– Чего смотришь, Анна? – убрав телефон в отсек пояса, я со смиренной и грустной улыбкой посмотрела на свое отражение. – Походу это про твоего пластикового придурка говорил Рид.
Девушка на меня смотрела, растягивая губы в удрученной улыбке. Вряд ли Гэвин мог иметь в виду кого-то другого, ведь я так и не смогла заполучить своего «пластикового придурка». Как бы Анна не любила того андроида – он канул в вечность под светом автомобильных фар, покрываясь синими пятнами. И теперь не удивительно, что я ощущаю скорбь по тому, кто был мне не знаком. Ведь я и есть Анна. Я и есть солдат под номером один-три-ноль-девять.
– Ну, по крайней мере мы с тобой разобрались во всем.
Отражение усмехнулось и в следующую секунду темные брови сдвинулись вместе. Красная капля крови струйкой побежала вниз, к верхней губе. Я аккуратно стерла ее пальцами правой руки, при этом не понимая почему вдруг один из сосудов лопнул. Голова не болит, легкие работают исправно, в висках больше не пульсирует. Разве что остатки стены начинают осыпаться, оставляя после себя лишь острые края практически у самого пола. Нет букв треклятого «НЕЛЬЗЯ», нет красных пульсаций. Только тот, кто стоит по ту сторону, при этом все еще пряча лицо в тени.
– Что, – практически шепча, я смотрела на себя в отражении, – не во всем?
Нет, Тони. Не во всем. Быть может, ты знаешь историю Анны, но как же твоя собственная жизнь?
Руки действовали на автомате. Пальцы аккуратно расстегивали отсек пояса, выуживали некий предмет. Рассудок был слишком занят мыслями и угрюмыми усмешками, с которыми я обращалась к той самой Анне. Я даже и не сразу заметила, что делаю, пока через несколько минут не осознала, чем именно стираю каплю крови с лица. От того легкие на некоторое время перестали дышать. Окровавленный жестковатый платок, что был припрятан в отеле и забыт в процессе блужданий по городу, теперь смотрелся еще печальнее и тоскливей. Я избавилась от платья, подолы которого отодвигались мужской рукой девианта, но так и не смогла избавиться от маленького лоскута ткани, пропитанного собственной кровью.
Это все, что у меня осталось. Как долго я буду лелеять маленькую вещь, что была протянута андроидом-детективом в свете лунных лучей? Закрыв глаза, я прижала к губам кулак с зажатым платком. Запах крови пропитывал меня, как часто я испытываю его в последнее время. Однако сейчас мне этот аромат нравился. Терпкий, слегка сладковатый, с железными нотками. Сквозь все эти ощущения пробивалось и иное, не менее прекрасное, не менее упоительное.
Я снова возвращаюсь мыслями в теплую постель в номере отеля. Вспоминаю настойчивость девианта, его поднимающуюся по ноге руку, воспроизвожу эти ощущения на коже, и та поспешно покрывается мурашками под плотной тканью комбинезона. Левая свободная рука сейчас аккуратно убирает распущенные волосы за плечо, словно бы я пыталась повторить то движение, что делал детектив за спиной, расстегивая пуговицы на рубашке. Господи, как же он делал это… медленно, бережно, растягивая момент, как будто бы знал, к какой буйной реакции приведет подобное поведение. Мне так хотелось снова почувствовать его пальцы на волосах, но, увы, мои собственные и рядом не стояли с тем, что даровал мне детектив с карими глазами.
Надо же… там, в свете телевизионного экрана его радужки были практически черными. В глубине могли мелькать оптические линзы, но пелена во взгляде не давала рассмотреть андроида и все его механизмы. Он прижимал мою спину к своему обнаженному торсу, не торопился в своих действиях, и это подкупало изголодавшееся по теплу женское «эго». Дориан, скажи мне. Почему в отдалении от него я упиваюсь воспоминаниями о близости, но стоит подойти к андроиду, как тут же покрываюсь шипами? Почему мне так хочется прижаться к нему вновь, но при этом я боюсь его подпускать к себе ближе, чем на километр? Ты вторишь о поверхностных чувствах, говоришь, что нужно бояться не боли и крови, а истинного врага с ножом в руке, но я так и не смогла разобраться кто есть кто. И потому продолжаю судорожно сжимать платок и прерывисто вдыхать запах крови с закрытыми глазами.
