Глаза застилали слезы, и Кэссиди почти перешел на бег по длинному полутемному коридору. Взгляд выцепил балкон, тот, открытый, выходящий на скалу. Тот, с которого сбросился один из предыдущих мужей Шервуда. Ничего удивительного, что несчастный предпочел закончить это так. Он бы и сам закончил, если бы… если бы что? Кэссиди не смог ответить себе, но, вместо приближения, ускорил шаг.

— Постой, — в темноте перехода на плечо легла рука. — Я, кажется, кое-что забыл.

Низкие, жесткие интонации голоса, а лица его не видно, и затем, стоило обернуться, на глаза опустилась плотная ткань.

— Ты вел себя вызывающе на приеме. Как считаешь, стоит ли ответить за это?

— Пошел к черту! Пусти! Пусти меня, выродок! Лучше бы ты сдох! Вместо моего отца, которому позволил умереть!

— Как отчаянно, — в холодном, как никогда жестком голосе, слышалась насмешка, и горячие руки перехватили запястья Кэссиди, с силой сжимая. — Проведешь эту ночь в подвале — будет тебе уроком. Получше успокоительного. Заодно и поплачешь по своему паршивому папаше.

Это уже знакомо — его мертвой хваткой протащили по коридору, и со скрипом распахнулась дверь. Только сейчас он не кричал, лишь пытался вырваться, пока те же сильные руки не столкнули вниз по круто идущей вниз каменной лестнице.

На несколько мгновений перед глазами и без повязки стало темно, а затем Кэссиди поднял болящую от удара голову, чувствуя горячую жидкость, текущую по лбу, и на ступенях сверху увидел темный, такой ненавистный силуэт, медленно и вальяжно спускающийся к нему.

— Не подходи! Закрой меня здесь хоть на три дня, хоть на неделю! Только не приближайся…

Слезы, которые никак не останавливались в машине, сейчас высохли. Как будто их не осталось, как будто все, что можно, в этом доме он уже выплакал, и сейчас отчаянно билось только одно — не чувствовать его. Никак, ни одной клеточкой тела не ощущать, потому что тогда Кэссиди непременно заорет, как будто кожу прожжет огнем.

В подвале царила темнота, свет проникал лишь из-за приоткрытой сверху двери, но и тот — тусклый, из коридора. Но монстрам свет не нужен, они прекрасно чувствуют себя во тьме. Шервуд склонился, стискивая подбородок Кэссиди и задирая его голову так, что ещё более мерзко заныла ушибленная шея.

— А то — что? Что ты мне сделаешь, маленький слабый хамливый говнюк?

Кэссиди хотел возразить, противопоставить ему хоть что-то, но от такой злости стало жутко. Это не та злость, привычно холодная и безразличная. Эта — горячая, неконтролируемая, у которой нет ни одной малейшей грани. И, как подтверждение, Шервуд со всей силы ударил его по лицу наотмашь. Металлический вкус на губах и горечь в носу Кэссиди ощутил в ту же секунду, что его слегка протащило по полу. А затем чужие пальцы стиснули за волосы, под неестественным углом задирая его голову.

— Я твой муж, твой хозяин, и я буду делать с такой жалкой тряпкой, как ты, что только захочу. Ты ведь ни на что не способен. Можешь только размазывать сопли и скулить, как все омеги. У тебя больше никого нет. Нечего терять, но ты прогибаешься снова и снова, потому что ты бесхребетная подстилка. Как же меня тошнит от тебя, — еще одна затрещина, и кровь быстро заструилась из носа. — Ничего, недолго осталось. Ты закончишь, как все мои предыдущие шлюхи. Безвольные и никчемные.

Новым пинком Шервуд отшвырнул Кэссиди к стене с чугунной батареей, по которой он проехался скулой.

— А это, чтобы ты посидел на цепи, щенок, и хорошенько подумал о своем месте, — снова этот голос так близко, что забил ледяной озноб.

Супруг задрал его руку, вывернув в болезненном положении, и щелкнул наручником, второй ловко закрепив на батарее. Надо бы кричать, отбиваться, сопротивляться. Но не находилось сил, а страх сковывал сильнее, чем когда-то. Как будто с приездом домой в Джеральда вселился сущий дьявол, от которого нет спасения. Который сломает, уничтожит и посмеется над искалеченным телом. Даже запах не его. Но, наверное, это всегда так, когда человек сходит с ума? Может, от амнезии Шервуд просто повредился рассудком?

