Бернд, крепко держась за веревку, шагнул назад с крыши. Он спускался медленно по стене, постепенно отпуская веревку. Это было очень трудно, потому что весь его вес приходился на руки, которыми он держался за веревку. Он тренировался дома, спускаясь по задней стене дома ночью, когда его никто не видел. Но это здание было выше.

Толпа на улице подбадривала его.

И тогда на крыше появился полицейский.

Бернд начал спускаться быстрее, рискуя сорваться с веревки

Кто-то крикнул:

— Принесите одеяло!

Ребекка понимала, что его просто не успеют принести.

Полицейский нацелил автомат на Бернда, но стрелять не стал. Он не мог открывать огонь в сторону Западной Германии. Кроме беглецов он мог попасть в других людей. Из-за такого инцидента могла начаться война.

Был ли нож у полицейского?

Вероятно, нет.

Потом его осенило. Он приставил ствол автомата к натянутой веревке и произвел одиночный выстрел.

Ребекка вскрикнула.

Веревка порвалась, и Бернд камнем полетел вниз.

Толпа бросилась врассыпную.

Бернд упал на тротуар с отвратительно глухим ударом и затих.

* * *

Тремя днями позже Бернд открыл глаза, посмотрел на Ребекку и произнес:

— Привет.

Ребекка проговорила:

— Слава богу.

Все это время она ужасно волновалась. Врачи говорили ей, что он придет в сознание, но она не могла поверить в это, пока сама не увидела. Он перенес несколько операций, а в перерыве между ними ему давали в большом количестве лекарственные средства. Сейчас она впервые увидела на его лице осознанное выражение.

Сдерживая слезы, она наклонилась над больничной койкой и поцеловала его в губы.

— Ты вернулся, — произнесла она. — Я так рада.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты упал.

Он кивнул:

— Крыша. Я помню. А дальше?

— Полицейский перебил веревку.

Он посмотрел вдоль своего тела.

— Я в гипсе?

Она с нетерпением ждала, когда он придет в себя, но в то же время ей было страшно представить, как это произойдет.

— Ниже поясницы.

— Я… Мои ноги не двигаются. Я не чувствую их. — В его голосе звучали нотки отчаяния. — Мне ампутировали ноги?

— Нет. — Ребекка глубоко вздохнула. — У тебя сломаны кости ног, и ты их не чувствуешь, потому что спинной мозг частично разорван.

Бернд на некоторое время задумался и потом спросил:

— Он заживет?

— Врачи говорят, что нервы могут срастить, но это будет нескоро.

— Так что…

— Так что некоторые функции ниже пояса со временем восстановятся. Но больницу тебе придется покинуть в кресле-каталке.

— Они не говорят, сколько времени это займет?

— Они говорят… — Она старалась не заплакать. — Ты должен быть готов к тому, что так останется навсегда.

Он отвернулся.

— Я калека.

— Но мы свободны. Ты в Западном Берлине. Нам удалось бежать.

— Бежать и оказаться в инвалидном кресле.

— Не надо так думать.

— Что я буду делать?

— Я все решила. — Ее голос звучал уверенно, более уверенно, чем она это чувствовала. — Мы поженимся, и ты будешь преподавать, как раньше.

— Сомнительно.

— Я уже звонила Ансельму Веберу. Ты помнишь, он директор школы в Гамбурге. У него есть места для нас обоих, с сентября.

— Учитель в кресле-каталке?

— Какое это имеет значение? Ты можешь объяснять физику так, что будет понятно самому тупому ученику в классе. Для этого ноги не нужны.

— Тебе хочется выйти замуж за калеку?

— Нет, — сказала она. — Но я хочу выйти замуж за тебя. И я это сделаю.

Он заговорил резким тоном:

— Ты не можешь выйти замуж за человека, у которого отсутствуют функции ниже пояса.

— Послушай меня. — Она выговаривала слова твердо и решительно. — Три месяца назад я не знала, что такое любовь. Я только сейчас нашла тебя и не собираюсь терять. Мы бежали из ада, мы уцелели, и мы будем жить. Мы поженимся, будем преподавать в школе и любить друг друга.