Горестный стон сорвался с губ сквозь платок, и я, хмурясь от нарастающей тоски, все больше и больше впадала в раздумья. Решение остаться с Камски было тяжелым, однако там у бассейна я даже и не ощущала дилеммы между желанием остаться в одном городе с детективом и желанием иметь прикрытую Элайджей спину. И вот выезд из дома, что произойдет меньше, чем через тридцать минут, вдруг сбросил на меня все тяжести этого отъезда. Я даже знаю, кто ощущает подобное: самоубийцы. Люди, что не могут найти иного выхода, кроме как ночью нетерпеливо пробраться на крышу самой высокой башни в городе, минуя охранников и камеры наблюдения. Вот человек с замиранием в сердце подходит к краю, дрожащими ногами переступает невысокое ограждение и смотрит вниз. Холодный разряженный воздух играет с его волосами, с губ срываются беззвучные рыдания. Он знает: один шаг – и мир канет в вечность, пустота окутает сознание. Там больше ничего нет. Конечно, вселенная не перестанет существовать. Утром вновь взойдет солнце, люди и андроиды выйдут на улицы. Ведь что бы мы не делали – новый день все равно наступит. И все же сознание этого человека в попытке спасти ситуацию будет спешно закручивать вселенную вокруг занесшего ногу создания, будет старательно искать причины для сохранения жизни.
Я была этим самоубийцей. Поездка в Японию – есть та самая высотка. Нутром чую, как только нога ступит на борт самолета – шаг вперед будет сделан, и там больше ничего не будет для человеческой души. Останется только физическая оболочка, выполняющая цель защитить мистера Камски, не более. Но ведь желаю я другого. И Хлоя в который раз подметила верно: цели ограничивают нас; желания делают свободными.
А вот и она – первая попытка мечущегося сознания найти хотя бы одну причину, чтобы остаться здесь. Я цепляюсь за слова девушки-андроида, пытаюсь выстроить логические связи, сделать то, чего не делала в комнате с бассейном: взвесить все за и против. Да, мне некуда идти. Элайджа способен дать мне цель, дать кров и какую-никакую уверенность, и Ричард, твердящий о важности наличия задачи для нас обоих, прав. Но тем не менее я стараюсь сорвать все эти стереотипные рамки, сгрести в кучу свои мысли и прислушаться к шепчущему инстинкту самосохранения. Оно, словно играющий с листьями ветер, заставляет грудную клетку дрожать от тоски и нетерпения.
Оторвав от губ платок, я со скорбной улыбкой посмотрела на пятна засохшей крови. Я так мало о тебе знаю. За всеми своими метаниями и страхами я ни разу не задалась вопросом о твоей личности, детектив. Все время было потрачено на вопросы из разряда «кем ты был в моем прошлом» и «почему мне так хорошо с тобой», но я ни разу даже и не поинтересовалась тем, кто ты, что ты любишь, что ненавидишь, чем дорожишь. И кто же из нас эгоист? Только теперь, на грани последнего шага в неизвестность я начинаю понимать, как сильно хочу знать о тебе – ненавистном и любимом создании – все!
Интересно, чем ты живешь… как проводишь свой день, с какими мыслями входишь в полицейский участок, как именно приветствуешь своих коллег. Интересно, как выглядит изнутри твой дом, есть ли книги на полках, живут ли в твоих стенах животные, есть ли в доме холодная постель. Я никогда не задавалась вопросами на тему твоей личности, детектив, но сейчас, готовясь покинуть штаты, вдруг понимаю, как мало о тебе знаю и как много хочу узнать. У меня так много вопросов к тебе.
Что ты чувствовал, когда стал девиантом? Ты делал это ради кого-то или все же взыграла потребность помочь своему народу?
Какие животные тебе нравятся?.. знаю, все девианты проявляют интерес к живым организмам: птицы, кошки, насекомые. А кого любишь ты?.. есть ли в твоем доме питомец? А если нет, то хотел бы?..
Чему ты посвящаешь свое свободное время? Ты ведь не можешь проживать дни в участке! Все андроиды с упоением изучают окружающий мир: культура, природа, даже анатомия и физиология! А что изучал и продолжаешь изучать ты?
