Коннор аккуратно выудил из коробки еще одно фото. Все физические чувства подсказывали о ее содержимом так сильно, что мне не требовалось поворачиваться и смотреть в нее. В старом доме хранилось только одно фото в белой рамке. Остальные были бережно уложены в черные классические рамки маминой рукой.

– Это Дак, – не глядя в руки детектива, произнесла я.

Андроид изучал фото, возможно, анализировал. Мне оставалось лишь догадываться, что именно происходит в механической голове. Радовало одно – его диод горел голубым, говоря о стабильной психической работе. На дне коробки было еще множество таких изображений: бабуля в обнимку с Даком, старые университетские друзья, которые наверняка рассыпались по стране, словно мелкая крупа по кухонному паркету, мои фото с братом во время прогулки по Диснейленду, и множество-множество другого. Все они вызывали лишь боль внутри. Я не хотела каждый день смотреть на их канувшие в вечность лица, сидя в гостиной напротив камина. Не хотела одиноко, словно свечка под сквозняком, сгорать в этом доме под взглядом их застывших глаз. И потому фото родителей тут же отправилось обратно в коробку.

– Ты не станешь их выставлять? – озадаченно спросил Коннор, убрав фото Дака обратно.

– Нет. Надоело тосковать по прошлому. Я лучше наделаю новых фото, и они будут куда счастливее.

Подняв коробку, я не спешно отправилась на второй этаж. Чердак был светлым от обилия потолочных окон. Здесь, как ни странно, не было пыльно и душно. Продавец оставил дом в идеальной чистоте: мужчина, по описанию риелтора, был очень педантичным. Одинокий отец двух детей. Информация о последнем факте из жизни продавца ввергнула меня в ступор. Я узнала об этом уже после сделки, и потому даже отругала себя за данное разрешение риелтору торговаться. Желание мужчины избавиться от дома и рвануть из штата подальше стало вполне понятным. Были бы у меня дети, я бы тоже неслась на всех порах из этого неспокойного города.

Вернувшись в гостиную, я обнаружила укладывающего на полки книги Коннора. Он тщательно осматривал каждую из них, перелистывал страницы, не удивлюсь, если даже успевал прочитать все за считанные секунды. Встав по другую сторону камина, я доставала из коробки картины. Большинство из них были природного содержания, однако мелькали те, что были куплены или сделаны мною лично – я любила вид ночного неба и ночного города. Рисовала я очень плохо, ведь вся моя жизнь была построена не на орудованию кистью и карандашами, а холодным лезвием и тяжелым огнестрельным оружием. И потому ночные картины на деле были просто хорошо сделанными и распечатанными снимками в тонких рамках.

Мимолетно повернув голову в сторону андроида, я заприметила в его руке учебный материал по самозащите.

– Большая часть моей библиотеки состояла из военной литературы, – вздернув уголки губ в приятном воспоминании, я вновь вернулась к картинам. – Очень сложно читать что-то еще, когда твой отец – военный.

На мгновение шуршание белой рубашки Коннора утихло, и я потерянно бросила взгляд в его сторону как раз вовремя. Андроид с озадаченным видом смотрел на меня, повернув в мою сторону обложкой толстую книгу. На золотисто-рыжем фоне красовалось высотное здание с острым шпилем, рядом с которым в вечной статуе замерла сделанная из бетона обнаженная женщина. Вряд ли Коннор когда-то читал Айн Рэнд, и уж тем более вряд ли знал, о чем повествует история «Источника». Даже представить страшно, что в его новоиспеченной девиантской голове вообразилось при виде женского силуэта на обложке. Однако я, охваченная восторгом от вида книги, отставила картину ночного неба и подошла к замершему мужчине.

– Надо же! Я думала, что отдала ее кому-то в университете, – пальцы нагло начали перелистывать книгу прямо в руках Коннора. – Здесь же даже роспись есть, смотри.

На последней странице размашистым подчерком было выведено черной ручкой красивым подчерком мое имя с последующими пожеланиями автора:

– «Всегда стремись к своей мечте», – завороженно прочитала я. – Я ради этой росписи в пятнадцать лет простояла пять часов в книжном магазине в очереди. Даже не знала, что когда-нибудь снова ее увижу…

– О чем она? – Коннор хмурился, с любопытством рассматривая обложку. Его пальцы изучали шероховатую, потертую временем поверхность.