— Помогите! Кто-нибудь! — это неосознанно сорвалось, и заткнулось новым резким ударом по лицу.

А затем дверь захлопнулась вверх крутой каменной лестницы, оставляя его прикованным к батарее с вывернутой рукой и разбитым окровавленным лицом. Еще и с тем, что каких-нибудь два часа назад его отец выпил отравленный напиток.

***

Настало ли утро или прошло совсем немного времени — трудно сказать. В подвале царила непроглядная тьма с тем, как дверь сверху закрылась. Когда здесь стало светло, различить сразу не удалось. После медленных тяжелых взмахов ресниц рядом появилась знакомая фигура.

— Кэссиди…

Он дернул головой, отворачиваясь и вжимаясь щекой в грязную ребристую батарею. Фигура знакомая, но голос не тот.

— Очнись… Кэсси, пожалуйста.

Ричард. Его чуть взволнованные интонации, его одеколон. Он спешно и суетливо расстегнул наручник на покрасневшем запястье и аккуратно взял замерзшие руки Кэссиди в свои.

— Я пошел сюда, как только он сказал, что сделал с тобой. Он… мне кажется, не в себе. — Тейлор мягко повернул к себе избитое лицо, осматривая в свете единственной электрической лампочки. — Так не может больше продолжаться. Он изверг, он погубит тебя. Этому нужно положить конец, Кэссиди. Ты слышишь меня? Кэсси?

— Слышу… отведи меня в комнату. Здесь так холодно.

— Да, да, конечно, — Ричард помог ему подняться, проводя по ступенькам, а затем на второй этаж.

Окружающая картинка расплывалась перед глазами, и Кэссиди потряхивало от поднявшейся температуры. А оттого, пусть даже потом будет плохо, он стремился добраться до теплой и мягкой постели, хотя бы на десять минут ощутить себя хоть на долю так, как прежде.

— Мой отец… он умер?

— Кэсси… мне очень жаль. Да. В тот вечер… у него случился сердечный приступ, — Ричард усадил его на край постели, и мягко перехватил запястья прежде, чем Кэссиди закрыл лицо руками. — Посмотри на меня. Не плачь. Так ты ничем не поможешь. Ни отцу, ни себе. Нужно бороться, бороться до конца, и я помогу тебе.

— Как уже помог? Как запер меня в дурке, как…

— Прости меня. Я бесконечно виноват перед тобой. Давай все исправим. И я обещаю, что не оставлю, что буду рядом с тобой, что бы ни случилось.

— Что бы ни случилось?.. — рассеянно повторил Кэссиди.

— Да. А теперь отдохни. Тебе это необходимо. Все остальное будет уже завтра.

========== 23. Прикажи - и я встану на колени ==========

Комментарий к 23. Прикажи - и я встану на колени

Это последняя глава. Признаюсь, выкладывать её мне страшно, как никакую другую. Но всё же вот - она, и точка в этой истории.

«Даже если ты перейдешь грань…» — отголосок раздался слишком отчётливо.

Кэссиди распахнул глаза, видя над собой высокий потолок со знакомой люстрой: его комната. Хотя «его» здесь ничего нет. Разве что пылящийся на прикроватной тумбочке телефон.

Сесть получилось через боль во всем теле. Голова раскалывалась особенно сильно, а к следам побоев он старался не прикасаться вовсе. Сон больше не шёл. Да и это болезненное состояние, из которого он вынырнул, можно было назвать, скорее, отключкой. А просыпаться — что несёт новый день? Новый ли это? За окном медленно и неохотно рассеивалась ночная темнота. Значит, проспал Кэссиди всего ничего? Или это уже следующий день? Неважно.

«Он изверг, он погубит тебя…»

Кэссиди зажмурился, и в темноте, как вспышкой, возник образ разодетого в меха Натаниэля, который взмахнул перстнем с ядом над бокалом его отца.

«Этому нужно положить конец».

— Непременно, — одними губами прошептал Кэссиди и встал с постели, направляясь к двери.

Шервуд — убил своих мужей, он сам не без гордости признался в этом. Вевероч он развернулся и ушёл, позволив свершиться ещё одной смерти. Он злорадствовал, когда Алан вылетел на встречную полосу и разбился насмерть. Он отправил собственного брата прозябать в приюте. Любил ли он Шеридана? Может, это была лишь одержимость от того, что он не получил желаемое?