‒ Это ты кого тут стариком обозвала, а?! ‒ едва ли не заглушив рыком людской шум, воскликнул мужчина. Он с еще более громким стуком, чем я, поставил стакан перед андроидом. Последнему этот жест явно не понравился. ‒ Коннор, валяй!
В этот раз выбора не было у андроида. Он одарил меня укоризненным взглядом, но все же подчинился. Виски было разлито с идеальной, филигранной точностью, с которой могла подойти к этому делу только машина. Мне даже нравилось смотреть на то, как Коннор умело распределяет темную жидкость по бокалам. Он не всматривался в уровни, не ставил стаканы рядом друг с дружкой, чтобы наверняка попасть в точку. Крепкие мужские руки действовали с удивительной точностью, и я, позволив себе на секунду другую расслабить воображение, представила, что могут делать эти руки. Их тепло рефлекторно ощущалось кожей спины. В полной мере мне не приходилось ощущать андроида: каждый раз прикосновению мешала либо черная, плотная экипировка подразделения, либо неплотная ткань рубашки. Но телу хватало и этого, чтобы начать фантазировать о более откровенных соприкосновениях.
Оторвать загипнотизированный взгляд получилось только после того, как андроид отставил немного обедневшую бутылку в сторону и вновь сцепил пальцы вместе. Пиджак и рубашка сидели на нем идеально. Даже когда темноглазому андроиду приходилось сгибать и укладывать руки на стол, синие рукава с черными оторочками лишь слегка вздергивались вверх, обнажая слаженные мужские запястья и белую рубашку. Как часто я могла еще почувствовать эти руки на себе, и как много мне предстоит еще ощутить рядом с этим созданием.
Охмелев от этой мысли, я вновь ощутила краску на своем лице. Вряд ли сосредоточенный на состоянии самодовольного Хэнка Коннор смог различить среди многочисленных сердечных циклов помещения сбивчивый шепот женского сердца. Это было мне на руку. Взяв наполненный бокал в руку, я, отражая действия Андерсона, приподняла его в знак уважения и отправила содержимое внутрь.
Это и впрямь была очень горячительная смесь. Каждый такой глоток заставлял разум нещадно метаться в нескромных мыслях. Я не была пьяна, вряд ли я вообще в скором времени смогу опьянеть. Но последние несколько месяцев жизни были наполнены страхами и вечными терзаниями, словно в самой паршивой и депрессивной драме. Верность подразделению, страх перед темноволосым андроидом с идеальной осанкой и гордым взглядом, желание смерти, и вновь испуг перед предстоящим общением с новоиспеченным девиантом в новом доме. Теперь еще и звонок Эмильды… каждый день подкидывал мне мешок со свиньей, и сейчас мне хотелось забыться, раствориться в мире, полном прекрасного и щемящего душу. И главный источник этих остывших за семь лет чувств был тот, что сидел по левую сторону.
Я позволяла воображению рисовать картины не самого приличного содержания. Покрывающаяся мурашками кожа от прикосновения тепло-холодных искусственных рук на обнаженной талии, теплые мужские губы на ключице, затуманенный взор шоколадных глаз. Я могла смотреть на ровно сидящего, источающего тревогу Коннора, и представлять, как в нетерпении запускаю собственные пальцы в его волосы, превращая идеальную стрижку в хаотичный ворох. Он мог нависать надо мной в теплой постели посреди одеял и подушек, робко, но настойчиво исследовать языком кожу на животе, заставлять меня изгибаться под несмелыми прикосновениями рук. Но у всего этого была лишь одна загвоздка, которая не давала продвинуться фантазиям дальше: я не знала, на что был способен андроид-детектив. И не знала, смогу ли вообще когда-нибудь об этом узнать.
Оторвавшись от бокала, я со стуком отставила его от себя и смущенно сощурилась. Реакция была вызвана не остротой вкуса, но теми мыслями, что теперь уверенно блуждали в голове. Смотреть на невинного и ничего не подозревающего андроида стало стыдно. И потому мозг самостоятельно принял решение постараться игнорировать мелькающие рядом руки в синем пиджаке, что вновь по требовательному жесту лейтенанта разливали алкоголь с совершенной точностью.
