Шервуд попросил дворецкого не спускать с Ричарда глаз, если тот вновь появится на пороге особняка. Августин всегда оставался предан старшему из братьев, зная, что младшему нельзя доверять. Ричи с детства был двуличным: обаятельный вежливый мальчик, умеющий получить желаемое хитростью. А в интернате он научился идти по головам и убедился, что даже близкие могут предать. Потому теперь Джеральд опасался.

В какой-то момент он серьёзно думал нанять для супруга охрану, но это будет слишком очевидно. Тейлор отчетливо поймет, что брат остерегается его, и сможет найти, как нанести удар. Думал ли Джеральд искупить свою вину? Нет, невозможно, да и едва ли такое желание возникало у него искренне, это была лишь ноющая мерзкая вина и не более. Они с Ричардом никогда не были близки. Мать предпочитала старшему сыну младшего, ведь он так похож на ее любимого супруга, всегда такой приветливый и доброжелательный, в отличие от Джеральда, замкнутого ребенка, никак не вписывающегося в ее новую идеальную и богатую семью.

Шервуд свернул на мост, погружённый в эти спутанные воспоминания и мысли. Бледное лицо и пустой взгляд Кэссиди — этот образ сменялся ухмылкой Ричарда. Почему-то сегодня мысли о брате с самого утра не покидали его голову. И эта же мысль стала последней перед тем, как машину резко завело в сторону, унося с трассы в овраг. Окружающий мир перевернулся несколько раз, а затем последовал мощный удар, и Джеральд провалился в абсолютную темноту.

***

Пробуждение приходило медленно, словно нечто тягучее засасывало обратно, залепляло глаза и рот, опутывало по рукам и ногам.

— Мистер Шервуд? — рядом раздавался незнакомый голос, и он неприятно резал слух. Кого-то звали, но мужчина не мог понять, кого. — Мистер Шервуд, вы меня слышите? — снова этот голос, но теперь к нему добавилось прикосновение.

Говоривший тряс за плечо, и он всё же заставил себя открыть глаза. Нет, этот человек в белом халате ему, определенно, незнаком. И почему он называет его неким «мистером Шервудом»? Он попытался вспомнить свое имя, но память не выдавала ничего. В голове оказалось пусто.

— Слышу, — хрипло произнес он, отмечая, что даже собственный голос кажется незнакомым.

Череда вопросов, глупых, лишённых всякого смысла, ведь ни на один из них ответа не нашлось. Он понял только одно — его память пуста, он не помнит ничего, включая собственное имя.

— Сколько… я уже здесь? — и этого он, оказывается, тоже не мог вспомнить, как и того, почему попал сюда.

— Две недели. Вы не приходили в себя. Страшная авария и…

Слова незнакомца смазались, и снова стало темно. Надолго ли — он не знал. Сколько времени прошло прежде, чем что-то заставило его вновь открыть глаза, неизвестно, и взгляд фокусировался плохо. Он увидел у своей постели фигуру, которая заставила его удержаться, не провалиться вновь. Она показалась ему невыносимо знакомой и важной, настолько, что нельзя было упустить.

— Ты… — хрипло прошептал Шервуд, глядя на тонкий силуэт в строгом черном костюме.

Бледное лицо с заостренными чертами и очень светлые волосы. Красивый образ, но от него почему-то веяло холодом.

— Он меня не помнит? — и голос звучит знакомо, но слишком резко.

— Нет, но память будет постепенно возвращаться, если вы поможете ему в этом.

Фигура приблизилась, останавливаясь над постелью Джеральда. Потрясающе красивые бирюзовые глаза — это стало первой мыслью, посетившей его. Только они блеклые и смотрят так, что становится холодно. Он знал, что эти глаза могут смотреть иначе, и ради одного этого взгляда он будет готов на все.

— Ш-шеридан… — прошептал мужчина. Память подкинула именно это имя. Но в следующее же мгновение он ощутил, что это неверно.

И фигура в черном едва заметно, но отрицательно мотнула головой, а взгляд стал еще более ледяным.

— Не угадал, — тихо прошептал его гость.

— Как тебя… — голос давался с трудом, а этот изящный мальчик стоял напротив, не шелохнувшись, и даже не пытаясь помочь ему подобрать слова.

Джеральд заметил, как на его безымянном пальце сверкнул красным камень, и вместе с этим проскользнуло смазанное воспоминание: он держит тонкую ледяную ладонь, надевая это самое кольцо.

