Это было больно. Снова чувствовать январский вечерний холод, снова слышать смешливое замечание андроида на тему «карманных крыс» в виде маленьких собачек, снова распознавать звуки удара и синие пятна на белой рубашке. Меня переполняли печаль, отчаяние, скорбь, пусть все это и осталось в прошлом. Я прижимала к себе вырывающуюся собаку, сглатывала сдерживаемые слезы и пыталась не дрожать. Получалось плохо. Даже когда в коридоре послышались мужские голоса, я, полностью ушедшая в себя, не обратила на них внимание. Те в свою очередь стихли при виде спины одиноко сидящего на полу женского силуэта.

– Я это… там кое-что еще забыл, в машине, – басовито пролепетал Хэнк. Вскоре послышался скрежет закрывающейся двери.

Я знаю, на меня смотрят. И не только щенок, что приходил в невысказанный восторг от крепких человеческих объятий. Коннор стоял в коридоре, наверняка тревожно глядя в мою сторону. Спустя несколько секунд за спиной послышалось шуршание пакета, и вот, андроид уже сидит рядом на белом ковре, скрестив ноги. Я не могла смотреть на него, мне все еще было стыдно за случившееся, стыдно за свое поведение, за свои поступки. И сейчас вид дергающейся скулящей собаки в руках только усугублял все это. Я продолжала сжиматься в комок, прижимаясь к теплому меху щенка.

– Анна, посмотри на меня, – вкрадчиво, но спокойно произнес андроид, не сводя с меня взора. Пришлось перебороть себя, чтобы устремить на Коннора нахмуренные слезившиеся глаза. – Не надо.

Всего несколько слов, и я уже не чувствую тревоги. Слезы вдруг превратились из скорбных в счастливые от того, как много мы смогли преодолеть. Теперь и вправду начиналась новая жизнь. Спасибо за это тому, кто меня сейчас прижимает к себе, успокаивая дрожащее тело.

Хэнк вернулся через пять минут, видимо, ждал, когда мы очухаемся, и вся эта драма окончательно покинет дом. Коннор сидел на полу, откинувшись на диван и со счастливым видом наглаживая пытающуюся его укусить разыгравшуюся собаку. Я же оперлась о выключенный камин, подтянув к себе ноги. В воздухе раздавался звук забавно рычащего щенка, и, наверное, так и сидели бы мы в неловком молчании (хотя Коннору, похоже, вообще было не до нас с лейтенантом), если бы не откашлявшийся Андерсон, что восседал рядом со мной в кресле в своей темной куртке.

– Ей еще не дали имя, – хрипловато произнес Андерсон после того, как неловкий кашель сошел на «нет». – Да и команд она еще не знает. Так что придется над этим подумать.

Мне было не то, что страшно смотреть на Хэнка. Скорее стыдно и боязливо. Впрочем, мужчина тоже не особо смотрел в мою сторону, и Коннору, как единственному здесь не наполненному негатива созданию пришлось терпеть наше общее внимание. Его, похоже, это не смущало. Он на некоторое время нахмурился, глядя на уже подставляющее пузо щенка.

– Лесси, – задумчиво с некоторой детской радостью отозвался на замечание Хэнка Коннор. – Мне нравится Лесси.

Андроид посмотрел на меня с видом «ты согласна?», и я, вдруг испугавшись внимания сразу несколько существ: прищуренного Андерсона, нетерпеливого от внутреннего восторга Коннора, застывшей у его ног щенка и смотрящего с полки паука (да, да, Акакий, я знаю, что ты на меня пялишься) – я встрепенулась, быстро затараторив:

– Флаг тебе в руки, называй как хочешь. Я все равно все еще хочу кошку.

Хэнк фыркнул и отвернулся в сторону. Между нами вновь повисла неловкая тишина. В этот раз разбить ее попыталась я.

– Я слышала, что у вас кого-то застрелили, – поймав на себе настороженные и немного тревожные взоры детективов, я виновато продолжила, – в вашем отделе по делам девиантов. Это как-то связано с нападением на Маркуса?

– Один из митингующих каким-то удивительным образом оказался рядом с рестораном, где произошел взрыв, – говорил Хэнк, пока мы оба смотрели на собаку, не в силах посмотреть друг на друга. – И не менее удивительным образом у него оказался пистолет.

