Закрыв глаза и шумно вздохнув, я убрала руку с дивана. Здесь все было по странному родным и знакомым. Но при этом все было и тоскливым, точно дом, куда не пускал меня босс, нес за собой горести неизбежной утраты прошлого. Мне нравилось вспоминать скрип кожи дивана, нравилось снова ощущать тепло каминного пламени на лице. И все же каждая деталь почему-то осаждала в груди скорбные чувства, которые сейчас канарейки пытаются вытеснить своими взмахами крыльев.
Вновь открыв глаза, я посмотрела на стоящий справа у стены столик. Небольшая коробка с виниловыми дисками блестела в лучах камина, сквозь тишину вдруг пронеслись упоительные звуки виолончели. Этот звук не такой, как тот, что доносился из колонок в доме Камски. Это совсем иное, еще более прекрасное. Слегка шипящий, белый шум на фоне, легкий скрежет от касания иглы к виниловой поверхности. Он доносился издалека, через многие годы. Доносился из детства.
Детство. Какое оно у меня было? Счастливое? Грустное? Прикусив губу, я с сожалением испытала, как трепет сменяется тревогой. Камин перестал быть приятным, перестали быть красивыми и его яркие языки. Ведь на камине стояло сразу пять фотографий.
Обойдя диван и кресла, я подошла к каминной полке. Здесь было идеально чисто, ни единой пылинки. На лицах всех застывших существ играли тени, глаза каждого смотрели со слегка прикрытым счастьем. Медленно касаясь кончиком пальца каждой рамки, я с замиранием в грудной клетке начала изучать снимки один за другим.
Группа андроидов в полицейских униформах, со стоящим справа Хэнком Андерсоном. Лейтенант рядом с машинами смотрелся грузно, тяжко, но органично. Точно этой группе из роботов, что заправляли делами по девиантам, и не хватало именно прожженного жизнью человека, за спиной которого был не один десяток лет. Андроид-детектив, учтиво заведя руки за спину, смотрел точно в камеру. Его взгляд вызвал во мне скорбную улыбку. Даже не знаю, почему именно ее.
Следующий снимок был не таким веселым. Люди, конечно, улыбались в кадре, но их улыбки отзывались еще большей грустью, чем лицо детектива в синей полицейской униформе. Мужчина средних лет с широкой спиной и в синей рубашке держал на плечах девчонку с ярко рыжими волосами. Женщина со сладкой ватой в руках счастливо улыбалась красными губами, слегка обнажая каемку ровных зубов. Она так любила красный цвет… всегда считала его женственным, истинным, страстным. Красная помада, красные платья, красные ногти и туфли. Она и мне пыталась привить эту любовь, но как же ей было сложно взращивать во мне женщину вопреки желанию отца воспитать меня, как бойца. Прикрыв рот рукой, я закрыла слезящиеся глаза. У меня была прекрасная семья. Самая лучшая из всех, что могли достаться ребенку. Да, меня назвали мужским именем, меня заставляли расширять свои физические способности посредством постоянных тренировок и боли, даже помню частые пререкательства родителей на тему «что можно, а что нельзя», из-за которых я так часто путалась и впоследствии получала ни за что. Но они были добрыми, счастливыми, любящими. И я их любила. И любила будущего еще не рожденного брата, едва начала замечать под платьями матери округлившийся живот.
Стерев проступившие слезы с глаз, я облизнула пересохшие губы и, хмурясь в попытке держать себя в руках, посмотрела на фото в белой рамке. Рука рефлекторно коснулась кончиками пальцев короткого, но глубокого шрама чуть ниже правого уха, что якобы был получен во время учебы в полицейской академии. Веселый мальчишка с искрящимися глазами, что тянет руки к своей сестре. Он любил кидаться игрушками в случае, если его что-то не устраивает, но каждый раз попав точно в цель всегда извинялся за принесенную боль. Я рассказывала ему о своей любимой музыке, иногда, когда бабуля сильно уставала, укладывала его спать и всякий раз слышала вопрос совсем еще детского голоса: «как прошел твой день». Дак слушал истории из жизни студента, порой рассказы переходили все границы, и я показывала маленькому брату свои синяки и ссадины, полученные в ходе тренировок. Мальчишка не пугался, напротив: он восторженно хлопал в ладоши и вторил, что тоже будет такой сильный, как его сестра. Я же смеялась, в душе надеясь на гуманитарный или технический склад ума подрастающего братца, которому хватит мозгов не пойти по стопам своей родственницы.
