Джеральд стащил его вниз по лестнице, которую Кэссиди прежде не видел. Лестница в подвал, не иначе. В порыве паники он мог бы вырваться, настолько яростно он отбивался, если бы силы мужа не превосходили его собственные в несколько раз. Шервуд швырнул его на пол, так, что Кэссиди ударился о какой-то покачнувшийся шкаф. Альфа навис над ним, и быстрым движением откинул крышку шкафа… нет, гроба.

— Залезай, раз так хочешь, — рука Джеральда зарылась в светлые волосы, с силой сжимая их и таща вверх. — Этот гроб как раз ждёт того, кто умрёт в этом доме следующим.

— Нет! Отпусти! Пожалуйста, отпусти меня!

Кэссиди не верилось в происходящее, в то, что это на самом деле. От захлестнувшей истерики он отбивался изо всех сил, но едва ли мог противопоставить что-то холодной силе супруга, который одним толчком опрокинул его в этот жуткий ящик.

Последним, что он видел, было жёсткое непроницаемое лицо Шервуда, а затем резкий грохочущий звук, и стало абсолютно темно. Должно быть, тогда паника достигла своего пика. Кэссиди кричал не своим голосом, колотя в неподъёмную крышку, царапая её, пытаясь найти хоть какую-то возможность выбраться. Страх поглотил его настолько, что, казалось, выхода отсюда нет и быть не может.

Да, еще несколько минут назад он готов был перерезать себе горло, но умирать здесь медленно и мучительно он отчаянно не хотел. Ничего не слышно и не видно, и пошевелиться практически невозможно. Кэссиди не боялся темноты или замкнутых пространств, но сейчас не мог контролировать этот страх, должно быть, уже в кровь исцарапав свои руки о деревянную крышку.

Сколько прошло времени, он не имел понятия. Каждая минута, проведённая в закрытом гробу, казалась вечностью. Он сорвал голос, пальцы кровоточили, и силы совершенно иссякли к тому моменту, как над головой раздался скрип, а затем в глаза ударил тусклый свет. Только вот изображение плыло. А с тем, как он увидел Шервуда, захотелось совершенно лишиться чувств, к чему он был весьма близок.

— Кэссиди, — ровный голос настойчиво звал по имени, и он открыл глаза, смотря на оказавшееся слишком близко лицо.

Они всё ещё в подвале, но Шервуд держал его за талию и плечи, не давая упасть.

— Я полагаю, за эту ночь ты уяснил свою ошибку?

На ответ Кэссиди не нашёл в себе сил, невнятно всхлипнув в ответ и пытаясь упереться разодранными о дерево ладонями. Безуспешно.

— Не дёргайся. — всё тот же голос, и пальцы супруга с силой нажали на его челюсти, заставляя открыть рот.

В его руке мелькнула крупная капсула, а затем Шервуд откуда-то взял воду, насильно вливая.

— Пей. — и, чтобы не захлебнуться, не оставалось ничего другого.

Он не хотел это глотать, не хотел знать, насколько далеко может зайти этот человек. Возможно, это простое обезболивающее, а, возможно, ещё что-то, пришибающее чувства и эмоции, чтобы он стал отстранённым и послушным. Попытка рвануться в сторону, чтобы выплюнуть, не увенчалась успехом, а затем Шервуд разжал руки, и он едва успел придержаться за край гроба, чтобы не упасть.

— Что за гадость ты мне…

Закончить он не успел: слова прервались коротким хриплым вскриком. Боль в животе резко вспыхнула, словно внутри полоснули ножом. Дышать стало нечем, и перед глазами повисла красноватая пелена.

— Больно! Что ты со мной сделал?! Прекрати это! Прекрати!..

Кэссиди сорвался на крик, сползая на холодный пол и зажимая живот руками, пока его колотила крупная дрожь, и с каждой секундой становилось всё хуже. В голове панически билась мысль, что это всё, что это конец. А Шервуд стоял рядом, глядя на то, как его супруг извивается от боли на холодном полу, и не делал ничего, пока тот не затих, издав тихий жалобный стон.

***

Первым, что Кэссиди увидел, открыв глаза, стал потолок его спальни. Значит, он всё-таки ещё жив. Полутемно, свет излучает только небольшой ночник у постели. Он всё-таки не умер там, на холодном полу подвала, у ног этого ублюдка.

— Наконец-то ты пришёл в себя.

Он слегка вздрогнул от прозвучавшего поблизости голоса и, повернув голову, наткнулся взглядом на высокую тёмную фигуру у окна. Знакомо: и силуэт и голос. Но не Шервуд, интонации мягче.

