А та жизнь, что зарождается в его теле… будь это альфа, он станет таким же ублюдком, как Шервуд, как его отец, как все они. А омега — значит, и его в шестнадцать лет отдадут замуж за какого-нибудь садиста, и он, возможно, скончается в первый же год такой жизни. Должно быть, Шеридана посещали те же панические мысли, и потому сейчас его попытки избавиться от ещё не родившегося сына казались Кэссиди в своём роде милосердием.
Задумавшись, он и не заметил, что больше не один в комнате, что у его стояния у портрета Шеридана появился свидетель.
— Тебе никогда не стать таким, как он, — послышалось рядом, и, обернувшись, он увидел неожиданно оказавшегося совсем близко Джеральда.
Тот стоял и смотрел не на него — на мальчика на портрете. И в этом взгляде читалось нечто, чего Кэссиди никогда не видел в холодных серых глазах. Тепло и тоска, обращённые к Шеридану.
Кэссиди обернулся, уже собираясь ответить, но боль, полоснувшая живот, лишила возможности дышать, и он с коротким вскриком ухватился за спинку дивана, чтобы не упасть.
Как он оказался уже лежащим на этом самом диване, Кэссиди не помнил. Не открыть глаза и не пошевелиться, зато негромкие голоса, раздающиеся в паре метров он смутно, но слышал.
— Я наблюдал Шеридана, когда он носил ребёнка. Кэссиди унаследовал тот же порок. Он не переживёт роды. — этот голос, кажется, принадлежал врачу семьи Чамберс. Как быстро он оказался здесь.
— Шансы? — Шервуд, и, как всегда, невозмутимый тон.
Кэссиди хотелось зажать уши ладонями, чтобы не слышать этого разговора, но способность двигаться всё ещё не возвращалась.
— Без шансов.
========== 17. Хочешь? Умри ==========
Комментарий к 17. Хочешь? Умри
Спасибо всем, кто ждал главу!
Она немного странная, но она есть. Надеюсь, не сильно разочарует)
Возвращение домой проходило так же в молчании. Только в ещё более мрачном и давящем, чем по дороге к Чамберсам. Шервуд даже не смотрел в сторону супруга, а, пройдя в дом, кивнул Августину, поручая его заботам.
— Дай ему обезболивающее. Двойную дозу.
— Я не буду, — отозвался Кэссиди, и дворецкий вопросительно остановился на пороге. — Не буду пить никакую вашу дрянь. Пусть я лучше сдохну, но не стану делать то, что вы все тут решили!
Августин озадаченно молчал, а Джеральд, уже направлявшийся к лестнице, развернулся, останавливаясь и глядя на него сверху вниз. Тяжёлый неотрывный взгляд, от которого пробирает на озноб. Но пусть. Пусть делает что угодно, Кэссиди не собирался поступать так, как им всем хочется. Жизнь омеги не столь ценна, как альфы, которого тот, возможно, выносит. Шеридан — лучшее тому свидетельство. И повторять такую судьбу его сын был категорически не согласен. Но ведь Шеридан тоже боролся до последнего, и всё оказалось тщётно.
— Лучше сдохнешь, значит, — повторил Джеральд, неспешно подходя к супругу и, пресекая попытку отстраниться, сжал его подбородок, чтобы не отводил глаз. — Хорошо, если это твоя судьба, значит, так тому и быть. Но ты принадлежишь мне, — пальцы, отпустившие подбородок, стиснулись на запястье Кэссиди, поднимая его ладонь со сверкнувшим красным камнем в обручальном кольце. — И, если я захочу, чтобы твой ребёнок появился на свет, он появится.
— Ни за что! — громко воскликнул Кэссиди и отдёрнул руку.
От отчаянного порыва это удалось, и в следующую минуту он взбежал вверх по лестнице, захлопывая дверь в свою комнату. Его откровенно трясло, а боль в животе и не думала униматься. Обхватив его руками, он сполз на пол, уткнувшись лицом в край постели. Он отказался от обезболивающего, но больше всего хотел, чтобы эта боль прекратилась. Совсем и навсегда.
Врач, наблюдавший Шеридана, сказал, что он не выживет, что у него нет ни единого шанса. А Джеральд поступит так, как они все, как принято в этом насквозь гнилом обществе. Как поступил шестнадцать лет назад его отец.
