утра. Он натянул на голову шёлковую простыню, надеясь под ней от этой реальности спрятаться. Тщетно. Мотивчик продолжал наяривать. Тогда Виталий Иосифович обречённо сел, всунул левую ногу в турецкую туфлю — вторая валялась далековато, у входа в будуар. Потянулся привычной рукой под кровать, отхлебнул, запрокинув голову, добрую порцию джин-тоника и взял телефон. Конечно же, последней модели, в титановом корпусе с позолотой. Высветившийся номер был ему неизвестен.

Кто это? — предварительно отхаркнувшись, спросил он по возможности вежливо — мало ли кто, а может быть, из Кремля звонят. Надо отдать ему должное, став большой шишкой, Виталий Иосифович человеческого обличия не потерял и хамил редко и всегда по существу.

Вы только не волнуйтесь, Виталий Иосифович… Вы с нами пока не знакомы, хотя наверняка про нас слышали, — вежливый, но с нажимом баритон был довольно интеллигентного тембра. Неужели и правда — Оттуда?

Слушаю вас! — он инстинктивно подтянул рыхлый живот.

С вашим сыном всё будет в порядке. Он жив и передаёт вам приветы.

Что такое? Я с кем говорю? — Кузякин был явно сбит с толку, что с удовлетворением было отмечено на том конце линии.

Повторяю, он жив, и вы с ним сегодня увидитесь, если только примете взвешенное решение.

Да кто вы, наконец! Какое решение? — взвизгнул Кузякин и отхлебнул из горлышка с гневом.

С вами говорит князь Белозерский, руководитель партизанского подразделения области. Ваш сын у нас, и пыткам мы его пока не подвергали.

Это чёрт знает что! Какой дикий розыгрыш! Я звоню в ФСБ — у меня есть ваш номер.