Это был Гэвин Рид. Коричневая куртка, короткая стрижка, уставшие осунувшиеся плечи. Его черные ботинки были перепачканы землей, и оставалось только догадываться, где детектив смог найти грязь среди декабрьских холодных снегов. За все это время я даже не задумывалась на тему вырубленного в участке Рида. Мужчина мог получить немало сильных травм, учитывая, как легко и просто его вырубила пластмассовая машина. Окончание не особо длительной гражданской войны между андроидами и людьми привело к началу разбирательств относительно некоторых нападений и смертей в обе стороны. Некоторые особо жестокие личности были посажены. Но Рид молчал, хоть и мог заявить о нападении и раскрыть личности забравшихся на склад улик. Мне не нравилось предполагать наличие у такого гавнюка, как Гэвин-мать-его-Рид, нравственных зачатков, и потому здесь и сейчас я списала это на нежелание мужчины почувствовать удар по собственному эго. Быть вырубленным андроидом и какой-то девчонкой…
Отвернувшись от мужчины, я ощутила тесноту синего платья. Легкие, что недавно замирали от одного только звука голоса в страхе, тут же судорожно заработали.
‒ Добрый вечер, детектив, ‒ сухо отозвался голос.
Рид одарил меня злобным взглядом. На его переносице красовалась рана с запекшейся кровью. Видимо, мужчине приходилось отражать нападение или, что более вероятно, стать ее инициатором. Он отметил мой встревоженный взгляд на своем носу и тут же отвернулся обратно к стакану, что покоился в его руке. Я ощущала собственный алкогольный запах, но от мужчины разило еще сильнее.
‒ Я должна перед вами извиниться за то, что произошло в участке, ‒ резкий позыв заставил меня выбросить эти слова раньше, чем я смогла бы их осмыслить. Раздражённый взгляд на бармена подействовал как надо. Бармен поставил бутылку бурбона на стойку и отошел в сторону. ‒ Вы же понимаете, что тогда это было необходимо.
Бар наполнился другими звуками, еще более тоскливыми, чем Kaleo. Душераздирающие ноты заставили меня нетерпеливо постучать пальцем по бутылке бурбона в ожидании хоть каких-либо слов Гэвина. Эта песня была мне не знакома. Вновь мужской голос пел о том, как желает заполучить ее, о том, как будет ходить мимо ее окна, за спиной следить за теми, с кем она встречается. Но он же пел и о том, как отпустит ту единственную, что заставляла его жить.
«Я пройду по аллее,
Встану у стены,
Где всё видно,
И узнаю, кому ты звонишь…»
Мне не нравилась эта песня. Она заставляла нутро сжиматься в тоске, подавлять накатывающую грусть. Хотелось срочно покинуть этот дурацкий бар, дождаться мужчин, схватить бутылку бурбона и вылететь пулей подальше от этой ужасной мелодии. Я знала, кому наверняка понравилась бы песня. Но этого человека больше не было в живых, и мне не хотелось становиться такой же печальной, как она.
Не дождавшись ответа, я уже хотела развернуться и отойти от стойки, как Гэвин, отправив остатки алкоголя на дне бокала в горло, вальяжно развернулся на стуле. Он смотрел с таким взглядом, точно был готов уничтожить меня прямо на этом месте. Серые с темной окаемкой глаза неприятно обжигали своим унизительным взором.
‒ Смотрю, лейтенант нашел себе достойную компанию, ‒ с ехидной, но злобной улыбкой произнес Рид. Он щурил глаза, откинув голову слегка назад. Этот надменный жест вызвал внутри желание дать пощечину. ‒ Мало того, что больная на голову, так еще и алкоголичка.
‒ Я вообще-то пытаюсь перед вами извиниться, детектив. Могли бы быть немного учтивее.
‒ Засунь свои извинения себе в задницу.
Былой страх перед Ридом превратился в злость. Я ненавидела его. С первого дня нашей совместной работы мужчина вызывал во мне только отчуждение и желание поскорее закончить это дурацкое сотрудничество. В полной мере чувство гнева было ощущено перед стеклянной дверью, когда Гэвин с высоты своего не особо высокого роста направил пистолет точно в механический лоб Коннора. Тогда оно было таким глубоким и тяжелым, что заставило выставить свое собственное оружие точно в левый глаз мужчины. В этом баре это чувство было не таким ярким. Но я все так же подготовила каблук на правой ноге для отражения потенциальной атаки.
