Не выдержав этого собственного мозгового насилия, я оторвалась от мужских губ и спрятала лицо на груди андроида. Спина даже сквозь ткань полосатой рубашки остро воспринимала все касания теплых, и отчасти холодных рук. Мурашки блуждали по телу, отказываясь подчиняться. Мне было так стыдно. За прошлое, за настоящее и за будущее. Не знаю, откуда образовалось это чувство, но оно приносило большой дискомфорт.

– Я тебя так ненавидела, – высвободившись из объятий еще более потерянного Коннора, я уставилась на свои руки. Лицо покрывалось краской, глаза боялись бросить взгляд на сидящего неподвижно справа андроида. Уверена, что его диод отливает солнечным цветом, в то время как во взгляде читается смущение и суровость одновременно. – Извини меня за это.

Исчезнувшая секундная стрелка ворвалась в этот дом так резко, словно бы кто-то вдруг установил в часах повышенную громкость. Зудящий мозг предложил найти гребаные часы и вырвать к чертям этот треклятый механизм, но я сидела неподвижно в страхе привлечь к себе еще большее внимание находящегося рядом. Хотя о чем можно было говорить? Коннор и так впивался в меня своим нахмуренным взглядом карих глаз. Потирая собственные пальцы, я мельком глянула в сторону андроида. Детектив сидел, едва развернувшись ко мне боком, по-ученически сложив руки на коленях. Да, этому парню придется еще многому научиться в мире «живых».

– Я не думал, что это будет так сложно, – уставившись перед собой, заикающе пролепетал уже не такой уверенный в себе голос. Пусть взор его и был суров, тон и тембр выдавали совершенно иное. – Раньше я просто шел к цели. А сейчас не представляю, что делать и с чего начать.

Я усмехнулась, чем вызвала оживленный интерес со стороны андроида.

– Ну, по крайней мере, приятно осознавать, что я не одна такая. Мы что-то вроде двух сумасшедших, которые пытаются найти место в этом мире.

– Я нашел свое место. Здесь.

Коннор произнес это так самоуверенно и тепло, как будто бы только что не был озадачен собственными внутренними установками. Это вызвало во мне столько удивления, что я, ошарашенная таким резким изменением в настроении андроида, взглянула на него, как на умалишенного. Он по-прежнему сидел, точно школьница-первоклассница перед столом учителя, но теперь взгляд его был полон уверенности и учтивости.

– Тебя что-то тревожит, – андроид нахмурился, вызвав во мне новый приступ краски на лице. Нет, я еще не была готова пялиться на Коннора во все глаза, несмотря на то, что витает в воздухе при наших встречах. Мозг быстро обработал эту информацию, заставив глаза спрятать взгляд. Сопротивляться рефлексам я не стала. Сейчас бы катану в руки, и уверенности во мне было бы куда больше.

– Нет, все нормально.

– Я слышу, как участилось твое сердцебиение, – настаивал Коннор.

– Так, маньяк, прекращай следить за моим двигателем! Это пугает.

Андроид ничего не ответил. Он вновь уставился перед собой, нахмурено буравя взглядом точку на ворсистом ковре. Как бы его наблюдательность за моим здоровьем не раздражала, он все же был прав. Произнесенные уверенные слова в отношении своего места вслух неприятно резанули уши, заставив сердечный орган не вовремя глотнуть крови и пропустить несколько ударов. Одна дурацкая мысль была в моей голове. Она копошилась внутри на протяжении всех этих недель, выедала, точно жирный червяк внутри блестящего, наливного яблока. Мне не хотелось озвучивать ее, но ведь нельзя вечно прятаться от таких важных вещей?

Убрав волосы за уши, я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на словах. Было трудно. Желание выразить мысль как можно корректнее заставляло отмести все новые попытки, и, когда внутри созрел более или менее адекватный разговор, я решительно открыла глаза.

– Мне важно знать, что ты остался здесь не потому, что считаешь себя обязанным.

Как и ожидалось, я словила на себе недоуменный взор темных глаз Коннора. Он щурился, пытался найти ответ или хотя бы правильно понять вопрос, однако судя по выражению лица – у него это не получалось.

