— Надо же. Самодиагностика, инициативы… не кажется ли тебе, босс, что с твоим дружком что-то не так? С каких пор он стал так себя вести?

— Наверное, с тех пор, как ты проявляешь к нему неоднозначный любовный интерес.

Произнесенные разворачивающимся на стуле Камски слова были как гром среди ясного неба. Они не вызвали у меня страха или испуга, но вот возмущения подбавили изрядно. Я все в той же манере держала руки на груди, саркастично вздернув один уголок губ вверх.

— Боже, вы только послушайте это. Несчастный мальчик, так сильно обиделся, что побежал жаловаться своему папочке, — не знала, что могу быть настолько язвительной. Мистер Камски от таких слов удрученно усмехнулся, не сводя с меня взора. Что-то за этим взглядом крылось, и это что-то было нехорошее. Как идеальная гладь затихшего моря перед скорой длительной бурей. — Небось, плакался в жилетку, жалуясь на разбитое сердце.

— К счастью, Ричард избавил меня от этих мучений, — Элайджа, не глядя, сделал несколько ударов пальцем по клавиатуре, и сборочный цех пришел в движение. Однако меня не интересовало то, что происходило напротив. Все мое внимание было сосредоточено на мужских губах, в следующее мгновение произносящих следующее, — однако он поведал мне много интересного, в частности про присутствие в твоем номере постороннего.

Облик детектива за спиной материализовался так же резко, как и движения сошедшей с платформы белой Хлои. Девушка-машина смотрела на меня учтиво, с улыбкой, не смущаясь своего оголенного перламутрового вида. Тот андроид, что незримо для всех стоял позади, напротив: встревоженно перекидывал свой взор с замершей меня на сидящего в кресле Элайджу. Кажется, я даже слышала его шепот в голове, но не знала, кому именно он принадлежит: полицейскому с искусственным сердцем или второй личности. Ведь их голоса были абсолютно идентичны, и теперь один из них вторит всего две фразы, перебивающие биение напрягшихся в висках вен:

Дыши ровно… просто дыши ровно…

Я дышала. Всеми мыслями обращалась к стоящему слева воображаемому облику и дышала. Нет, это была не вторая личность. Это был детектив, протягивающий в темноте с мерцающими экранами руки.

— Что еще тебе рассказал Ричард? — холодно спросила я, отчего Хлоя рядом с легкой тревогой забегала глазами от меня к Камски. Последний устало вздернул уголки губ.

— Предостаточно, чтобы сделать выводы о ваших отношениях с детективом Коннором, — отчужденно бросил Элайджа.

— Что ж. Раз он все тебе докладывает, то, должно быть, ты знаешь, что он нашел меня в ванной комнате в луже крови, — ехидно переспросил женский голос, заставляя образовавшуюся тишину пропитываться напряжением.

Конечно, он не знал. Ричард не стал бы рассказывать Элайдже такие тонкости моего странного поведения, ведь его мотивы были для меня как на ладони: унизить, показать боссу какая я неправильная, неверная. Андроид, желающий отыграться за вчерашний несостоявшийся поцелуй, рассказал Камски то, что следовало тому знать. Уточнять обстоятельства в виде крови на ковре и лице сотрудника ведь было для этого необязательно, верно?

Завидев, как мистер Камски недоуменно хмурится, я саркастично сжала губы и посмотрела в пол. Желания оставаться в подвале у меня больше не было, тем более что время подходило к одиннадцати часам. В иной ситуации я могла бы не задумываться о возможном опоздании на сеанс, ведь я бы и не собиралась его посещать. Однако там, наверху меня ждал ублюдок-андроид, желающий покинуть этот мир в страхе и ужасе. Избежать сеанса не удастся.

— Не важно, — оборвала я желающего что-то сказать Камски, едва тот открыл рот. — Я больше не желаю слышать это мерзкое имя, и тебе не советую его произносить.

Сделав театральный реверанс как можно ниже, я, не сводя с Камски раздраженных глаз, отчетливо проговорила каждое слово:

— Прошу меня простить, мистер Камски. Но с вашего позволения меня ждет психолог.

Энтони гордо выпрямилась и, кинув в сторону Хлои тяжелый взгляд, вышла из подвала. Ее злобный голос в момент просьбы не произносить имя девианта заставил Камски поверить в наилучший исход ситуации, однако стоило девушке сделать театральный реверанс, как Элайджа с подозрением сощурил глаза.