‒ Поднимаю ставку! ‒ Хэнк прогремел так неожиданно, что я, как и парочка рядом сидящих посетителей, обернулись в его сторону. Пока на моем лице отражалось отвращение, на его лице играло блаженство. Как будто бы он только сейчас ощутил долгожданное расслабление. ‒ Каждый выпитый стакан ‒ сто долларов. На каком бокале отключишься, столько и будешь платить.
‒ Лейтенант, вы решили отдать мне годовое жалованье?
‒ Не дождешься.
Мужчина вновь взял бокал. То же сделала и я.
Не буду скрывать, это была жестокая битва. Организм хоть и успевал расщеплять большую часть токсинов, все же что-то успело достигнуть мозга. Хэнк не знал себе равных в скорости употребления алкоголя, но пока я могла справляться хоть с каким-то количеством жидкости здесь и сейчас, Хэнк лишь накапливал в своей крови опасные вещества. В скором времени мужчина отключится. По крайней мере, я так думала после каждой выпитой порции.
Бутылка виски сменилась на бутылку бурбона. Долгая битва сопровождалась постоянными взаимными оскорблениями в духе «коматозница» и «старый хипстер», но все эти слова сопровождались только смехом и хихиканьем, что вызывало в Конноре уйму противоречащих выводов. Андроид едва ли не каждый второй выпитый стакан решительно пытался вразумить кого-то из нас. Его главным аргументом было далеко не молодое и уже явно подорванное здоровье лейтенанта в цветастой рубашке, но если этот аргумент не действовал на самого объекта переживаний, то на меня и подавно. Я лишь вновь отмечала идеальность черт лица и слаженности атлетического тела Коннора, снова и снова ввергаясь в пучину фантазий. К сожалению, достигнутый мозга алкоголь только усугубил положение, заставляя уходить в воображения все глубже и глубже.
Я не считала стаканы. Вряд ли их считал и Хэнк. Оживленная музыка добавила некоторых посетителей на танцпол, но многие из них были погружены не в движения, а в тщательном наблюдении за ситуацией у нашего стола. Кто-то смотрел с интересом, гадая, кто же выстоит эту оповещенную едва ли не на весь бар голосом Хэнка битву, кто-то смотрел с укором и раздражением. Компания андроида, и несущихся в алкогольной войне старика с девчонкой «двадцати» лет могла многим показаться неприличной, даже запретной. Но многие здесь знали Андерсона, знали род его профессии. И потому никто не осмеливался мешать.
Очередной стакан был опрокинут. Коннору не оставалось ничего, кроме как заполнять новые и новые порции, укоризненным и просящим послушать взглядом сверлить меня в зеленые глаза. Каждый такой взгляд вызывал во мне бурю мурашек. Несмотря на всю его робкость и потерянность в этом полном эмоций мире, прослеживалось в нем что-то еще… холодное и необузданное. Все его движения и мысли выдавали в нем машину, ориентирующуюся на такте, уважении, психологии. То, из-за чего так хотелось до него дотронуться, почувствовать холодные руки и холодный механический взгляд на себе. Если вначале во мне играло желание спрятаться от постоянных тревог, то теперь это мог быть и охмеленный порцией алкоголя мозг. Подростковый возраст был бурным, в особенности в период сопровождения заводной бабули. Однако за время службы мне было достаточно одной бутылки вина в год для анализа собственной жизни. Лишь однажды мне пришлось напиться и заставить мозг хлебнуть горячительной смеси. Тогда Эмильда за милую душу продала меня японским клиентам для сопровождения какого-то ценного груза в составе менее эффективных охранников. Японского языка я не знала, но в один из вечеров, проведенных в съемном доме, прозвучало слово «саке». Все наставники знали о моих способностях, и потому все как один старались выиграть меня в этой нечестной битве. Опьянеть не получилось даже несмотря на то выпитое количество, что играло в желудке. Но на следующий день нервная система, с непривычки хлебнувшая алкоголя, всячески отказывалась работать. Ножевое ранение в брюшную полость во время стычки с какими-то захватчиками едва не оказалось смертельным. Мозг как в тумане не мог сообразить, откуда ему брать ресурсы и куда их направлять.