— Я не знаю.

— Я хочу от тебя только одного, — добавила она. — Ты не должен терять надежды. Вместе мы справимся со всеми трудностями и решим все проблемы. Я смогу вынести все невзгоды, до тех пор пока ты со мной. Обещай мне, Бернд, что ты никогда не сдашься. Никогда.

Наступила длинная пауза.

— Обещай, — повторила она.

Он улыбнулся:

Ты тигрица, — сказал он.

Димка и Валентин катались на чертовом колесе в парке Горького с Ниной и Анной.

После того как Димку вызвали из кемпинга, Нина познакомилась с каким-то инженером и встречалась с ним несколько месяцев, но потом они расстались, и сейчас она была снова свободна. Тем временем Валентин и Анна сошлись: он проводил ночи в квартире девушек почти каждый уик-энд. Валентин пару раз говорил Димке, что спать то с одной женщиной, то с другой — это нормальный этап в жизни мужчин, когда они молоды.

Эх, если бы мне так везло, думал Димка.

В первый теплый уик-энд короткого московского лета Валентин предложил устроить двойное свидание. Димка охотно согласился. Нина была энергичной и умной, она бросала ему вызов, и это нравилось ему. Но самое главное, она была сексуальна. Он часто вспоминал, как увлеченно она целовала его. Ему очень хотелось повторения этого. Он представлял, как напряглись ее соски в холодной воде. Интересно, думал он, помнит ли она тот день, что они провели на озере.

Его проблема состояла в том, что он не умел с такой легкостью, как Валентин, находить подход к девушкам. Валентин говорил всякую всячину, чтобы завлечь девушку в постель. Димка считал недостойным добиваться чего-то от людей хитростью или напором. Он также полагал, что если кто-то говорил «нет», с этим нужно считаться, в то время как Валентин всегда воспринимал «нет» как «может быть, еще нет».

Парк Горького был оазисом в пустыне неистового коммунизмма, местом, где москвичи могли непринужденно веселиться Люди одевались во все лучшее, покупали мороженое и сладости знакомились и целовались в кустах.

Анна притворялась, что ей очень страшно на чертовом колесе а Валентин, подыгрывая ей, обнимал ее за талию и говорил ей что это совершенно безопасно. Нина не испытывала никакого дискомфорта и не выказывала беспокойства, что Димка предпочитал наигранному испугу, но это не давало ему шансов на интим.

Нина отлично выглядела в платье спортивного покроя, с оранжевыми и зелеными полосками. Вид сзади был особенно соблазнительный, подумал Димка, когда они спускались с колеса. Для этого свидания ему удалось достать пару американских джинсов и синюю рубашку в клетку. В обмен он дал два билета в Большой театр на балет «Ромео и Джульетта», от которых отказался Хрущев.

— Что ты делал, с тех пор как мы виделись последний раз? — спросила его Нина, когда они прогуливались по парку и пили теплый апельсиновый сок, купленный в палатке.

— Работал, — ответил он.

— И все?

— Я обычно прихожу на работу за час до Хрущева, чтобы посмотреть, все ли приготовлено для него: нужные ему документы, зарубежные газеты, различные папки. Он часто работает до позднего вечера, и я редко ухожу до него. — Ему хотелось рассказать о работе так, чтобы всем стало ясно, что она интересная. — У меня на что-нибудь еще не остается времени.

— Он и в университете был таким же: работа, работа, работа, — вставил Валентин.

Нине не приходило в голову, что у Димки скучная жизнь.

— Ты правда видишь товарища Хрущева каждый день?

— Почти каждый.

— Где ты живешь?

— В Доме правительства. — Это был многоквартирный дом недалеко от Кремля.

— Здорово.

— С мамой, — добавил он.

— Я бы стала жить с мамой в таком доме.

— Моя сестра тоже жила с нами. Сейчас она на Кубе. Она корреспондент ТАСС.