Слова заставили вспомнить рассказ Коннора о причастности подразделения ко всем этим терактам и бунтам мелких группировок. Если этого человека с оружием схватили, представляю, какие будут проблемы у Первого. При условии, что парень окажется тем еще стукачом.

Я понимающе угукнула, после чего вновь образовалась тишина. Пришлось судорожно найти продолжение темы, лишь бы не сидеть в молчании.

– Но вам же кого-то должны приставить в отдел, – и я даже знала кого! Но меня спасало то, что детективы не в курсе имеющейся у меня информации, однако на деле лучше не стало. Хэнк и Коннор переглянулись, и, кажется, я уловила предупреждающее движение головы андроида, мол, не надо.

– Ну да, – процедил Хэнк, смирив меня укоризненным взором. – Приставили там одного.

Больше никто ничего говорить не стал. Меня подмывало узнать, каково работать с тем, кто тебя терпеть не может, и отчасти это желание было вызвано тем, что мне эти чувства знакомы. Ух, как меня бесил Ричард! И как его бесила я своей неправильностью! Через несколько дней у меня день рождения, и если бы кто-то спросил, что в качестве подарка я могла бы принять, так это была бы сотня Ричардов, выстроенных в ряд на получение звездюлей! И плевать, что катану пришлось бы после такого месива долго приводить в порядок.

– Ну и? – басовитый, вызывающий голос Хэнка вывел меня из сладких размышлений о брызгах голубой крови, и я на рефлексах повернула к нему голову, обхватив колени. От встречи взглядом с серыми глазами стало не по себе. Пес, больше не получая внимания настороженного Коннора, смешливо протопал куда-то в заднюю часть дома. – Как теперь тебя называть?

Хороший вопрос, мой старый добрый друг-Хэнк в старом доме. Нахмурившись от полученного вопроса, я и впрямь задумалась на эту тему. Как ни странно, ответ нашелся быстро.

– Как хотите. Хотя я бы предпочла, чтобы меня называли Анной.

– Значит, буду называть тебя Тони.

Эти умозаключения заставили меня недоуменно сощуриться и вздернуть уголок губ. Андерсон пронзал меня выжидающим взором, но я не стала ничего отвечать на столь странное противоречивое решение лейтенанта. В конце концов, у меня и вправду не осталось тяги к определенному имени.

В это же мгновение где-то в дальних комнатах послышался собачий тявк и звон стекла. Мы все как по команде обернулись на звук. Меньше чем через секунду Коннор скрылся в коридоре, оставив нас одних.

Я даже среагировать не успела, даже подумать не смогла о том, как же будет неловко сейчас сидеть в молчании, когда Хэнк вдруг решил эту проблему! Мужчина резво поддался вперед, и вскоре я почувствовала смачный подзатыльник.

– Ай! – приглушенно, дабы не услышал девиант, вскрикнула я, потерев ушибленное мужской рукой место и глядя на лейтенанта с укоризненным удивлением. Хэнк между тем сверкал злыми глазами и тряс седыми волосами.

– Не ной! Не может болеть то, чего нет!

– Ай! – уже громче повторила я, впиваясь в Хэнка обидчивыми глазами. Того, однако, ничего не смущало. Он продолжал шипеть, поучая меня, как мамка вернувшуюся поздно ночью дочь.

– Ты чем думала, дурья твоя башка?! Мало в детстве тебя пороли за дурацкие поступки?!

Обида сменилась стыдом, и я смущенно, сгорая под тяжелым взором Хэнка, снова прижала к себе колени. Лейтенант, цепляясь пальцами за подлокотники кресла, ждал ответа, и мне стоило его дать, хотя бы попытаться. Ничего, кроме тупой идеи в виде превратить все в шутку, не было.

– Ну, вы же сами говорили, что мы в детском саду, – вспоминая однажды состоявшийся в доме наставника Андерсона разговор, виновато улыбнулась я. Где-то в дальней комнате слышались звуки собираемого стекла и веселый тявк собаки.

– А вот хренушки, – мужчина указал в мою сторону пальцем. – Я сказал, что в детском саду люди хотя бы развиваются. Ладно он, ему от силы полгода! Ну ты-то уже тридцать лет почти живешь! А такое чувство, будто застряла в возрасте пяти лет!

– Ну хватит! – мы старались говорить тихо. Не хотелось бы, чтобы Коннор слышал все эти препирательства, и потому наш разговор больше был похож на рычание старого мопса и шипение испуганной кошки.