— Да, президент хочет, чтобы генеральный прокурор отдал распоряжение ФБР прекратить расследование уотергейтского дела.

Мария пыталась не выказывать своего потрясения, и ей сразу стали приходить на ум мысли о скрытом смысле этой меры.

— Хорошо, — сказала она, — давайте подумаем об этом. Кляйндинст — не Митчелл, знаете ли. — Джон Митчелл подал в отставку с поста генерального прокурора и возглавил комитет по проведению кампании за переизбрание президента. Сменивший его Ричард Кляйндинст был еще одним из приятелей Никсона, но не подпевалой. — Кляйндинст захочет узнать причину.

— Мы можем предложить ему одну. Расследование, которое проводит ФБР, может привести к не подлежащим разглашению вопросам внешней политики. В частности, могут обнаружиться факты, свидетельствующие о причастности ЦРУ к вторжению в Заливе Свиней при президенте Кеннеди.

Это так типично для хитреца Дика, с отвращением подумала Мария. Все будут делать вид, что защищают интересы Америки, а на деле спасают жалкую задницу президента.

— Это вопрос национальной безопасности.

— Да.

— Хорошо. Для генерального прокурора это будет служить оправданием того, что он приказал ФБР прекратить расследование. — Но Мария не хотела так легко сдаваться Белому дому. — Однако Кляйндинст может захотеть получить конкретные гарантии.

— Мы можем предоставить их. ЦРУ готовится обратиться с официальной просьбой. Этим будет заниматься Уолтерс. — Генерал Вернон Уолтерс был заместителем директора ЦРУ.

— Если будет официальная просьба, я думаю, мы сможем сделать то, чего хочет президент.

— Спасибо, Мария. — Молодой человек встал. — Вы снова очень помогли.

— Не стоит благодарности, мистер Дьюар.

Камерон вышел из комнаты.

Мария задумчиво смотрела на стул, на котором он сидел. Президент, должно быть, санкционировал проникновение в штаб-квартиру его противников или, по крайней мере, закрыл глаза на это. В этом заключается единственная причина, почему Камерон Дьюар с таким усердием пытается обеспечить прикрытие. Если кто-то из администрации дал добро на операцию вопреки желанию Никсона, его имя уже было бы названо, а его самого уволили бы. Никсон не церемонился, когда хотел избавиться от неудобных коллег. Единственный человек, которого он хотел выгородить, был он сам.

Позволит ли она, чтобы это сошло ему с рук?

Черта с два.

Она взяла телефон и сказала:

— Соедините меня с «Фосетт Реншо», пожалуйста.

Дейв Уильямс нервничал. Прошло уже почти пять лет с тех пор, как «Плам Нелли» выступала перед публикой. Сейчас им предстояло играть перед шестью тысячами любителями музыки на стадионе «Кэндлстик-парк» в Сан-Франциско.

Играть в студии совсем другое дело. Магнитофон прощает: если ты сфальшивил, или у тебя сорвался голос, или ты забыл слова, можно просто стереть и записать заново.

Любая оплошность сегодня здесь будет услышана всеми на стадионе, и ее уже не исправишь.

Дейв сказал себе не быть дураком. Он выступал на сцене сотню раз. Он вспомнил, как играл с «Гвардейцами» в пабах на Ист-Энде в Лондоне, когда он знал дюжину аккордов. Оглядываясь назад, он дивился своей юношеской смелости. Он вспомнил тот вечер, когда Джеффри напился в доску в гамбургском «Кабачке», а Валли вышел на сцену и играл партию лид-гитары все отделение без репетиции. Вот уж были беспечные денечки.

Теперь Дейв имел девятилетний опыт, больший, чем вся карьера многих поп-звезд. Тем не менее все время, пока собирались любители рока, покупая по пути пиво, майки, хот-доги и предвкушая балдежный вечер, Дейв чувствовал себя неуверенно.

В его артистическую уборную вошла молодая, с идеальной фигурой женщина из музыкальной компании, которая распространяла пластинки «Плам Нелли», и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь.

— Нет, спасибо, дорогая, — ответил он. Во всех уборных имелся небольшой бар с пивом, спиртными и прохладительными напитками и льдом, на столике лежала пачка сигарет.