Мне нравилось смотреть на андроида. Видеть его блестящие волосы, видеть вздымающуюся грудь под имитацией дыхания, исследовать взглядом расстегнутую белую пуговицу на шее. Руки чесались дотронуться до его щеки, нащупать холод под биосинтетической кожей. Но пусть даже внутренние стены недосказанности и страха рушились, все же не могла пересилить себя и заставить мышцы выполнять приказы мозга. Хм… будучи солдатом, я даже не задумывалась об этом. Рефлексы работали исправно, выполняя все поставленные подразделением установки. Теперь их не было, и я, как и мои рефлексы, были предоставлены самой себе.

– Я не могу в точности описать содержание, – почувствовав на себе вопросительный взор карих глаз, я неловко отвернулась к книге. – Она скорее о важности стремления к своим целям, когда весь мир против тебя.

– Символично.

Я усмехнулась. Коннор и раньше источал саркастичные и ироничные шутки. Один только вид захлебывающегося в возмущении лицо Гэвина-мать-его-Рида доставлял удовольствие.

– Мне эту книгу мама подарила. Вообще, оглядываясь назад, я понимаю, что мое воспитание было для них как вечное минное поле. Каждый старался вложить что-то свое. Отцу удалось это в большей степени, но мама все же смогла привить страсть к таким вещам, как проза, эстетика и платья. Они так яростно боролись за возможность оставить во мне что-то, что совсем забыли об окончательном результате.

– Мне нравится. Результат.

Это было слишком милым. Чувствуя, как заливаюсь краской рядом с мягко улыбающимся андроидом, я спрятала руки в задних карманах джинс.

– Это все? – Коннор убрал книгу на самую дальнюю полку.

– Нет. В коридоре есть еще коробки.

– Я принесу.

На этот раз секундная стрелка настольных часов была рядом и звучала она гораздо громче, чем раньше. Я согласно кивнула андроиду, глядя на него снизу вверх, но тот и не думал двигаться. Он стоял и смотрел на меня нерешительным, в какой-то степени желающим что-то сказать, взглядом. Внутри грудной клетки, как и в тот вечер в гостиной, вновь начала биться несуществующая птица. Жар внутри накалялся, мне казалось, что кровь превращается в расплавленное золото – до того она была терпкой, горячей и наверняка искрящейся от нарастающих чувств. Немного помедлив, я приподнялась на носках и прикоснулась к губам Коннора.

Это было больше, чем прекрасно. Внутри не было бабочек – на их месте бились множество канареек, пищащих от восторга. Я увлекалась этим поцелуем слишком настойчиво, все еще держа руки в карманах, и на мгновение мне почудилось, что я могла только отпугнуть от себя и без того потерянного в этом мире андроида. Но когда теплые, скрываемые холод внутри, руки коснулись шеи – растворились последние попытки держать себя под контролем.

Секундная стрелка исчезла в сознании. В голове стоял только трепет от теплых, шершавых губ. Я ощущала каждое движение его ладоней, изредка терлась носом о мягкую щеку и вновь возвращалась к губам. Мне так хотелось плакать от восторга, но вместо этого я прижималась к Коннору сильнее. Он был идеальным. Он был совершенным.

Не отрываясь от поцелуя, я увлекла андроида к дивану. Кожаная поверхность благодарственно скрипнула под нашим весом, но я не замечала ни единого звука в окружении. Тоска по родителям и прошлой жизни осталась позади, когда руки несмело исследовали прохладную белую ткань идеально выглаженной рубашки. Мне так не хватало всего этого в Рокфорде… лежа на одиноком старом диване с открытыми глазами едва ли не всю ночь, я ощущала, как сердце разъедает грусть и страх перед будущим. Но страшнее было прошлое. Столько упущенных моментов… сотни, а то и тысячи раз я отталкивала от себя Коннора, чего уж таить, он тоже не особо тянулся к общению. Все его первоначальные попытки построить дружеское общение были построены исключительно на установках внутренней программы, которая четко требовала: адаптируйся! Но ведь сейчас все было иначе.