‒ Знаете, беру свои слова назад, ‒ бутылка бурбона была резко схвачена разгорячёнными руками. Слова были скорее похоже на шипение кошки, которой только что наступили на хвост. ‒ Лучше бы я не успела в тот день прикрыть вам спину. Мир бы не особо много потерял в лице Гэвина Рида.
Это был мой личный триумф. Детектив остался сидеть за стойкой, в одиночестве прожигая мою спину разъяренным взглядом. Не удивительно, что у него нет друзей в участке, подытожило сознание.
Песня все еще растекалась по бару, точно шелест пожухлой осенней листвы. На танцполе уже никого не было, бар постепенно пустовал. Столики наполнились редкими пустыми бутылками и стаканами, что придется убирать бармену. Где-то у входа еще оставалась парочка посетителей, но они были слишком увлечены друг другом. В одном из них я признала сотрудника башни Стрэтфорд. Лица некоторых перепуганных людей, что лицезрели наш с Коннором перепачканный в красной и голубой крови вид, надолго застыли в памяти. Кажется, именно эта девушка с коротко остриженными волосами упала в обморок, когда дверь в кухню отворилась и наружу под пристальным взглядом андроида выползла я.
«Так или иначе, я потеряю тебя.
Я дам тебе уйти…»
Невероятно тихий шелестящий голос кружил по танц-полу. Я стояла у столика, держа бутылку в руке и представляла себе, как здорово бы кружились родители под эту песню. Как здорово кружилась бы я. Сердечный орган чувствовал внутри напряжение, но никак не мог понять, какую именно тактику работы ему выбрать. Биться сильнее от этих невероятных увлекающих звуков мелодии? Или замереть в предчувствии скорой развязки усталого голоса певца? Мне нравилось смотреть в одну точку на полу, ощущая в руке прохладу стекла и нащупывая ментальными пальцами что-то мягкое внутри. Бар и его музыка никогда не вызывали во мне приятные мысли, только тоску по утерянному образу приглашающего на танец Коннора, и сейчас эта тоска возвращалась. Я не чувствовала усталости в нывших от каблуков ногах, больше не ощущала тесные объятия синей плотной ткани. Даже алкогольный шум в голове утих – организм справился с этим огромным количеством токсинов, а может, так сильно повлияла смесь ненависти к Риду и тоски от разрывающего произведения. Вскоре дверь в мужскую уборную отворилась.
Коннор анализировал меня. Смотрел на отрешенный взгляд, слышал мечущееся сердцебиение, изучал бутылку бурбона в руках. Взор все еще цеплялся за гипнотизирующую точку на полу, но я отчетливо понимала, каким цветом горит диод Коннора, понимала, какие мысли творились в его голове. Он вспоминал тот вечер с тем же сожалением, что и я. В этом мы были схожи сильнее всего.
Мужчина сделал шаг назад, поднявшись на танцевальную платформу. Шуршание пиджака говорило о том, что Коннор двигался, но в какой-то момент шелест ткани стих. И я подняла свой потерянный взгляд зеленых глаз.
Он вновь держал руку на весу. В этот раз темные зрачки отражали решительность и уверенность в последующей моей реакции. Мужские пальцы приглашали меня на танец, предлагали ощутить их на наличие шероховатости, о которой я и так знала. Его тепло буквально пропитало воздух. То ли это был жар внутри меня самой, то ли он и впрямь поднял свою собственную температуру. Я смотрела на его покрытое мелкими родинками лицо, скользила взором по слегка приподнятому мужскому, но заостренному подбородку. Он ждал терпеливо, четко давал себе отчет о смятении внутри этой человеческой головы. Тогда с языка скользнуло грубое слово «Нет». Сегодня слов не было. Я отставила бутылку на стол и завороженно вложила кисть в теплые пальцы.
Тепло белой рубашки обдало прохладную кожу. Я прижималась к андроиду одной рукой, дав ему возможность вести меня за другую. Песня больше не вызывала тоски, она стала самым желанным на свете звуком, как и тот, что пробивался сквозь ледяной пластик. Механическое сердцебиение заставило мышечный двигатель подстроиться под этот невероятный размеренный такт. Я сжимала его пальцы в своей руке, старалась прочувствовать истинный холод внутри. Андроид был выполнен с филигранной точностью. Фаланговые суставы покрывали характерные кожные складки, можно было даже разглядеть имитацию подкожных голубых вен. Мне нравилось ощущать лбом его легкую щетину на щеке, нравилось томиться в объятиях с закрытыми глазами. Он был таким теплым, таким… долгожданным.