Возвращаются старые привычки. Язвительность, холод в отношении Камски, даже манера движений. Именно такой же реверанс сделал солдат после первой их совместной работы, когда ту еще звали «Анной». Именно таким же голосом некогда сотрудник подразделения произнес «Время вышло», намекая на его затянувшееся предложение стать его личным охранником с очищенной памятью. Отвращение к имени Коннора облегчало ситуацию, однако Дориан предупреждал: самыми важными во всем курсе психотерапии станут последние два сеанса. Элайджа еще мог успеть оградить себя от надвигающейся опасности, не говоря уже о потери ценного сотрудника. Оставалось надеяться на сошедшего с дороги Ричарда, чьи не самые приятные чувства к Гойл не позволят ему дать последней свершить еще одно необдуманное решение.

Я собиралась недолго. Все мышцы выполняли порывистые нетерпеливые движения, подогреваемые внутренней злостью и желанием убить одно помойное существо. Теперь и его имя язык не поворачивается называть. С этого момента андроид-раб перестанет для меня быть хоть кем-то. Крысой, «Тук-туком», сволочью подзаборной – кем угодно, но точно не тем, кто достоин носить имя.

Привычные белая рубашка, черная юбка и туфли на низком каблуке были надеты в считанные минуты. За окном все еще продолжал накрапывать дождь, и это на долю секунды смирило мой пыл. Теперь в руке помимо сумки с «малышкой» находился еще и плащ. Как раз вовремя, будет во что механический труп заворачивать. Как и в номере отеля, я постаралась поднять свой взор на отражение в зеркале. Не получилось. Мне все еще было противно собственное тело, что желало отдаться незнакомцу без каких-либо корыстных целей. Взгляд так и цеплялся на белой пуговице чуть выше груди, после чего глаза были закрыты под учащенное дыхание от надвигающейся панической атаки.

Он снова стоит за моим плечом, встревоженно осматривая меня в отражении. Я воображаю его тепло на спине, покрываюсь мурашками и понимаю, что злость на ублюдка в белом жакете сменяется горечью от неизбежного одиночества. Я ненавижу тебя, так сильно ненавижу, что даже не могу смотреть себе в глаза, боясь встретить там униженное сломленное существо! Но я все еще хочу стать твоей тенью, сделать из тебя центр своей вселенной, ради внимания которого готова на безумные поступки и решения. Ты оставил меня в одиночестве сгорать на углях потушенного пожара, на долгие годы разломал женское эго. Но даже несмотря на это мне будет не противен твой взгляд. Сейчас мне противны собственные зеленые глаза, к которым не скоро вернется блеск. Как и вкус от окружающего мира, что стал до омерзения пресным.

Сжимая веки и облизывая губы, я снова отвернулась от зеркала, так и не взглянув на него. Зачем смотреть на свое отражение, если я и так знаю, что увижу там? Униженное, сломленное создание. Глупую легкомысленную девку, что попыталась подарить себя незнакомцу, но, оказавшись в постели, была грубо отброшена в сторону. И все же в этом было нечто странное, непонятное. Даже сквозь злость и ненависть, я, стоя в своей комнате с голубыми стенами, вдруг задалась вопросом: на кой черт девиант позволил увлечь себя в постель, если на деле не желал чего-то подобного? Детектив, прикрывая затуманенные глаза от ощущения взбешенного сердечного цикла подчинившейся женщины, с жадностью требовал поцелуев. Его руки уверенно, но неторопливо блуждали по телу, дотрагиваясь до самых сокровенных уголков женской плоти, и все же звук расстегивающейся бляшки произвел на него эффект ядерной бомбы. Андроид тут же отпрянул, вдруг вспомнив о моей неосведомленности относительно его личности.

Вчера мне было наплевать на эти несостыковки. Легкие выхаркивали кровь без боли, внутреннее «Я», получив отказ от того, в ком так нуждалось, выстраивало вокруг меня барьер из ненависти к себе и девианту. Я покрывалась шипами, готовая выплюнуть в лицо детективу все самые жестокие оскорбления, однако всего двумя словами успела ранить его куда сильнее, чем если бы называла нецензурными словами.