– Коньяка? Ей же было больше восьмидесяти, – мягко перебив меня, удивился андроид, припоминая вечер откровений в доме Хэнка. Тот вечер, когда им была протянута рука в знак приглашения на танец.
– Коннор, как ты думаешь, кто передал мне этот дикий нрав? Мало того, что отец оставил свой след, так еще и бабуля со своей неординарностью. Знаешь, как мама чувствовала себя, когда эти двое в одном доме находились. Мне кажется, никто никогда не любил свою тещу, как мой отец маму матери. Я порой пыталась ей помешать вливать в себя смесь этих несочетаемых веществ, но она вечно отмахивалась и говорила, что в ее возрасте она сама будет решать, как себя успокаивать. Так что порой мне приходилось самой укладывать Дака спать. Я рассказывала ему о своих тренировках, иногда на основе этого сочиняла истории. Он очень быстро засыпал в обнимку с зайцем. А я, как моя мама, сидела у его постели и ждала, когда он уснет.
На мгновение воцарилась тишина. Теплая, тягучая, обволакивающая, но родная тишина. Продолжать было сложно. Ведь большая часть того, что следовало за этими воспоминаниями окутывал мрак.
– Помню, как мне было страшно, когда вводили портативный наркоз, – андроид почувствовал дрогнувший голос, слегка прищурив глаза. – Дальше воспоминания как будто черные, пресные на вкус. Помню только, как было больно сломать руку на тренировке. Девяносто восьмой, который был на «Иерихоне», часто проводил с новичками групповые занятия, так что доставалось всем. А еще помню, как Трент впервые был ко мне приставлен, как «учитель». Его первая фраза была «Я делаю – ты повторяешь». Но все это так не важно по сравнению с тем, когда переступила порог вашего участка.
И здесь мрак рассеялся, давая место иным чувствам: трепету, волнению, восхищению. Конечно, тогда я ничего не испытывала, ведь я все еще была полностью подчиненной правительству «машиной» для убийств, но сейчас я вспоминаю этот день и этот мягкий мужской тембр, что пытался наладить дружеское отношение с возможным новым напарником. И это так… ярко.
– Скажу честно, ты мне не нравился. Точнее, ты мне казался очень опасным, – андроид от такой вести слегка склонил голову, как бы требуя пояснений. Но я не собиралась пояснять, лишь дальше говорила с улыбкой на лице, глядя в камин. – Но зато я помню, как ты смотрел на меня с раздражением, когда я пристрелила того девианта с обезумевшими глазами. А еще помню, как позже оттягивала момент погружения в диагностику. Не хотелось считать себя дефектной. А тут еще ты со своими девиантами, постоянно намекаешь на мою неправильность.
Андроид слегка смутился, отведя взгляд в сторону. Таким он мне нравился: слегка виноватым, учтивым, ступающий по тонкому льду нестабильного человеческого поведения. Но я и не злилась на него, просто предавалась воспоминаниям и говорила о них Коннору.
– Я помню адреналин, который держал меня в сознании, и твои первые прикосновения в башне Стрэтфорд. Господи, я тогда чуть с ума не сошла… долго еще вспоминала, особенно сидя перед Эмильдой после того, как меня поймали, – зеленые глаза бездвижно взирали на профиль Коннора не в попытке высмотреть в нем реакции, но в желании заново ощутить те метания, что царили в душе в ноябрьские дни. Это все было так запретно, так неправильно, и от того так волнительно и сладко! Тогда я бы себе в этом не призналась, даже помню, как в последствие старалась держаться от детектива подальше. Но мне хотелось ощущать его снова, и снова, и снова! – И то, как ты протягивал руку в баре. На части рвалась, но сохранить солдата внутри казалось так важно, что я отказалась. Как ты остался рядом, когда за мной пришли двое солдат. Как ты вел меня за руку подальше от «Иерихона», хотя и сам был потерян. Но все это такие мелочи. Знаешь почему?
Коннор вернул на меня вопросительный взор, в глазах которого продолжали отражаться языки пламени. Я снова заметила оптические линзы, отсвечивающие как у кошки, и это привело меня в дикий восторг. Но мне и без вида очерченных мужских скул, свисающей пряди и блестящих волос было чем восхищаться. Это самое сейчас прокручивалось в голове.