— Ты мой супруг?

— Да. — Его тон стал еще более колючим, и он развернулся, выходя прочь.

Две недели назад

Кэссиди не видел Шервуда с тех пор, как пришел в себя. Нельзя сказать, чтобы он жалел об этом. Супруг являлся последним человеком, кого он хотел бы видеть. Новость о том, что он провел в бреду несколько дней, стала неожиданностью, и ощущал он себя разбитым и опустошенным.

Чаще всех в комнату заходил дворецкий Августин, принося очередное отвратительное лекарство и еду. Пару раз пытался зайти Ричард, но бдительный старик всегда оказывался рядом, выпроваживая его прочь. Зато каждое утро на прикроватной тумбочке Кэссиди обнаруживал небольшие, но приятные мелочи: шоколад в красивой коробочке, свечи ручной работы, фигурка оленя, светящаяся в темноте, и прочее. К ним обязательно прилагались записки с парой строчек, вызывающих слабую, но вполне искреннюю улыбку.

«Сегодня прекрасный день. Выгляни в окно и улыбнись», — он уже несколько раз перечитал эту строчку, так и не поднимаясь с постели.

Странно, но, казалось, Шервуд и вовсе забыл о его существовании. Он ни разу не заходил, его голос не раздавался в коридорах, распоряжений от него не поступало. Однако, спросить об отсутствии супруга Кэссиди отчего-то не решался. Но, всякий раз, когда взгляд падал на поблескивающее на пальце дорогое кольцо, казалось, что он незримо следит, всегда рядом. Кэссиди не раз пытался снять эту вещицу, но она впивалась в кожу маленькими болезненными шипами, совершенно не двигаясь с места.

Восстановление проходило медленно, и он лишь на третий день смог встать с постели больше, чем на полчаса. А сегодня решил, что пора заканчивать с этим, как бы там ни было. Взяться за учёбу, за какое угодно дело, лишь бы занять пустоту и задвинуть кошмары, неизменно являвшиеся, стоило закрыть глаза.

Он отставил фигурку оленя, слыша приближающие шаги и легкий звон посуды. Августин, несмотря ни на что, выдерживал режим: ранний завтрак, плотный обед и лекарства по расписанию. А ещё старик каждый раз неодобрительно цокал языком, видя эти небольшие подарки у его кровати. Но распоряжения избавиться от них не поступало.

Может быть, всё-таки стоит узнать, куда пропал хозяин особняка, и как так получилось, что Кэссиди может медленно и спокойно приходить в себя после той жуткой ночи?

От пространных плавающих мыслей его отвлек резкий звон у самой двери, и он вздрогнул, поспешно оборачиваясь в ту сторону. Что же там произошло? Кэссиди сам не заметил, как поднялся, выходя в коридор.

В предрассветных лучах, освещавших тусклый коридор, он увидел, как на полу в судорогах бьется дворецкий. Его тело неестественно выгибалось, он хрипел, хватаясь за сердце, стремительно бледнея.

— Что с вами? Врача! Кто-нибудь, вызовите врача! — воскликнул Кэссиди, метнувшись к старику.

— Мистер Шервуд…

— Тише, не говорите. Сейчас приедет доктор, всё будет хорошо!

— … он в больнице. Ваш муж…

Кэссиди непонимающе взглянул в блеклые глаза дворецкого, придерживая его голову, пока на этаже послышались суетливые шаги, раздались испуганные голоса слуг.

— Вы… не верьте… ему.

— Ему? Я и не верю. О чём вы? Августин!

Старик захрипел, и его глаза закатились, а судороги прекратились.

— Не умирайте! Держитесь! Пожалуйста!

Кэссиди охватил панический страх. Смерть в последнее время была частой вокруг него, но ещё никогда — так рядом, на его глазах. И неважно, что это Августин, тот, кто смотрел на него едва ли не с презрением. Он умирал, а сделать что-либо здесь и сейчас невозможно. Кэссиди не замечал, что его трясет, что по щекам катятся слёзы и в голове резкими вспышками встают жуткие картины закрытого гроба.

— Ему уже ничем не поможешь. Иди сюда, Кэсси. Иди сюда, ты весь дрожишь. — позади раздался мягкий негромкий голос, но он не мог заставить себя обернуться, отстраниться от старика, чьи остекленевшие глаза смотрели в никуда, а от лица отлили все краски жизни.