— Вы?.. — Кэссиди повернул голову, проследив за тем, как Ричард Тейлор плавно приблизился к его постели, останавливаясь напротив. — Что вы здесь делаете?

— Хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.

— В порядке, — он слабо усмехнулся, попытавшись приподняться, но ноющая боль в животе заставила упасть обратно на подушки.

— Тише, лежи. Тебе нужен покой после всего. Боль скоро пройдёт.

— Пройдёт?..

Тейлор мягко улыбнулся, кивая.

— Тебе больше нечего бояться. Всё позади.

Кэссиди непонимающе взглянул на Ричарда, прислушавшись к ощущениям. Боль присутствовала, но была тупой и ноющей, а не резкой до темноты перед глазами, как прежде.

— Это… — он с сомнением положил ладонь на собственный живот, пытаясь подобрать слова для сомнительной, почти невозможной догадки.

— Этого больше нет. Тот препарат, от которого тебе плохо сейчас, прервал беременность.

— А Шервуд…

— Ему пришлось уехать на время по делам корпорации. Он не успел зайти к тебе.

Кэссиди усмехнулся и перевёл взгляд за окно, где стояла полная темнота. Значит, супруг выбрал его жизнь, вместо жизни возможного наследника-альфы. Но до того он уложил в гроб, едва не лишив рассудка. Нет, логику этого человека он едва ли может понять. И хочет — тоже едва ли. Стало холодно, как при температуре, при одной мысли о Джеральде. Хорошо, что его нет. Видеть его сейчас стало бы невыносимо.

— И не надо заходить, — негромко произнёс он, не поворачивая головы.

— Кэссиди, я понимаю, что…

— А я нет. Я не понимаю ни черта! — он всё же быстро взглянул на Ричарда, бесцеремонно прервав того на полуслове. — Не понимаю, какого чёрта он заключил брак со мной, если я ему омерзителен?!

— Ты не можешь быть омерзителен ему.

— Да ну? Он сам это сказал, ткнув в портрет Шеридана. Еще он сказал…

— О, Шеридан, — Тейлор задумчиво улыбнулся и опустился рядом на стул. — Ты, должно быть, ничего не знаешь.

— Нет, и мне плевать! - воскликнул было Кэссиди, но Ричард решил продолжить.

— Они знакомы с детства. И в какой-то момент дружба переросла в нечто большее. Кто бы сказал тогда, что настолько сильно.

— Да как его вообще кто-то может любить?!

— Возможно, тебе это покажется неправдой, но он не всегда был таким. Хотя, может, Шеридан делал его лучше. Они даже обручились, не по-настоящему, так, детское баловство. Кто знает, как бы всё сложилось, не произойди с отцом Шеридана трагедия. Этого ты тоже не знаешь?

Кэссиди отрицательно мотнул головой. По сути, о своём родителе омеге он знал лишь то, что он насильно оказался в доме Чамберса, и сейчас стало неловко. Не то, чтобы ему было неинтересно, но Спенсер не любил затрагивать эту тему, а дворецкий Генрих был излишне сентиментален, да и знал немного.

— Шеридан рос единственным и любимым ребёнком главного редактора известного делового издания. Тот был уже очень немолод, и, когда мальчику еще не исполнилось и шестнадцати, отец серьёзно заболел. Врачи не давали шансов, и ему с каждым днём становилось хуже. Конечно, он беспокоился о судьбе сына. Тогда и появился Спенсер Чамберс. Он говорил о защите для него, о том, что и пальцем его не тронет, что брак нужен лишь для положения в обществе, ведь без него несовершеннолетнему омеге пришлось бы несладко. А Джеральд… в тот же год наша мать покончила с собой, оставив нас в нищете. Он не мог бы дать Шеридану ничего, и умирающий старик не согласился отдать сына ему, поверив Чамберсу. А тот успешно прибрал к рукам издательство, и это неплохо помогло ему подняться в политике.

Шеридан же стал для него символом собственной власти, красивым атрибутом, которым он не гнушался хвастаться в обществе. Конечно, о своих обещаниях старику он забыл сразу же, как только по закону мальчишка стал его супругом. Не хочу знать, что там творилось за закрытыми дверьми. Джеральд не находил себе места, пытаясь спасти его. До сих пор помню тот банкет, на котором они виделись в последний раз. Мне было тринадцать, но забыть невозможно. Чамберс напился и демонстрировал всем, что Шеридан его собственность, лапал его при всех и унижал. Джеральд не смог остаться в стороне, вступился. Помню, Спенсер отшвырнул его, назвав безродным щенком. А Шеридана за попытку остановить при всех ударил по лицу. Окружающие стояли и смотрели, как за представлением. Гадкое чувство.