– Потому что я помню, как ты ругал меня за пренебрежение сном и как ругал за алкогольный спарринг с лейтенантом. А еще как прижимал меня к кровати наверху. У тебя такие теплые и холодные руки…
Атмосфера накалялась, я чувствовала это кожей. Меня тянуло к нему, хотелось снова ощутить прикосновение мужских пальцев, я была согласна даже на боль. И Коннор чувствовал это. Наверняка ощущал, как учащается пульс, как кровь наполняется дофаминами и эндорфинами. Но вместо того, чтобы нарушить мой монолог, детектив со вздернутым уголком губ протянул ладонь и подушечкой большого пальца прикоснулся к женским губам. Он все так же говорил прикосновениями, и сейчас без какого-либо труда донес одну мысль: «Я рядом и буду рядом всегда». Это было так приятно, так нежно, что я вовсе забыла, на чем остановилась и о чем хотела продолжить. Так и сидела, замерев, затуманено глядя в карие сверкающие глаза. От него по-прежнему веяло пыльным запахом, аромат свежести от дождя пропал. И только когда Коннор убрал руку, продолжая на меня тепло смотреть, я вдруг вспомнила того, кто отобрал у меня все эти воспоминания. Кто стал причиной терзаний между теми, кто совсем недавно друг друга обрел. Кажется, это отразилось в моих глазах, иначе почему андроид тут же нахмурился, перебегая по моему лицу взором?
Все еще держа фото в руках, я многообещающе улыбнулась. Вряд ли детективу понравилась эта улыбка, а вот мне вдруг стало спокойно и легко от промелькнувшей мысли.
– Знаешь, я не верю в Бога, – почти шепотом, с некой кровожадностью вновь начала я свой монолог. – Часто употребляю отсылающие к нему словечки, но в то, что какой-то мужик сидит там и на все смотрит не верю. Зато я верю в то, что вокруг нас витает нечто другое, своеобразная вселенная. И она всегда требует баланса. Что-то берет, при этом отнимая. За хорошие дела дает ответное добро, за плохое – воздает по заслугам. Теперь я понимаю, почему все детство у меня что-то отбирали. Это был своего рода аванс.
Я улыбнулась, и Коннору не потребовалось просить объяснений. Он и так понимал, что я говорю о нем. Однако я далеко не это хотела сказать, едва перекрывая шепотом треск камина. За окном небо становилось светлее, тучи рассеялись, уступая место звездам. Но ведь и они начинали прощаться с городом, поочередно скрываясь до следующей ночи. Вскоре первые лучи солнца озарят город, заставляя его просыпаться от снов, и это будет самый лучший рассвет за весь месяц.
– Я не убила Камски, но рано или поздно вселенная потребует плату за все, что он сделал.
Сверкнули ли глаза Коннора, когда мной была высказана мысль о скорой кончине бывшего босса? Да, сверкнули. Как бы он не скрывал этого, как бы не отнекивался, как бы не отмалчивался – он, как и я, не желал добра своему создателю. Возможно, он ничего ему не желал вообще, просто решил отпустить всю ситуацию, не вдаваясь в подробности негативных эмоций, однако все же что-то упоительное в его взгляде проскочило. С этой мыслью мы так и остались сидеть, глядя в камин в полной тишине.
До полноценного рассвета оставалось несколько часов, и мы тихо переговаривались под шепот искусственного камина и вновь начавших перелистываться страниц книги на кухне. Я даже не ловила нити разговора, просто пропускала через себя диалог из двух мягких, полных уюта голосов. Кажется, мы говорили о том, почему Коннор порой ругался с лейтенантом; как защитил мое доброе имя перед куратором на дистанционном обучении, убедив в моей коме и закреплении за мной места в университете; почему меня мучали приступы при желании вспомнить все; кто теперь живет на улице Томпсон и как Коннор шантажировал Рейн. Так странно. Когда-то я гадала, можно ли верить детективу, который пользуется слабостью правительственного подразделения, а теперь понимаю, что все это существенно сокращало наш путь друг к другу. Какие бы корыстные цели не преследовала Первый – если бы не она, мы бы не встретились.