– Большая часть андроидов покидают город, – я попыталась объяснить свою мысль, однако пронзительный взгляд Коннора и его тонкая прядь на левом виске то и дело сбивали меня с мысли. Пришлось отвернуться, – кто-то хочет увидеть мир, кому-то просто не нравится Детройт. Если ты здесь остался против своей воли, то во всем произошедшем не было никакого смысла.

– Мне нравится город, – вопрос и пояснение явно принесли в голову андроида множество замешательств. Он вдруг слегка склонился вперед, нарушив идеальную позу ученика, и возмущенно сощурил глаза. – Я рад, что продолжаю работать с Хэнком. Зачем мне покидать город, если меня все в нем устраивает?

Мне не хотелось продолжать эту тему, и потому я согласно кивнула. Вновь наступила тишина. Давящая и беспощадная. Было время, когда я молила о ней всевышние силы, просила замолчать боевую подругу за спиной, что настойчиво орала в голове в требовании чистки, закрывала уши в подвале съемного дома в попытке заглушить шумящую в истерике кровь в голове. Тогда тишина была единственным, что требовалось организму. Сейчас она воспринималась так остро, что я слышала, как гулко бьется встревоженное сердце. Он наверняка тоже слышал. Возможно, именно поэтому сейчас он искоса смотрел на меня взволнованным взглядом.

Так много хотелось высказать. Очередная оставленная позади жизнь заставила меня осознать ценность этого мира и всех находящихся рядом людей, пусть даже от них и было мало живого. Сидя на кожаном диване в полицейском участке в ожидании отказа Хэнка Андерсона, я уже тогда осознавала, в каком ужасном одиночестве вынуждена пребывать вот уже семь лет. Холодные стены подразделения были полны солдат и иных людей, но даже среди тысячи работников быть одиноким реально. Именно такой я и была. И сейчас, вернувшись в этот мир пробужденной от долгого сна, я вдруг осознала, что мне опять придется пребывать в одиночестве, но в этот раз уже в собственном новом доме. Здесь не было солдат, не было сотрудников. Некому было пожелать доброе утро или обсудить мировые новости, которые стали для меня важны. Лишь тиканье секундной стрелки и биение собственного сердца. Даже в съемном доме у меня был сосед в виде паука. Надо было забрать его с собой, усмехаясь в мыслях, подумалось мне.

– Я знаю, что не могу ничего у тебя требовать, – сглотнув першивый комок в горле, не дающий связно произносить слова, я нахмурено взглянула на Коннора. Он продолжал ждать от меня очередного монолога. Может, он хотел услышать в нем причину учащенного биения сердца, а может, просто позволял мне высказаться, оперируя правилами хорошего тона. Искренне надеялась, что это было не второе. – Но я не хочу больше сидеть в одиночестве. Останься здесь, пожалуйста.

От этих слов, кажется, у Коннора окончательно полетели последние винтики в голове. Он задумчиво отвернулся, еще сильнее сгорбившись под давлением собственных мыслей. Его вид напугал меня, и потому, вновь отбросив волосы назад, я прерывисто залепетала:

– Я знаю, это очень преждевременно. Мы можем… можем любую комнату под твой кабинет рабочий сделать! Да хоть собаку завести, как у лейтенанта. Я просто не могу сидеть здесь одна, тем более в окружении этих дурацких фотографий.

За окном занимался закат. Золотые лучи солнца покрывали улицы, заставляя слои снега бликовать и резать глаз всякому прохожему. Теплые солнечные нити озарили гостиную, бегали по книжному шкафу и пустым полкам, на которых должны были стоять фото в темных рамках. Конечно, я не стану их доставать из чердака. Но само осознание, что они где-то там, в коробке, в пыли, не дает мне покоя. И потому я молящим взглядом буравила андроида в спускающуюся вниз тонкую прядь.

Молчание нарастало в своем безмолвном шуме, словно бы приближающийся водопадный поток. В очередную такую секунду я пожалела о своем порывистом предложении. Коннор и так был потерян, смущен, напуган. Ему предстояло вклиниться в совершенно новую для него систему, освоить этот мир не со дна рабского подчинения людям, а с высоты равноправного создания. И тут еще я со своими эгоистичными желаниями и просьбами.