Кэссиди невольно бросил взгляд на своё отражение в высоком зеркале, доходящем до потолка. Бледный и заплаканный, в тёмной, почти официальной одежде. Словно всё яркое осталось там, в прошлом. Всё, что представляла собой та жизнь, рухнуло, а новое едва ли вовсе можно назвать жизнью. С постоянным страхом наказания и запретом на любой шаг в сторону. С унижением и насилием. С тем, что за него решили, жить ему или умереть ради выполнения «долга».
Кэссиди раздражённо вытер слёзы, поднимаясь на ноги и подходя ближе к своему отражению. Возможно, шестнадцать лет назад Шеридан нашёл для себя причину жить, а, может, ему просто не хватило смелости. Но итог один — смерть. Через девять месяцев, когда тело будет измучено и изуродовано, или сейчас, когда всё это можно закончить быстро, избавив себя от неизбежного кошмара.
Он прислушался — в доме ещё ходили слуги, а, значит, надо дождаться, пока станет совсем тихо. Он вернулся на постель, опускаясь на неё совершенно без сил. Но засыпать нельзя, иначе он не решится. Иначе будет слишком тяжело. Он бездумно листал новости в телефоне, не останавливаясь и не читая ни одну из них. Энди по-прежнему постил сопливые картинки и стихи, Джон и Стив — нечто смешное и популярное. В их жизни ничего нового, словно ничего не изменилось. Только Алана нет. И самого Кэссиди — практически тоже.
Часы в зале пробили полночь. Он зажмурился на пару мгновений, чувствуя, как бешено колотится сердце. А, может быть, ещё всё будет хорошо? Он поднял руку, глядя на поблескивающее в приглушённом свете кольцо. Не будет. Это как знак принадлежности, а красный — самый правильный цвет. Кэссиди встал с постели, подойдя к двери и осторожно приоткрыв её. В коридоре темно и тихо. Ему не нравилось покидать спальню после наступления абсолютной темноты, дом становился будто неживым. Но сейчас всё равно. Чего бояться тому, кто идёт за ножом, чтобы собственноручно лишить себя жизни?
На кухню? Слишком близко к комнатам слуг, вдруг кто-то ещё не уснул. В памяти всплыл кабинет Шервуда: на одной из стен висел украшенный замысловатым резным узором кинжал. Наверняка, что-то значимое и коллекционное. Кэссиди осторожно прошёл в помещение, отделанное тёмным деревом, приподнимаясь, чтобы дотянуться до оружия. Кинжал плавно выскользнул из креплений, и он медленно провёл пальцами по лезвию, проверяя, заточено ли оно. Отчего-то не оставалось сомнений, что да. И правда — в следующую секунду он вздрогнул от лёгкого пореза, а на коже выступили капли крови.
Просто взмахнуть этим ножом, переступить через страх боли, и всё закончится. После больно уже не будет. В темном стекле шкафа он краем глаза заметил собственное отражение, и замер. Видеть, как сам лишает себя жизни, жутковато, но он не мог отвести взгляд. И всё же в последний момент, занеся руку над собственным горлом, Кэссиди зажмурился перед ударом.
«Не надо! Я не хочу так!» — отчаянная мысль забилась в голове, и по щекам быстро побежали слёзы, а тело охватил ледяной озноб. Он должен это сделать. Сам, пока они не сделали это ещё более мучительным способом.
Однако, стоило ему вновь занести кинжал, запястье сильной хваткой перехватили чужие пальцы, и Кэссиди вздрогнул всем телом, но не решился открыть глаза. Он и так знал, кто это, кто хочет контролировать каждое его движение, каждый вдох.
— Ну что же ты, смелее, — негромкий чуть хриплый голос раздался прямо над ухом, обдавая слишком горячим дыханием. — Или тебе помочь?
Шервуд плавно направил его руку, так, что острое лезвие прошлось под подбородком, тонко царапая.
— Так ты хотел?
Кэссиди трясло от страха, от толпы эмоций, которые он едва ли мог контролировать. И он настойчивее сжал в пальцах резную рукоять.
— Отпусти меня. Я не хочу больше. Я лучше умру сейчас, чем…
— Хочешь смерти, значит? — резко оборвал его Шервуд, и с силой дёрнул за руку, разворачивая к себе так, что кинжал выпал из дрогнувших пальцев. — Пошли.
— Куда? Нет! Оставь меня! Я не хочу! Не надо!..
Утаскивая вперёд по тёмному коридору, альфа стискивал его запястье так, что рука онемела. Кажется, в спящем доме его крики ещё громче разносились по всем этажам, только здесь некого просить о помощи, никто даже не шелохнётся за каждой из множества закрытых дверей.