— Если хочешь немного расслабиться, у меня есть кое-что, — сообщила она.

Он покачал головой. Ему не хотелось наркотиков прямо сейчас. Он мог потом выкурить сигарету с марихуаной.

Она продолжала настаивать.

— Или, если ты хочешь, чем-то заняться…

Она была великолепна, по-настоящему красива, какой может быть стройная калифорнийская блондинка, но он был не в настроении.

Не в настроении, с тех пор как последний раз видел Бип.

— Может быть, после выступления, — сказал он. Если напьюсь, подумал он. — Я ценю твое предложение, но сейчас хочу, чтобы ты убралась, — твердо добавил он.

Она не обиделась.

— Дай знать, если передумаешь, — весело предложила она и вышла.

Бенефициар сегодняшнего концерта был Джордж Макговерн. Своей избирательной кампанией ему удалось вернуть молодежь в политику. В Европе он считался бы умеренным, а здесь он был левым. Его резкая критика вьетнамской войны восхищала либералов, и он говорил со знанием дела, потому что сам воевал во время Второй мировой войны.

В артистическую уборную Дейва пришла его сестра Иви пожелать удачи. Она оделась так, чтобы ее никто не узнал: волосы ее были заколоты под твидовой шапочкой, она была в солнцезащитных очках и байкерской куртке.

— Я возвращаюсь в Англию, — сообщила она.

Это удивило его.

— Я знаю, что пресса нелестно писала о тебе после той фотографии в Ханое, но…

Она покачала головой.

— Дело даже не в этом. Сегодня меня ненавидят так же страстно, как любили год назад. Этот феномен заметил Оскар Уайльд: один поворачивается к другому с поразительной неожиданностью.

— Мне казалось, ты сможешь это пережить.

— Да, я пережила, на какое-то время. Но в течение шести месяцев мне не предложили ни одной порядочной роли. Я могла играть храбрую девушку в каком-нибудь вестерне, стриптизершу во внебродвейском театре или любую роль в австралийском турне мюзикла «Иисус Христос — суперзвезда».

— Извини, я не знал.

— Это не было спонтанно.

— Что ты имеешь в виду?

— Двое журналистов сказали мне, что им звонили из Белогодома.

— Это было организовано?

— Думаю, что да. Послушай, я была известностью, которая критиковала Никсона при каждой возможности. И неудивительно, что он всадил в меня нож, когда по своей глупости я дала ему шанс. И это даже не пристрастно: ведь я делаю все, чтобы добиться его ухода со своего поста.

— Ты на себя слишком много берешь.

— А может быть, это вовсе не Никсон. Кого мы знаем, кто работает в Белом доме?

— Брат Бип? — У Дейва это не укладывалось в голове. — Это дело рук Камерона?

— Он влюбился в меня еще давно, в Лондоне, и я отказала ему довольно-таки грубо.

— И он таил зло все эти годы?

— Я не могу доказать этого.

— Сволочь!

— Так что я дала объявление о продаже своего шикарного дома в Голливуде, продала машину с откидным верхом и запаковала коллекцию современного искусства.

— Что ты будешь делать?

— Играть леди Макбет для начала.

— Потрясающе! Где?

— В Стратфорде-на-Эйвоне. Меня берут в Королевскую шекспировскую труппу.

— Одна дверь закрывается, другая открывается.

— Я так рада снова играть Шекспира. Прошло десять лет с тех пор, как я играла Офелию в школе.

— Обнаженной.

Иви с грустью улыбнулась.

— Небольшое ребячество.

— И ты была хорошей актрисой еще тогда.

Она встала.

— Я пойду, тебе нужно приготовиться. Развлекайся сегодня, братишка. Я буду балдеть там со всеми.

— Когда ты возвращаешься в Англию?

— Лечу завтра.

— Дай мне знать, когда пойдет «Макбет». Я приеду, чтобы посмотреть на тебя.

— Это будет здорово.

Дейв вышел с Иви. Временную сцену поставили на одной стороне поля. За сценой толпились рабочие, звукооператоры, сотрудники звукозаписывающей компании и привилегированные журналисты. Артистические уборные помещались в палатках, разбитых в зоне, огороженной канатами.