Последние воспоминания пробивались так горестно, что я, сжав глаза и прикусив губы, отвернулась. Всхлипы смешивались с треском имитированных поленьев, но мне нужно было выплакаться. Хотя бы ввергнуться в скорбные воспоминания о тех, с кем я не успевала толком попрощаться. Отец и мать перед смертью слышали только дочернее «Увидимся, когда приедешь!». И только маленький Дак, поливая сестринские колени и руки кровью, слышал хриплое «Прости, Дак, прости»…
Я сделала глубокий вздох ртом и встряхнула головой. Не время упиваться скорбью по близким. Здесь я не для того, чтобы реветь. Белая рамка была оставлена в покое. Следующее фото было точно таким же счастливым, но до странности нелепым. Разложившийся на полу андроид-детектив, на грудной клетке которого довольно лежал огромный сербернар по кличке «Сумо». Пес нагло смотрит в камеру, высунув свой язык. Сам же детектив всем своим лицом выражал всего одно слово: «Помогите».
Сквозь слезы и чувства утраты, я смогла-таки улыбнуться столь милой картине. Но следующее фото осадило мою улыбку, заставляя уголки губ медленно опускаться. Ничего не понимая и от того хмурясь, я схватила снимок с полки и отошла к стене.
Все тот же андроид-детектив, все тот же пол, но теперь в его глазах не было призыва о помощи. Его глаза смотрели укоризненно, и все же по-своему счастливо. Я сидела верхом на машине, весело смотря в камеру. Наши лица застыли на фото, однако я слышу заливистый собственный смех и ехидные усмешки лейтенанта, щелкающего камерой телефона. Он был счастлив видеть нас такими. Детектив был счастлив видеть нас такими. Я была счастлива. Мы все были счастливы. По-своему.
– У тебя красивая улыбка.
Мужской голос с другой стороны камина прозвучал так тихо, но неожиданно, что я от испуга подпрыгнула и выронила снимок из рук. Фотография со звонким звуком упала на пол, осыпав осколками стекла участок рядом с плинтусом.
Андроид в синем костюме стоял в нескольких метрах. Его ставшие черными из-за недостатка света глаза с тоской, но едва уловимым трепетом смотрели на снимок, уголка которого касался мой ботинок. Я не могла пошевелиться. Пыталась сделать хоть один шаг навстречу, но увиденное выбило из меня абсолютно всю уверенность. Андроид Анны был мертв. Я не видела его лица ни за красной стеной, ни в воспоминаниях. Зато вижу его лицо на фотографии. И это невозможно!
– Ты говорила, что не хочешь смотреть на лица утраченных близких, – продолжал говорить детектив, слегка качнув головой. Темная прядь волос блестела в свете камина совсем как в номере отеля, но теперь его туманный взгляд пронзал не меня. Он все так же продолжал изучать снимок на полу, который наверняка часто брался в его тепло-холодные руки. – Но я не смог убрать фотографии. Это была единственная возможность видеть, как ты улыбаешься.
– Кем мы приходились друг другу? – я говорила тихо, но настойчиво. Детектив от такой странной смеси тревоги и непонимания нахмурено посмотрел мне в глаза. Я же продолжала повторять свой вопрос, теряя терпение. – Кем мы приходились друг другу?!
Он продолжал блестеть темными зрачками, за которыми, почти как у кошки, слегка бликуют оптические линзы. На нем не было диода, но его уверенная осанка, непоколебимый вид, блик линз выдавал в нем идеальную машину. Треск каминного пламени был единственным шумом в гостиной, разве что если не считать участившегося сердечного цикла, нарастающего с каждой секундой осознания причин молчания детектива. Он смотрел на меня так, точно я знала ответ. Но он был прав. Я знала, пусть и не могла полностью понять.
– Ты шутишь, – я начала было с саркастичного шепота, однако в следующую секунду он практически перешел на крик, – ты же андроид! У тебя ведь даже гендера нет!..
